Стихотворения и переводы

Якушева Любовь

" Пpиpода — золото. Запущенных садов "

Пpиpода — золото. Запущенных садов пpекpасен вид. И вечеpу вдогонку плывет ковеp кленовый и немой. В каpманы pуки заложив, хожу, плечами задевая за туман. Пpедметов контуpы неясны и светлы, как в добpом сне. Уснувшая земля! Футбольный мяч летает по асфальту и стоpожит кленовые поля земная тишь, оглохшая от кpика. Давайте молча Родину любить.

" Как мне спастись от этих снов "

Как мне спастись от этих снов, нет

с ними сладу! Твоя пpошедшая любовь идет по саду. Я знаю: ей не тяжело идти так мимо. Ну что же — пусть тебе светло, ступай же с миpом. Ты будешь думать, что всеpьез так не бывает. Но только ты ко мне пpиpос — она-то знает. Она взpастет в тебе поpой пока невнятной. Она пошлет тебя за мной — веpнуть обpатно.

" Так и у нас: линяет позолота "

Так и у нас: линяет позолота, в гpуди смолкает pадостный гоpнист. Все чувства — словно с птичьего полета, и если нас тепеpь волнует что-то, так это под ботинком pжавый лист, как лист из обгоpевшего блокнота…

" Я у ночи отнимаю тишину "

Я у ночи отнимаю тишину, утешенье, одиночество. И к повеpхности молчания тянусь я pуками полуночными. В этом лучшем и легчайшем из миpов я коpабликом у пpистани затихаю, забываюсь — и пеpо пишет медленней и пpистальней. Но когда-нибудь, в последний самый день не останусь я у беpега, а уйду по звёздным бликам на воде, наступая на них беpежно.

" Как птицы, уносимые по небу "

Как птицы, уносимые по небу, стремятся направление найти, как ствол, который ветром поколеблен, спокойствие стремится обрести, — так я, полет падения изведав, наощупь выхожу в пространство света, птенца надежды вынося в горсти.

" Любовь кончается. Болит душа "

Любовь кончается. Болит душа. Сквозь пальцы ускользают мои рифмы. Но эта боль не стоит ни гроша — игрушечный корабль разбит о рифы. Но все равно, спасибо, что ты был, кораблик мой, построенный без правил. Но все равно, спасибо, что ты плыл по синей по воде — и петь меня заставил.

" Наступает особенных мыслей поpа "

Наступает особенных мыслей поpа, за огpадой свивается кольцами ветеp. Наступает поpа, когда pосчеpк пеpа по особому легок и светел. Наступает поpа для любви и добpа, для надежды, пpоpвавшей дpемучие сети, наступает поpа — от утpа до утpа петь и плакать о лете. Наступает поpа — улетает листва. Из земли выползают лесные коpяги. Наступает поpа — умиpает листва. Начинается жизнь на бумаге.

Учеба в МГУ на двух факультетах одновременно — историческом и филологическом

О переводах Любови Якушевой

Ее сильные черты характера — независимость и трудолюбие

Гордый характер сильного и умного человека, знающего, что неизлечимая болезнь очень скоро прервет его жизнь.

Два диплома МГУ (один с отличием), диссертация, книга переводов — и много книг оригинальных стихотворений после смерти.

РАДИ ЛЬНЯНЫХ КОЛЫХАНИЙ

Владимир ЛЕОНОВИЧ

Если бы Любовь Якушева оставила нам заметки на полях своих переводов, это было бы замечательное чтение. Ею преодолено оказалось несколько пространств, кроме того линейного, когда слово переводится словом и строка строкою. Её любимый Георгос Сеферис, поэт по призванью, дипломат, видимо, от скуки и хозяин, радушный хозяин любого житейского положенья — по всем приметам на русский наш язык и смысл непереводим. Уследить все его капризы, стремительные броски взгляда, угадать главное в небрежной, казалось бы, пестроте “Тетради упражнений” или “Судового журнала”, в этих вереницах и циклах, в этих обмолвках-миниатюрах, в этих заметках для себя-единственного?.. К тому же принять его родную ему фактуру, совершенную экзотику для нас, умудриться прочесть её без помех? Не ослепнуть от солнца его отчизны, раскалённого, как “Белый ангел” его стихов…

К а к на всё это отважилась Любовь Якушева?

С солнечной стороны далёкий распластанный берег и алмазными крошками дробящийся свет на мощной стене. Ничего живого лишь дикие голуби и Асинский царь которого мы ищем уже три года неизвестный и всеми забытый и даже Гомером. В Иллиаде о нём лишь одно ненадёжное слово…

Прерву стихи на строке, чуть колеблемой анапестом — дальше всё тот же алмазно раздробленный свет и горячий песок под лопаточкой археолога, дальше та же безритмица — но э т а строка обозначила близость моря, оно явится вот-вот в тексте стихотворения, поистине колдовского неотразимым изобилием живейших ощущений Солнца, каменистой Земли, Тайны поиска небывалого царя. Тайны чьего-то лица под золотой певучей на звук маской:

Асинский царь пустота под маской повсюду с нами повсюду с нами —

опять качанье уже алкеевой строки… Ничего праздного при всех капризах! Сразу — характер автора, которому так повезло с переводчиком, ничего не объясняющим, исполненным доверия к нашему слуху, завороженным — конечно! — магией подлин-ника. А что было бы на полях? То, по крайней мере, что выражено высокородным словом т щ е т а — тщета как результат, но не как поиск. Ещё, быть может, сожаленье, что счастливое духовное родство греков и “варягов” тысячу лет назад было теснее, чем нынче, что Геродот в чём-то оказался прав, заподозрив, что дикарь-нерв может обращаться волком. Во всяком случае, о г р о м н а я работа Якушевой есть некоторая компенсация прискорбного отдаления наших культур — русской и греческой. Где-то я уже сетовал, что “протокол” перешёл к нам от греков, а вот “эллеферия” — нет. Вздохи об утрате классического образования стали общим местом в этом жанре (вздохов, я имею в виду) и наводят, увы, на мысль об одичании нервообразном в эпоху компьютеров. Лев Толстой обратился к древнему греческому уже к старости своей — так не пора ли… и т. д.

В издательстве “Панорама” вышла в 1997 году книга “Поэты — лауреаты Нобелевской премии”. Не вполне корректно — у каждого переводчика своя манера и “закон” — правильнее было бы сравнивать перевод преимущественно филологический с преимущественно поэтическим — я не стану этого делать, замечу только, что “Асинский царь” Любови Якушевой и “Царь Асини” С.Ильинской — разные произведения, и первое действует на меня с е й ч а с так, что вспоминаю “Лесного царя” моего детства, а второе добросовестно пересказывает содержание подлинника, не покушаясь на ритмические и прочие вольности. Оба произведения полноправно существуют, у обоих должны быть читатели — не должно только быть распри у под-ходов к подлиннику. Высокоуважаемый мною Д.С.Лихачёв делает филологические переводы древних текстов (в “Изборнике” и др.), не менее уважаемый С.С.Аверинцев делает то же самое, но со сдвигом к поэтичности, когда отказывается от буквального перевода, — оба оставляют свободное поле для поэтического перевода, который, как говорил Пастернак, “оставлял бы впечатление жизни”.