Стихотворения 1823-1836

Пушкин Александр Сергеевич

Fortis a traduit:

Che mai biancheggia nel verde Bosco

Nodier a traduit bosco par plaine verdoyante; c'etait mal tomber, car on me dit que gorje veut dire colline. Voil"a" mon histoire. Faites mes excuses a M. Pouchkine. Je suis fier et honteux a la fois de l'avoir attrape, и проч.

1. ВИДЕНИЕ КОРОЛЯ 126

Король ходит большими шагамиВзад и вперед по палатам;Люди спят — королю лишь не спится:Короля султан осаждает,Голову отсечь ему грозитсяИ в Стамбул отослать ее хочет.Часто он подходит к окошку;Не услышит ли какого шума?Слышит, воет ночная птица,Она чует беду неминучу,Скоро ей искать новой кровлиДля своих птенцов горемычных.Не сова воет в Ключе-граде,Не луна Ключ-город озаряет,В церкви божией гремят барабаны,Вся свечами озарена церковь.Но никто барабанов не слышит,Никто света в церкви божией не видит,Лишь король то слышал и видел;Из палат своих он выходитИ идет один в божию церковь.Стал на паперти, дверь отворяет...Ужасом в нем замерло сердце,Но великую творит он молитвуИ спокойно в церковь божию входит.Тут он видит чудное виденье:На помосте валяются трупы,Между ими хлещет кровь ручьями,Как потоки осени дождливой.Он идет, шагая через трупы,Кровь по щиколку 127 ему досягает...Горе! в церкви турки и татарыИ предатели, враги богумилы 128 .На амвоне сам султан безбожный,Держит он наголо саблю,Кровь по сабле свежая струитсяС вострия до самой рукояти.Короля незапный обнял холод:Тут же видит он отца и брата.Пред султаном старик бедный справа,Униженно стоя на коленах,Подает ему свою корону;Слева, также стоя на коленах,Его сын, Радивой окаянный,Басурманскою чалмою покрытый(С тою самою веревкою, которойУдавил он несчастного старца),Край полы у султана целует,Как холоп, наказанный фалангой 129 .И султан безбожный, усмехаясь,Взял корону, растоптал ногамиИ промолвил потом Радивою:"Будь над Боснией моей ты властелином,Для гяур-христиан беглербеем" 130 .И отступник бил челом султану,Трижды пол окровавленный

целуя.И султан прислужников кликнулИ сказал: "Дать кафтан Радивою! 131 Не бархатный кафтан, не парчовый,А содрать на кафтан РадивояКожу с брата его родного".Бусурмане на короля наскочили,Донага всего его раздели,Атаганом ему кожу вспороли,Стали драть руками и зубами,Обнажили мясо и жилы,И до самых костей ободрали,И одели кожею Радивоя.Громко мученик господу взмолился:"Прав ты, боже, меня наказуя!Плоть мою предай на растерзанье,Лишь помилуй мне душу, Иисусе!"При сем имени церковь задрожала,Все внезапно утихнуло, померкло, -Все исчезло — будто не бывало.И король ощупью в потемкахКое-как до двери добралсяИ с молитвою на улицу вышел.Было тихо. С высокого небаГород белый луна озаряла.Вдруг взвилась из-за города бомба 132 ,И пошли бусурмане на приступ.

126

Фома I был тайно умерщвлен своими двумя сыновьями Стефаном и Радивоем в 1460 году. Стефан ему наследовал. Радивой, негодуя на брата за похищение власти, разгласил ужасную тайну и бежал в Турцию к Магомету II. Стефан, по внушению папского легата, решился воевать с турками. Он был побежден и бежал в Ключ-город, где Магомет осадил его. Захваченный в плен, он не согласился принять магометанскую веру, и с него содрали кожу.

127

Щиколодка, по московскому наречию щиколка.

128

Так называют себя некоторые иллирийские раскольники.

129

Фаланга, палочные удары по пятам.

130

Радивой никогда не имел этого сана; и все члены королевского семейства истреблены были султаном.

