Стихотворения 1883-1887
Шрифт:
Порой кидает взор надменный
Орел на ласки той четы,
Ничтожной, пошлой и блаженной.
1884
«Пройдет немного лет, и от моих усилий…»
Пройдет немного лет, и от моих усилий,
От жизни, от всего, чем я когда-то был,
Останется лишь горсть немой, холодной пыли,
Останется лишь холм среди чужих могил.
Мне кто-то жить велел, но по
И кто-то, не спросясь, зажег в груди моей
Огонь бесцельных мук и влил в нее отраву
Болезненной тоски, порока и страстей.
Откройся, где же ты, палач неумолимый,
……………………………………………
Нет, сердце, замолчи… ни звука, ни движенья…
Никто нам из небес не может отвечать,
И отнято у нас святое право мщенья:
Нам даже некого за муки — проклинать!
1885
«…Он сидел на гранитной скале…»
…Он сидел на гранитной скале;
За плечами поникли два темных крыла.
А внизу между тем на далекой земле
Расстилалась вечерняя мгла,
И как робкие звезды в прозрачной тени,
В городах в этот час зажигались огни.
И сидел он и думал: «Как счастливы те,
Кто для сна в этот миг могут очи сомкнуть!
Только мне одному никогда не уснуть:
Повелитель миров на немой высоте
С безграничною властью моей, —
Я завидую участи жалких людей,
Я завидую тем, кто ничтожен и слаб,
Кто жестокому небу послушен, как раб,
Кто над грудами золота жадно поник,
Кто безумно ликует над жертвой в крови,
Кто в объятьях блудницы забылся на миг,
Кто вином опьянен, кто отдался любви, —
Только б чем-нибудь скорбные думы унять,
Только б мертвую скуку в груди заглушив,
Охватил бы всю душу могучий порыв,
Только б боль от сознанья могла перестать:
Эта боль хуже всех человеческих мук!
Исчезают миры, пролетают века,
Но сознанье мое — заколдованный круг,
Но темница моя — роковая тоска!
Я могу потушить миллионы планет, —
Но лишь сердца в груди я убить не могу:
От него в целом мире спасения нет,
От него я напрасно бегу.
Вечно все до последнего атома знать —
Формы, звуки, движенья, цвета —
Знать, какой вопиющий обман красота
И что кроме обмана нам нечего ждать,
Что за ним — пустота!..
И нельзя умереть, позабыться, уйти,
Ни забвенья, ни мира нигде не найти!
Смерти, смерти!»…
И в грозный, далекий предел,
Где лишь хаос царит, где кончается мир,
Он, как черная туча, стремглав полетел.
Но напрасно руками он очи закрыл
И роптал, и метался, — забвения нет:
Ураган метеоров и звезд, и планет,
И над грудами груды светил
Выступают во мгле, издеваясь над ним;
И страдающий Дух, жаждой смерти томим,
Будет вечно стремиться вперед,
Но покоя нигде, никогда не найдет.
1885
БОЛЬНОЙ
День ото дня все чаще и грустнее
Я к зеркалу со страхом подхожу,
И как лицо мое становится бледнее,
Как меркнет жизнь в очах, внимательно слежу.
Взгляну ли я в окно, — на даль полей и неба
Ложится тусклое, огромное пятно;
И прежний сладкий вкус вина, плодов и хлеба
Я позабыл уже давно…
При звуках детского пленительного смеха
Мне больно; и порой в глубокой тишине
Людские голоса каким-то дальним эхом
Из ближней комнаты доносятся ко мне.
В словах друзей моих ловлю я сожаленье,
Я вижу, как со мной им трудно говорить,
Как в их неискреннем холодном утешенье
Проглядывает мысль: «Тебе недолго жить!»
А между тем я умереть не в силах:
Пока есть капля крови в жилах,
Я слишком жить хочу, я не могу не жить!
Пускай же мне грозят борьба, томленье, муки
И после приступов болезни роковой —
Дни, месяцы, года тяжелой мертвой скуки, —
Я все готов терпеть с покорностью немой,
Но только б у меня навек не отнимали
Янтарных облаков и бесконечной дали;
Но только б не совсем из мира я исчез,
И только б иногда мне посмотреть давали
На маленький клочок лазуревых небес!
1885
ВЕСНА
Лучи, что из окна ко мне на стол упали,
Весенний гам и крик задорных воробьев,
На темной лестнице далекий звук рояли
Или лазурь небес, что ярко засияли
Там, меж кирпичных стен теснящихся домов, —
Вот все, что нужно мне для смутного волненья,
Когда бываешь рад, не ведая чему,
И хочется рыдать, и жаждешь вдохновенья,
Когда забыть готов суровую зиму.
Я счастлив только тем, что позабыл мученья,
Что все-таки мне мил и дорог Божий свет,
Что скоро будет май и зашумят дубравы,
Я счастлив, как дитя, тем, что мне двадцать лет,