Стихотворения и поэмы

Колас Якуб Михайлович

‹1935›

СДАЕТСЯ ВЧЕРА ЭТО БЫЛО

Сдается, вчера это было: Как нынче, шумели березы, Но горькое горе бродило, Роняя горючие слезы. О тягостной доле напевы Неслись по полям и дорогам. Бесплодными были посевы, И голод стоял у порога. Сдается, вчера было это: Как нынче, шумел бор высокий, Но только не знал ты рассвета, Что завтра сверкнет на востоке. Стоял ты пред будущим свечкой, Что гаснет, бесследно сгорая. От деда ко внукам, как речка, Плыла слепота вековая. Сдается, вчера это было: Как нынче, шумел бор зеленый, Измучены жизнью постылой, Шагали впотьмах миллионы. Хотели найти свою долю, Найти избавленье, как чудо. Гудела лихая неволя Тревожным своим перегудом. * Забурлило сине море От ветров. Вышли реки и ручьи Из берегов. Разбудило море спящих: Эй, вставай! Свой возьми у лиходеев Каравай. По земле живой криницей, Кровь, теки! Чтобы жили наши дети По-людски. Нам с

востока веет ветер, Мчится вдаль. Вековечное проклятье Бить не жаль. И разбили неустанною Борьбой — И сегодня вспоминаем Жаркий бой. Полыхают наши зори В высоте. Нету песен о недоле, О кнуте. Зашумели над рекою Тростники. Распустился лес зеленый У реки. Сон растаял непробудный, — Путь светлей. Мы идем победно к солнцу Новых дней.

‹1935›

СОЛНЦУ

Ой ты, мое солнце! Как ты светишь ясно! Где ж ты было раньше Надо мной, несчастным? Как я с малолетства Радости не ведал, Как за мной плелися Беда, горе следом. Как отца зарыл я В темную могилу, Как отца могилу Паводком размыло. Как я шел, забытый, Не зная дороги, Обивать с поклоном Барские пороги. Как я, одинокий, Бедовал на свете, Как погибла юность В самом расцвете… Ой ты, мое солнце! Как ты светишь ясно! Где ж ты было раньше Надо мной, несчастным?

‹1935›

ВЕЧЕРИНКА

Летний вечер солнце гасит, Вечеринку собирает. Тут и Петыш, тут и Васи, Тут и Зоей, тут и Стаей, И гармонь вовсю играет. Все пришли с работы жаркой, Заполняя клуб до края, — Бригадиры и доярки, Бригадирши и свинарки, И гармонь вовсю играет. То ль старуха, то ль девчина, — Всех веселье разбирает. Зина шепчется с Мальвиной, А Мальвина — с Катериной. А гармонь вовсю играет. Захватив для первой пары Янка — Маньку, Юрка — Раю, С дробью, с громом, с пылом, с жаром Сербиянку, польку шпарят, А гармонь вовсю играет.

‹1935›

КАК Я МОЛОДА БЫЛА…

Как я молода была, Бедовала много… От села и до села — Горе да тревога. Тесным клином в те года Свет сошелся белый: Нет ни сала никогда, Ни одежды целой. В поле к пану гонит мать, А отец в ночное… Не пришлось мне испытать Счастья и покоя. А теперь не так живут Сыновья и внуки: Вдоволь все едят и пьют И не знают муки. Каждый стал у нас — поверь — Знатным и богатым. Всем шелка давай теперь, Ситец — уж куда там! Патефоны тут и там, Радио играет, Не давали раньше нам Этакого рая. Как была я молода, Много бедовала. Кроме тяжкого труда, Ничего не знала.

‹1935›

Извечная песня

АЛЕСЯ

На заре куковала Кукушка в Полесье. Мать ласкала, качала Дочурку Алесю. Тьма ложилась ночная, Сосны глухо шумели, Песню мать напевала У родной колыбели: «Спи, заспи, мой цветочек, — Пташки все позаснули. Спи, веселый звоночек, Люли, люленыш, люли. Спи, расти без тревоги, Спи, накапливай силы. На свои встанешь ноги, Будешь самой красивой. Будешь зимней порою Прясть, наматывать нитки, Будешь теплой весною Счастья ждать у калитки». На заре куковала Кукушка в Полесье. Только мать не узнала, Что будет с Алесей. Это быль или небыль? Дочка силы набралась, Прямо в синее небо Полетела, помчалась. Понеслась на машине, Пронеслась па крылатой По счастливой крайне, Над родимою хатой. Миновала дубравы И речные затоны, Опустилась на травы С парашютом зеленым. И опять над полями Поднимается выше, И стальными крылами Тучи в небе колышет. Что ни день, в поднебесье Смотрит мать из оконца: Не видать ли Алеси Возле ясного солнца? На заре куковала Кукушка над нивой. Мать не зря тосковала О доле счастливой.