131

Кафтан, обыкновенный подарок султанов

132

Анахронизм

2. ЯНКО МАРНАВИЧ

Что в разъездах бей Янко Марнавич?Что ему дома не сидится?Отчего двух ночей он срядуПод одною кровлей не ночует?Али недруги его могучи?Аль боится он кровомщенья?Не боится бей Янко МарнавичНи врагов своих, ни кровомщенья.Но он бродит, как гайдук бездомный,С той поры, как Кирила умер.В церкви Спаса они братовались 133 ,И были по богу братья;Но Кирила несчастливый умерОт руки им избранного брата.Веселое было пированье,Много пили меду и горелки;Охмелели, обезумели гости,Два могучие беи побранились.Янко выстрелил из своего пистоля,Но рука его пьяная дрожала.В супротивника своего не попал он,А попал он в своего друга.С того времени он, тоскуя, бродит,Словно вол, ужаленный змиею.Наконец он на родину воротилсяИ вошел в церковь святого Спаса.Там день целый он молился богу,Горько плача и жалостно рыдая.Ночью он пришел к себе на домИ отужинал со своей семьею,Потом лег и жене своей молвил:"Посмотри, жена, ты в окошко.Видишь ли церковь Спаса отселе?"Жена встала, в окошко погляделаИ сказала: "На дворе полночь,За рекою густые туманы,За туманом ничего не видно".Повернулся Янко МарнавичИ тихонько стал читать молитву.Помолившись, он опять ей молвил:«Посмотри, что ты видишь в окошко?»И жена, поглядев, отвечала:"Вижу, вон, малый огонечекЧуть-чуть брезжит в темноте за рекою".Улыбнулся Янко МарнавичИ опять стал тихонько молиться.Помолясь, он опять жене молвил:"Отвори-ка, женка, ты окошко:Посмотри, что там еще видно?"И жена, поглядев, отвечала:"Вижу я на реке сиянье,Близится оно к нашему дому".Бей вздохнул и с постели свалился.Тут и смерть ему приключилась.

133

Трогательный обычай братования, у сербов и других западных славян, освящается духовными обрядами.

3. БИТВА У ЗЕНИЦЫ-ВЕЛИКОЙ 134

Радивой поднял желтое знамя:Он идет войной на бусурмана.А далматы, завидя наше войско,Свои длинные усы закрутили,Набекрень надели свои шапкиИ сказали: "Возьмите нас с собою 135 Мы хотим воевать бусурманов".Радивой дружелюбно их принялИ сказал им: «Милости просим!»Перешли мы заповедную речку,Стали жечь турецкие деревни,А жидов на деревьях вешать 136 .Беглербей со своими бошнякамиПротив нас пришел из Банялуки 137 ;Но лишь только заржали их кониИ на солнце их кривые саблиЗасверкали у Зеницы-Великой,Разбежались изменники далматы;Окружили мы тогда РадивояИ сказали: "Господь бог поможет,Мы домой воротимся с тобоюИ расскажем эту битву нашим детям".Стали биться мы тогда жестоко,Всяк из нас троих воинов стоил;Кровью были покрыты наши саблиС острия по самой рукояти.Но когда через речку сталиТесной кучкою мы переправляться,Селихтар 138 с крыла на нас ударилС новым войском, с конницею свежей.Радивой сказал тогда нам: "Дети,Слишком много собак-бусурманов,Нам управиться с ними невозможно.Кто не ранен, в лес беги скорееИ спасайся там от селихтара".Всех-то нас оставалось двадцать,Все друзья, родные Радивою,Но и тут нас пало девятнадцать;Закричал Георгий Радивою:"Ты садись, Радивой, поскорееНа коня моего вороного;Через речку вплавь переправляйся,Конь тебя из погибели вымчит".Радивой Георгия не послушал,Наземь сел, поджав под себя ноги.Тут враги на него наскочили,Отрубили голову Радивою.

134

Неизвестно, к какому происшествию относится эта песня.

135

Потеря сражения приписывается далматам, ненавистным для влахов.

136

Жиды в турецких областях суть вечные предметы гонения и ненависти. Во время войны им доставалось от мусульман и христиан. Участь их, замечает В. Скотт, походит на участь летучей рыбы. — Мериме.

137

Банялука, прежняя столица Боснийского пашалыка.

138

Селихтар, меченосец.

