Стихотворения (1809-1821)
Шрифт:
Обшиты платья их листами.
Где прозой детской и стихами
Иной кладбище, мавзолей,
Другой журнал души своей,
Другой Меланию, Зюльмису,
Луну, Веспера, голубков,
Глафиру, Хлою, Милитрису,
Баранов, кошек и котов****
Воспел в стихах своих унылых
На всякий лад для женщин милых
(О, век железный!..). А оне
Не только въяве, но во сне
Поэтов не видали бедных.
Из этих лиц
Один, причесанный в тупей,
Поэт присяжный, князь вралей,
На суд явил творенья новы.
"Кто ты?" - "Увы, я пастушок,
Вздыхатель, завсегда готовый;
Вот мой венок и посошок,
Вот мой букет цветов тафтяных,
Вот список всех красот упрямых,
Которыми дышал и жил,
Которым я насильно мил.
Вот мой баран, моя Аглая",
Сказал и, тягостно зевая,
Спросонья в Лету поскользнул!
"Уф! я устал, подайте стул,
Позвольте мне, я очень славен.
Бессмертен я, пока забавен".
– "Кто ж ты?" - "Я русский и поэт.
Бегом бегу, лечу за славой,
Мне враг чужой рассудок здравой.
Для русских прав мой толк кривой,
И в том клянусь моей сумой".
– "Да кто же ты?" - "Жан-Жак я Русский,
Расин и Юнг, и Локк я русский,
Три драмы русских сочинил
Для русских; нет уж боле сил
Писать для русских драмы слезны;
Труды мои все бесполезны!
Вина тому - разврат умов".
Сказал - в реку! и был таков!
Тут Сафы русские печальны,
Как бабки наши повивальны,
Несли расплаканных детей.
Одна - прости бог эту даму!
Несла уродливую драму,
Позор для ада и мужей,
У коих сочиняют жены.
"Вот мой Густав, герой влюбленный..."
– "Ага!
– судья певице сей,
Названья этого довольно:
Сударыня! мне очень больно,
Что вы, забыв последний стыд,
Убили драмою Густава.
В реку, в реку!" О, жалкий вид!
О, тщетная поэтов слава!
Исчезла Сафо наших дней
С печальной драмою своей;
Потом и две другие дамы,
На дам живые эпиграммы,
Нырнули в глубь туманных вод.
"Кто ты?" - "Я - виноносный гений.
Поэмы три да сотню од,
Где всюду ночь, где всюду тени,
Где роща ржуща ружий ржот*****,
Писал с заказу Глазунова
Всегда на срок... Что вижу я?
Здесь реет между вод ладья,
А там, в разрывах черна крова,
Урания - душа сих сфер
И все титаны ледовиты,
Прозрачной мангией покрыты,
Слезят!" - Иссякнул изувер
От взора пламенной Эгиды.
Один отец "Тилемахиды"
Слова сии умел понять.
На том брегу реки забвенья
Стояли тени в изумленье
От речи сей: "Изволь купать
Себя и всех своих уродов",
Сказал, не слушая доводов,
Угрюмый ада судия.
"Да всех поглотит вас струя!.."
Но вдруг на адский берег дикий
Призрак чудесный и великий
В обширном дедовском возке
Тихонько тянется к реке.
Наместо клячей запряженны,
Там люди в хомуты вложенны
И тянут кое-как, гужом!
За ним, как в осень трутни праздны,
Крылатым в воздухе полком
Летят толпою тени разны
И там и сям. По слову: "Стой!"
Кивнула бледна тень главой
И вышла с кашлем из повозки.
"Кто ты?
– спросил ее Минос,
И кто сии?" - на сей вопрос:
"Мы все с Невы поэты росски",
Сказала тень.
– "Но кто сии
Несчастны, в клячей превращенны?"
– "Сочлены юные мои,
Любовью к славе вдохновенны,
Они Пожарского поют
И топят старца Гермогена,
Их мысль на небеса вперенна,
Слова ж из Библии берут;
Стихи их хоть немного жестки,
Но истинно варяго-росски".
– "Да кто тысам?" - "Я также член;
Кургановым писать учен;
Известен стал не пустяками,
Терпеньем, потом и трудами;
Аз есмь зело Славенофил",
Сказал и пролог растворил.
При слове сем в блаженной сени
Поэтов приподнялись тени;
Певец любовныя езды
Осклабил взор усмешкой блудной
И рек: "О муж, умом не скудный!
Обретший редки красоты
И смысл в моей "Деидамии",
Се ты! се ты!.." - "Слова пустые", - .
Угрюмый судия сказал
И в Лету путь им показал.
К реке подвинулись толпою,
Ныряли всячески в водах;
Тот книжку потопил в струях,
Тот целу книжищу с собою.
Один, один Славенофил,
И то повыбившись из сил,
За всю трудов своих громаду,
За твердый ум и за дела
Вкусил бессмертия награду.
Тут тень к Миносу подошла
Неряхой и в наряде странном,
В широком шлафроке издранном,
В пуху, с косматой головой,
С салфеткой, с книгой под рукой.
"Меня врасплох, - она сказала,
В обед нарочно смерть застала,