‹Июнь, 1935›

ЛЕН

Только ринулся в поля Ранний звон, весенний звон, Раным-рано вышла я Золотистый сеять лен. Небо веяло теплом, Дождик моросил в тиши. Шла я, пела над зерном, Песни пелись от души. Ой, ленок, ленок мой чистый, Волокнистый, золотистый! Как расцвел он, как подрос, Счастьем душу озарив, Я полола с ранних рос До вечерней до зари. Сердце ныло — отчего б? Не своя была я вся. Встретила тогда его, Бригадира Михася. Ой, ленок, ленок мой чистый, Волокнистый, золотистый! Как отцвел и вдруг смелей Голову приподнял он, Поглядела у людей — Мой не хуже, лучше лен. За снопами снились сны, Пелись песни о весне. Бригадир мой у копны Улыбался часто мне. Ой, ленок, ленок мой чистый, Волокнистый, золотистый! Как пошла я лен сбирать, Под ногой скрипел песок. Бригадир мой обогнать Захотел меня — не мог. А валек мой, лясь да лясь, Словно дятел — так да так. Подошел ко мне Михась, Подмигнул забавно так… Ой, ленок, ленок мой чистый, Волокнистый, золотистый! А как стлала я ленок На зеленом на лугу, Попадался Михасек — Целовала на бегу. Все от сердца отлегло. Белый свет — веселый рай, Хоть и осень, а светло, Радость льется через край. Ой, ленок, ленок мой чистый, Волокнистый, золотистый! Мяла мялкою я лен, Вдоль трепалом шла по нем. Засветился, словно сон, Лен шелковым волокном. Луч весенний пробежал От забора по стене… Хату новую кончал Бригадир веселый мне. Ой, ленок, ленок мой чистый, Волокнистый, золотистый!

‹1935›

ПАРТИЗАНЫ

Как ушли во леса партизаны На заклятого ворога-пана, — Расступалися долы да взгорья, Были вехами звезды да зори. Когда пали на недруга «лавой», Березняк зашептался кудрявый… Когда сели потом, закурили, Рыжиною костры задымили… Но когда в партизанском отряде Меж бойцов оказался предатель, Гул пошел по болотам зыбучим, Плыли черные тучи по тучам! Пепелище… да зольника горсти… А в золе почерневшие кости… И дрались бирюки на стоянке, Подлеца доедая останки. А как вышла победа над паном, — Возвращались домой партизаны. Расступалися долы и взгорья, Подымалися песни и зори.