4. ФЕОДОР И ЕЛЕНА

. . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . .Стамати был стар и бессилен,А Елена молода и проворна;Она так-то его оттолкнула,Что ушел он охая да хромая.Поделом тебе, старый бесстыдник!Ай да баба! отделалась славно!Вот Стамати стал думать думу:Как ему погубить бы Елену?Он к жиду лиходею приходит,От него он требует совета.Жид сказал: "Ступай на кладбище,Отыщи под каменьями жабуИ в горшке сюда принеси мне".На кладбище приходит Стамати,Отыскал под каменьями жабу 139 И в горшке жиду ее приносит.Жид на жабу проливает воду,Нарекает жабу Иваном(Грех велик христианское имяНарещи такой поганой твари!).Они жабу всю потом искололи,И ее — ее ж кровью напоили;Напоивши, заставили жабуОблизать поспелую сливу.И Стамати мальчику молвил:"Отнеси ты Елене эту сливуОт моей племянницы в подарок".Принес мальчик Елене сливу,А Елена тотчас ее съела.Только съела поганую сливу,Показалось бедной молодице,Что змия у ней в животе шевелится.Испугалась молодая Елена;Она кликнула сестру свою меньшую.Та ее молоком напоила,Но змия в животе все шевелилась.Стала пухнуть прекрасная Елена,Стали баить: Елена брюхата.Каково-то будет ей от мужа,Как воротится он из-за моря!И Елена стыдится и плачет,И на улицу выйти не смеет,День сидит, ночью ей не спится,Поминутно сестрице повторяет:«Что скажу я милому мужу?»Круглый год проходит, и — ФеодорВоротился на свою сторонку.Вся деревня бежит к нему навстречу,Все его приветно поздравляют;Но в толпе не видит он Елены,Как ни ищет он ее глазами.«Где ж Елена?» — наконец он молвил;Кто смутился, а кто усмехнулся,Но никто не отвечал ни слова.Пришел он в дом свой, — и видит,На постеле сидит его Елена.«Встань, Елена», — говорит Феодор.Она встала, — он взглянул сурово."Господин ты мой, клянусь богомИ пречистым именем Марии,Пред тобою я не виновата,Испортили меня злые люди".Но Феодор жене не поверил:Он отсек ей голову по плечи.Отсекши, он сам себе молвил:"Не сгублю я невинного младенца,Из нее выну его живого,При себе воспитывать буду.Я увижу, на кого он походит,Так наверно отца его узнаюИ убью своего злодея".Распорол он мертвое тело.Что ж! — на место милого дитяти,Он черную жабу находит.Взвыл Феодор: "Горе мне, убийце!Я сгубил Елену понапрасну:Предо мной она была невинна,А испортили ее злые люди".Поднял он голову Елены,Стал ее целовать умиленно,И мертвые уста отворились,Голова Елены провещала:"Я невинна. Жид и старый СтаматиЧерной жабой меня окормили".Тут опять уста ее сомкнулись,И язык перестал шевелиться.И Феодор Стамати зарезал,А жида убил, как собаку,И отпел по жене панихиду.

139

Все народы почитали жабу ядовитым животным.

5. ВЛАХ В ВЕНЕЦИИ 140

Как покинула меня Парасковья,И как я с печали промотался,Вот далмат пришел ко мне лукавый:"Ступай, Дмитрий, в морской ты город,Там цехины, что у нас каменья.Там солдаты в шелковых кафтанах,И только что пьют да гуляют:Скоро там ты разбогатеешьИ воротишься в шитом долиманеС кинжалом на серебряной цепочке.И тогда-то играй себе на гуслях;Красавицы побегут к окошкамИ подарками тебя закидают.Эй, послушайся! отправляйся морем;Воротись, когда разбогатеешь".Я послушался лукавого далмата.Вот живу в этой мраморной лодке,Но мне скучно, хлеб их мне, как камень,Я неволен, как на привязи собака.Надо мною женщины смеются,Когда слово я по-нашему молвлю;Наши здесь язык свой позабыли,Позабыли и наш родной обычай;Я завял, как пересаженный кустик.Как у нас бывало кого встречу,Слышу: «Здравствуй, Дмитрий Алексеич!»Здесь не слышу доброго привета,Не дождуся ласкового слова;Здесь я точно бедная мурашка,Занесенная в озеро бурей.

140

Мицкевич перевел и украсил эту песню.

6. ГАЙДУК ХРИЗИЧ

В пещере, на острых каменьяхПритаился храбрый гайдук Хризич 141 .С ним жена его Катерина,С ним его два милые сына,Им нельзя из пещеры выйти.Стерегут их недруги злые.Коли чуть они голову подымут,В них прицелятся тотчас сорок ружей.Они три дня, три ночи не ели,Пили только воду дождевую,Накопленную во впадине камня.На четвертый взошло красно солнце,И вода во впадине иссякла.Тогда молвила, вздохнувши, Катерина:«Господь бог! помилуй наши души!» -И упала мертвая на землю.Хризич, глядя на нее, не заплакал,Сыновья плакать при нем не смели;Они только очи отирали,Как от них отворачивался Хризич.В пятый день старший сын обезумел,Стал глядеть он на мертвую матерь,Будто волк на спящую козу.Его брат, видя то, испугался.Закричал он старшему брату:"Милый брат! не губи свою душу;Ты напейся горячей моей крови,А умрем мы голодною смертью,Станем мы выходить из могилыКровь сосать наших недругов спящих" 142 .Хризич встал и промолвил; "Полно!Лучше пуля, чем голод и жажда".И все трое со скалы в долинуСбежали, как бешеные волки.Семерых убил из них каждый,Семью пулями каждый из них прострелен;Головы враги у них отсеклиИ на копья свои насадили, -А и тут глядеть на них не смели.Так им страшен был Хризич с сыновьями.

141

Гайдук, глава, начальник. Гайдуки не имеют пристанища и живут разбоями.

142

Западные славяне верят существованию упырей (vampire). См. песню о Марке Якубовиче.

7. ПОХОРОННАЯ ПЕСНЯ ИАКИНФА МАГЛАНОВИЧА 143

С богом, в дальнюю дорогу!Путь найдешь ты, слава богу.Светит месяц; ночь ясна;Чарка выпита до дна.Пуля легче лихорадки;Волен умер ты, как жил.Враг твой мчался без оглядки;Но твой сын его убил.Вспоминай нас за могилой,Коль сойдетесь как-нибудь;От меня отцу, брат милый,Поклониться не забудь!Ты скажи ему, что ранаУ меня уж зажила;Я здоров, — и сына ЯнаМне хозяйка родила.Деду в честь он назвав Яном;Умный мальчик у меня;Уж владеет атаганомИ стреляет из ружья.Дочь моя живет в Лизгоре;С мужем ей не скучно там.Тварк ушел давно уж в море;Жив иль нет, — узнаешь сам.С богом, в дальнюю дорогу!Путь найдешь ты, слава богу.Светит месяц; ночь ясна;Чарка выпита до дна.

143

Мериме поместил в начале своей Guzla известие о старом гусляре Иакинфе Маглановиче; неизвестно, существовал ли он когда-нибудь; но статья его биографа имеет необыкновенную прелесть оригинальности и правдоподобия. Книга Мериме редка, и читатели, думаю, с удовольствием найдут здесь жизнеописание славянина-поэта.

Notice sur Hyacinthe Maglanovich.{3}

Hyacinthe Maglanovich est le seul joueur de guzla que j'aie vu, qui fut aussi poete; car la plupart ne font que repeter d'anciennes chansons, ou tout au plus ne composent que des pastiches en prenant vingt vers d'une ballade, autant d'une autre, et liant le tout au moyen de mauvais vers de leur facon.

Notre poete est ne a Zuonigrad, comme il le dit lui-meme dans sa ballade intitulee L'Aubepine de Veliko. Il etait fils d'un cordonnier, et ses parents ne semblent pas s'etre donne beaucoup de mal pour son education, car il ne sait ni lire ni ecrire. A l'age de huit ans il fut enleve par des Tchingenehs ou Bohemiens. Ces gens le menerent en Bosnie, ou ils lui apprirent leurs tours et le convertirent sans peine a l'islamisme, qu'ils professent pour la plupart. {1} Un ayan ou maire de Livno le tira de leurs mains et le prit a son service, ou il passa quelques annees.

Il avait quinze ans, quand un moine catholique reussit a le convertir au christianisme, au risque de se faire empaler s'il etait decouvert; car les Turcs n'encouragent point les travaux des missionnaires. Le jeune Hyacinthe n'eut pas de peine a se decider a quitter un maitre assez dur, comme sont la plupart des Bosniaques; mais, en se sauvant de sa maison, il voulut tirer vengeance de ses mauvais traitements. Profitant d'une nuit orageuse, il sortit de Livno, emportant une pelisse et le sabre de son maitre, avec quelques sequins qu'il put derober. Le moine, qui l'avait rebaptise, l'accompagna dans sa fuite, que peut-etre il avait conseillee.