‹1935›

НА ТЕМУ КРИТИКИ И САМОКРИТИКИ

Мы нынче в критике серьезны И самокритику мы чтим. Подходим мы с отвагой грозной, Но… не к себе, а лишь к другим. Пылинку видим у соседа, — Их у него ведь не одна! — А вот в своем глазу разведать Не можем даже и бревна. Без лишних тонкостей, улыбок У конкурента мы подряд Так много выищем ошибок, Что в горло нож вонзить он рад. Случается, что мы и сами Себя бичуем иногда, Но больше блещем похвалами, Других же хлещем мы всегда. Для них Парнас недосягаем! Чуть тронь — загиб или уклон! Как смачно тех мы подпекаем, Кто нашей милости лишен! Вот я — поэт! Я — литератор! Чудесно мастерство мое! А он, мол, только агитатор, Он стенгазетчик — вот и все. В нас много стареньких заскоков, Не отучились мы от них! И часто судим однобоко И о себе и о других. * А критик? Часто смотрит мимо, Не видя выше сапога. Вчера хвалил, как подхалим, он, Сегодня, смотришь, обругал. Не огляделся, влез в трясину… Дешевый развалился мост. Глядит, мычит, ломает спину И влево-вправо крутит хвост. Глядит. И что же? Ум за разум Зашел — напишет невпопад. Не разберет и трезвый сразу, А сам доволен он и рад. О критик, грызопер мой бедный! Его, читатель, пожалей! Вместить не может в лоб свой медный Ни принципов он, ни идей! Как баба над кутьей, гадает. Над кем? Над чем? Поди узнай! Кого куда, он сам не знает, Загнать — в болото или в рай. Мы мастера, мы инженеры Сложнейших человечьих душ. Какой же мерим души мерой? И почему в писаньях глушь? Посмотришь, вон бредет фигура. Черняв он или белобрыс, — Пойми, какая в нем натура! В снах о почете он закис! Ничем не славен он в народе, Не дал стране он ничего, И только кур на огороде Пугает важный вид его. * Мы инженеры… Что ж не можем Своих мы перестроить душ? Лишь вгоним гвоздь иль клин подложим, А музыка играй нам туш! Играй мне славу! Я ведь имя! Пишу я в области любой! А ты подумал ли, как примет Твои труды хозяин твой? Хозяин тот, что сеет зерна, Что косит, жнет, дает нам хлеб, Что варит сталь в могучих горнах, Что расковал тюремный склеп! О показные вы поэты, Прозаики и гусляры! Вас позовет парод к ответу! Жбан носит воду до поры. Не спят дороги, жизнь не дремлет, Шумит над речкой осокорь. Поет нам солнце — кто мы, где мы? Блестит, весь в звездах, кругозор. Идут великих дней потоки, А мы ни с места — тишь и глушь! Мы инженеры недр глубоких Сложнейших человечьих душ! Идут по свету гулы-шумы, И те, что сон прогнать могли, Идут, слагая песни-думы, Красу и радость всей земли. Земля под нашим небом новым Поет про вешний свой расцвет, Жизнь нам из шелка ткет основу Счастливой доли и побед.

‹1937›

ГЕНАЦВАЛЕ

Снег белеет на вершинах, Льды на скалах засверкали, Но цветут цветы в долинах, Вся в цветах ты, генацвале. Было любо мне в Цхалтубо, Воды теплые ласкали. Как любил я, как голубил Тебя в думках, генацвале. Ты улыбками лечила, Твои взоры чаровали. Молодые сны будила Ты, грузинка-генацвале. Ой, уеду я далеко, Сердце дрогнет от печали. Будет грустно, одиноко Без тебя мне, генацвале. Будет сниться край прекрасный, Грузии чудесной дали. Ты звездой далекой, ясной Будешь сниться, генацвале. Элико, очарованье! Звезды грустно нам мерцали. «Сулико» мне на прощанье Спой, грузинка-генацвале.

‹Январь, 1938›

ИЗ ЦИКЛА «НА ЗАПАДНО-БЕЛОРУССКИЕ МОТИВЫ»

ВДОВОЛЬ СЫТЫ МЫ ПАНСКОЮ ЛАСКОЙ…

Вдоволь сыты мы панскою лаской, Горьких слез напились мы немало. Что казалось вчера еще сказкой — Явью, солнцем согретою, стало! Расплывались по небу туманы, Гнали ветры засохшие листья, Соловей, что поет за курганом, Никогда не певал голосистей. Шум носился над рожью незрелой, В городах, в деревнях отзывался, Беловежская пуща шумела, Темный лес августовский качался. Перекличку свою начинали Днепр и Неман по-дружески с Бугом. И до Волги родной долетали Всплески Немана, дальнего друга. Перед нами за панской заставой, За столбами с орлами — свободно Новый день расцветал величавый, Колыбель доли-воли народной. Сердце чуяло, слышали уши Стороны этой звонкое эхо. Только враг этой вести не слушал, Упивался недобрым он смехом. Все мы ждали душой терпеливой, Как с войны мать ждет сына родного, Той минуты чудесной, счастливой, Вести этой великой и новой. И пришла к нам победа большая Богатырской стопою с востока, Кандалы и тюрьму разбивая, Путь народу открыла широко. Вдоволь сыты мы панскою лаской, Горьких слез напились мы немало. Что казалось вчера еще сказкой — Явью, солнцем согретою, стало!