De Livno a Scign en Dalmatie il n'y a qu'une douzaine de lieues. Les fugitifs s'y trouverent bientot sous la protection du gouvernement venitien et a l'abri des poursuites de l'ayan. Ce fut dans cette ville que Maglanovich fit sa premiere chanson: il celebra sa fuite dans une ballade, qui trouva quelques admirateurs et qui commenca sa reputation. {2}

Mais il etait sans ressources d'ailleurs pour subsister, et la nature lui avait donne peu de gout pour le travail. Grace a l'hospitalite morlaque, il vecut quelque temps de la charite des habitants des campagnes, payant son ecot en chantant sur la guzla quelque vieille romance qu'il savait par c"?"ur. Bientot il en composa lui-meme pour des mariages et des enterrements, et sut si bien se rendre necessaire, qu'il n'y avait pas de bonne fete si Maglanovich et sa guzla n'en etaient pas.

Il vivait ainsi dans les environs de Scign, se souciant fort peu de ses parents, dont il ignore encore le destin, car il n'a jamais ete a Zuonigrad depuis son enlevement.

A vingt-cinq ans c'etait un beau jeune homme, fort, adroit, bon chasseur et de plus poete et musicien celebre; il etait bien vu de tout le monde, et surtout des jeunes filles. Celle qu'il preferait se nommait Marie et etait fille d'un riche morlaque, nomme Zlarinovich. Il gagna facilement son affection et, suivant la coutume, il l'enleva. Il avait pour rival une espece de seigneur du pays, nomme Uglian, lequel eut connaissance de l'enlevement projete. Dans les m?urs illyriennes l'amant dedaigne se console facilement et n'en fait pas plus mauvaise mine a son rival heureux; mais cet Uglian s'avisa d'etre jaloux et voulut mettre obstacle au bonheur de Maglanovich. La nuit de l'enlevement, il parut accompagne de deux de ses domestiques, au moment ou Marie etait deja montee sur un cheval et prete a suivre son amant. Uglian leur cria de s'arreter d'une voix menacante. Les deux rivaux etaient armes suivant l'usage. Maglanovich tira le premier et tua le seigneur Uglian. S'il avait eu une famille, elle aurait epouse sa querelle, et il n'aurait pas quitte le pays pour si peu de chose; mais il etait sans parents pour l'aider, et il restait seul expose a la vengeance de toute la famille du mort. Il prit son parti promptement et s'enfuit avec sa femme dans les montagnes, ou il s'associa avec des heyduques {3}.

Il vecut longtemps avec eux, et meme il fut blesse au visage dans une escarmouche avec les pandours4). Enfin, ayant gagne quelque argent d'une maniere assez peu honnete, je crois, il quitta les montagnes, acheta des bestiaux et vint s'etablir dans le Kotar avec sa femme et quelques enfants. Sa maison est pres de Smocovich, sur le bord d'une petite riviere ou d'un torrent, qui se jette dans le lac de Vrana. Sa femme et ses enfants s'occupent de leurs vaches et de leur petite ferme; mais lui est toujours en voyage; souvent il va voir ses anciens amis les heyduques, sans toutefois prendre part a leur dangereux metier.

Je l'ai vu a Zara pour la premiere fois en 1816. Je parlais alors tres facilement l'illyrique, et je desirais beaucoup entendre on poete en reputation. Mon ami, l'estimable voivode Nicolas***, avait rencontre a Biograd, ou il demeure, Hyacinthe Maglanovich, qu'il connaissait deja, et sachant qu'il allait a Zara, il lui donna une lettre pour moi. Il me disait que, si je voulais tirer quelque chose du joueur de guzla, il fallait le faire boire; car il ne se sentait inspire que lorsqu'il etait a peu pres ivre.

Hyacinthe avait alors pres de soixante ans. C'est un grand homme, vert et robuste pour son age, les epaules larges et le cou remarquablement gros; sa figure est prodigieusement basanee; ses yeux sont petits et un peu releves du coin; son nez aquilin, assez enflamme par l'usage des liqueurs fortes, sa longue moustache blanche et ses gros sourcils noirs forment un ensemble que l'on oublie difficilement quand on l'a vu une fois. Ajoutez a cela une longue cicatrice qu'il porte sur le sourcil et sur une partie de la joue. Il est tres extraordinaire qu'il n'ait pas perdu l'?il en recevant cette blessure. Sa tete etait rasee, suivant l'usage presque general, et il portait un bonnet d'agneau noir: ses vetements etaient assez vieux, mais encore tres propres.

En entrant dans ma chambre, il me donna la lettre du voivode et s'assit sans ceremonie. Quand j'eus fini de lire: vous parlez donc l'illyrique, me dit-il d'un air de doute assez meprisant. Je lui repondis sur-le-champ dans cette langue que je l'entendais assez bien pour pouvoir apprecier ses chansons, qui m'avaient ete extremement vantees. Bien, bien dit-il; mais j'ai faim et soif: je chanterai quand je serai rassasie. Nous dinames ensemble. Il me semblait qu'il avait jeune quatre jours au moins, tant il mangeait avec avidite. Suivant l'avis du voivode, j'eus soin de le faire boire, et mes amis, qui etaient venus nous tenir compagnie sur le bruit de son arrivee, remplissaient son verre a chaque instant. Nous esperions que quand cette faim et cette soif si extraordinaires seraient apaisees, notre homme voudrait bien nous faire entendre quelques uns de ses chants. Mais notre attente fut bien trompee. Tout d'un coup il se leva de table et se laissant tomber sur un tapis pres du feu (nous etions en decembre), il s'endormit en moins de cinq minutes, sans qu'il y eut moyen de le reveiller.

Je fus plus heureux, une autre fois: j'eus soin de le faire boire seulement assez pour l'animer, et alors il nous chanta plusieurs des ballades que l'on trouvera dans ce recueil.

Sa voix a du etre fort belle; mais alors elle etait un peu cassee. Quand il chantait sur sa guzla, ses yeux s'animaient et sa figure prenait une expression de beaute sauvage, qu'un peintre aimerait a exprimer sur la toile.

Il me quitta d'une facon etrange: il demeurait depuis cinq jours chez moi, quand un matin il sortit, et je l'attendis inutilement jusqu'au soir. J'appris qu'il avait qutte Zara pour retourner chez lui; mais en meme temps je m'apercus qu'il me manquait une paire de pistolets anglais qui, avant son depart precipite, etaient pendus dans ma chambre. Je dois dire a sa louange qu'il aurait pu emporter egalement ma bourse et une montre d'or qui valaient dix fois plus que les pistolets, qu'il m'avait pris.

En 1817 je passai deux jours dans sa maison, ou il me recut avec toutes les marques de la joie la plus vive. Sa femme et tous ses enfants et petits-enfants me sauterent au cou et quand je le quittai, son fils aine me servit de guide dans les montagnes pendant plusieurs jours, sans qu'il me fut possible de lui faire accepter quelque recompense.

1) Tous ces details m'ont ete donnes en 1817 par Maglanovich lui-meme.

2) J'ai fait de vains efforts pour me la procurer. Maglanovich lai-meme l'avait oubliee, ou peut-etre eut-il honte de mе reciter son premier essai dans la poesie.

3) Espece de bandits.

8. МАРКО ЯКУБОВИЧ

У ворот сидел Марко Якубович;Перед ним сидела его Зоя,А мальчишка их играл у порогу.По дороге к ним идет незнакомец,Бледен он и чуть ноги волочит,Просит он напиться, ради бога.Зоя встала и пошла за водою,И прохожему вынесла ковшик,И прохожий до дна его выпил.Вот, напившись, говорит он Марке:«Это что под горою там видно?»Отвечает Марко Якубович:«То кладбище наше родовое».Говорит незнакомый прохожий:"Отдыхать мне на вашем кладбище,Потому что мне жить уж не долго".Тут широкий розвил он пояс,Кажет Марке кровавую рану."Три дня, молвил, ношу я под сердцемБусурмана свинцовую пулю.Как умру, ты зарой мое телоЗа горой, под зеленою ивой.И со мной положи мою саблю,Потому что я славный был воин".Поддержала Зоя незнакомца,А Марко стал осматривать рану.Вдруг сказала молодая Зоя:"Помоги мне, Марко, я не в силахПоддержать гостя нашего доле".Тут увидел Марко Якубович,Что прохожий на руках ее умер.Марко сел на коня вороного,Взял с собою мертвое телоИ поехал с ним на кладбище.Там глубокую вырыли могилуИ с молитвой мертвеца схоронили.Вот проходит неделя, другая,Стал худеть сыночек у Марка;Перестал он бегать и резвиться,Все лежал на рогоже да охал.К Якубовичу калуер приходит, -Посмотрел на ребенка и молвил:"Сын твой болен опасною болезнью;Посмотри на белую его шею:Видишь ты кровавую ранку?Это зуб вурдалака 144 , поверь мне".Вся деревня за старцем калуеромОтправилась тотчас на кладбище;Там могилу прохожего разрыли,Видят, — труп румяный и свежий, -Ногти выросли, как вороньи когти,А лицо обросло бородою,Алой кровью вымазаны губы, -Полна крови глубокая могила.Бедный Марко колом замахнулся,Но мертвец завизжал и проворноИз могилы в лес бегом пустился.Он бежал быстрее, чем лошадь,Стременами острыми язвима;И кусточки под ним так и гнулись,А суки дерев так и трещали,Ломаясь, как замерзлые прутья.Калуер могильною землею 145 Ребенка больного всего вытер,И весь день творил над ним молитвы.На закате красного солнцаЗоя мужу своему сказала:"Помнишь? ровно тому две недели,В эту пору умер злой прохожий".Вдруг собака громко завыла,Отворилась дверь сама собою,И вошел великан, наклонившись,Сел он, ноги под себя поджавши,Потолка головою касаясь.Он на Марка глядел неподвижно,Неподвижно глядел на него Марко,Очарован ужасным его взором;Но старик, молитвенник раскрывши,Запалил кипарисную ветку,И подул дым на великана.И затрясся вурдалак проклятый,В двери бросился и бежать пустился,Будто волк, охотником гонимый.На другие сутки в ту же поруЛес залаял, дверь отворилась,И вошел человек незнакомый.Был он ростом, как цесарский рекрут.Сел он молча и стал глядеть на Марка;Но старик молитвой его прогнал.В третий день вошел карлик малый, -Мог бы он верхом сидеть на крысе,Но сверкали у него злые глазки.И старик в третий раз его прогнал,И с тех пор уж он не возвращался.

144

Вурдалаки, вудкодлаки, упыри, — мертвецы, выходящие из своих могил и сосущие кровь живых людей.

145

Лекарством от укушения упыря служит земля, взятая из его могилы.

9. БОНАПАРТ И ЧЕРНОГОРЦЫ.

"Черногорцы? что такое?
– Бонапарте вопросил.
– Правда ль: это племя злое,Не боится наших сил?Так раскаятся ж нахалы:Объявить их старшинам,Чтобы ружья и кинжалыВсе несли к моим ногам".Вот он шлет на нас пехотуС сотней пушек и мортир,И своих мамлюков роту,И косматых кирасир.Нам сдаваться нет охоты, -Черногорцы таковы!Для коней и для пехотыКамни есть у нас и рвы...Мы засели в наши норыИ гостей незваных ждем, -Вот они вступили в горы,Истребляя все кругом.. . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . .Идут тесно под скалами.Вдруг смятение!.. Глядят:У себя над головамиКрасных шапок видят ряд."Стой! пали! Пусть каждый сброситЧерногорца одного.Здесь пощады враг не просит:Не щадите ж никого!"Ружья грянули, — упалиШапки красные с шестов:Мы под ними ниц лежали,Притаясь между кустов.Дружным залпом отвечалиМы французам. — "Это что?
– Удивясь, они сказали, -Эхо, что ли?" Нет, не то!Их полковник повалился.С ним сто двадцать человек.Весь отряд его смутился,Кто, как мог, пустился в бег.И французы ненавидятС той поры наш вольный крайИ краснеют, коль завидятШапку нашу невзначай.

10. СОЛОВЕЙ

Соловей мой, соловейко,Птица малая лесная!У тебя ль, у малой птицы,Незаменные три песни,У меня ли, у молодца,Три великие заботы!Как уж первая забота -Рано молодца женили;А вторая-то забота -Ворон конь мой притомился;Как уж третья-то забота -Красну-девицу со мноюРазлучили злые люди.Вы копайте мне могилуВо поле, поле широком,В головах мне посадитеАлы цветики-цветочки,А в ногах мне проведитеЧисту воду ключевую.Пройдут мимо красны девки,Так сплетут себе веночки.Пойдут мимо стары люди,Так воды себе зачерпнут.