Стихотворения и поэмы

Колас Якуб Михайлович

‹1908›

МУЖИК

Я мужицкий сынок: Ни двора, ни кола! Поле — желтый песок, Хата в землю ушла. Не живу, а гнию, Словно мышь в западне. Видишь долю мою: Крест тяжелый на мне! Я болота сушу, Надрываю живот, За бесценок кошу, Рою землю, как крот. Каждый угол глухой Своим телом подмел, Лес расчистил густой И дороги провел. Да не езжу по ним, А шагаю пешком По тропинкам глухим Без сапог, босиком. Сколько замков возвел, Сколько фабрик, мостов — А сам гол как сокол, Побираться готов. Под окошком не раз Я с котомкой ходил, Подаянья у вас Христом-богом просил. Меня мочит роса, Меня солнце палит, Запою — лишь слеза На глаза набежит. Исходил я весь свет, Труд свой всюду пронес. Где, в каком краю нет Моих

слез, горьких слез? То не дуб вековой Заскрипел, застонал, — Это я, молодой, Богу душу отдал. Мерно колокол бьет, Стонет в далях сырых. Дьяк, гнусавя, поет На поминках моих. На могиле моей Крест подгнивший стоит, А над грудой костей Вольный ветер шумит. Я мужицкий сынок — У меня нет дорог. Моя школа — шинок, Моя доля — острог.

‹1908›

ПЛОТОВЩИКИ

Торбы за плечами, Вдавленные груди, — Вот на сплав толпами Двигаются люди. Необуты ноги, Лицо загорело, Рубищем убогим Чуть прикрыто тело. Сзади чуть ступает, Хлеб везет кобылка, — Злобно понукает, Бедную, Кирилка… Солнце жжет жестоко, Лист не колыхнется, По спине широкой Пот ручьями льется. Серебром сверкает Неман, как зеркальный. Долго не стихает Шум и говор дальний. Слышна перебранка, Слышен голос бодрый: «На барбару, Янка! Бери гартоль, Петра! [2] Опускай шырыгу, Прысом двигай влево! Попроворней! Мигом! Не зевать там, эй, вы!» Кормовой без толку Толстый руль толкает. Головной Миколка Бедняка ругает. Ломит плот дугою, Вот на берег сбросит, Быстрою волною, Точно змея, носит. На мели застряли. Крик, сердитый голос. Порты поскидали, Все в воде по пояс. Бомы ухватили: [3] «Рразом, хлопцы, рразом! Ну же, что есть силы! Ну, еще наляжем!» А на самой зорьке Ветер расшумится, — Плотовщик в каморке Спать без сил ложится. Плотовщик в походах Знает стужу, холод, Знает он невзгоды, Знает он и голод. Что ж? Нужда погонит — Силы зря и тратишь; Кости только ломит, Как простуду схватишь. Эх ты, доля, доля! Голод да забота! Не своя тут воля, Не своя охота.

2

Гартоль — деревянный толстый кол, привязанный к веревке. Исполняет роль якоря.

3

Бомы — толстые шесты, которыми поднимают и переворачивают колоды.

‹1908›

НАШЕ СЕЛО

Средь пригорков над рекою Приютилось сиротою Наше бедное село; Стрехи старые замшели, Хаты сгорбились, осели, Будто в землю все вросло. Сбились в кучи, как в испуге, Наши жалкие лачуги, Тряпкой заткнуто окно. Школа наша развалилась, — Подточила стены сырость, И забор подгнил давно. Как старушка с грустным взглядом, Вербочки кривые рядом Одинокие стоят. Неман корни омывает, Ветер веточки качает, Листья жалобно шумят. На пригорке в отдаленье — Пустошь, холмики, каменья: Смерти горестной приют. В черных ямах, под крестами Перемытые слезами, Кости родичей гниют. Плачут ветры над могилой, С песней скорбной и унылой Уносясь на крыльях вдаль. Как припомнишь угол родный, Край заброшенный, голодный, — Сердце защемит печаль.

‹1908›

* * *

Мы молчали, как немые, Мы вздыхали что ни час, Грызли думы нас лихие, Слезы падали из глаз. Мы брели во мгле ненастья, Среди муки, среди яла; Злой туман глаза нам застил, Тень от туч на нас легла. Боль обид мы с детства знали, Тот бранил нас, этот сек, Гордость нашу в грязь втоптали, В нас заплеван человек. Пусть же свет науки новой Словно солнце заблестит, Пусть родным, свободным словом Наш народ заговорит.

‹1908›

ПОД НАПЕВ ВЕТРА

Ветер дует, плачет горестно, В печь со свистом забивается, До сих пор мне это пение Наяву припоминается. Помню: хата обветшалая, А кругом леса дремучие, Крыши ветками касается Ива старая, плакучая. Полночь зимняя, холодная, Ветер злой не унимается, А по лесу грозный гул идет, Трубным звуком разбегается. И в печи все ветер песенки Знай выводит тонким голосом И по крыше снегом шоркает, Словно жита спелым колосом. То несмело в двери стукнется, Будто нищий в хату просится, То закружится под окнами, Горький плач его доносится. И притихнет на минуточку, Видно, силы набирается. Ноет сердце, разрывается, Песне ветра отзывается. Помню, помню свою хату я, Обветшалую, далекую, А

как вспомню, обоймет печаль Мою душу одинокую.

‹1908›

* * *

Шум затих по коридорам, Люди приумолкли. На замок закрыты крепко Тесные каморки. Замер звон цепей железный, Замер звон унылый… Смотрит злобно, смотрит дико Этот дом постылый. Люди спят. На грязных нарах — Тел нагроможденье. Мучат бедных арестантов Тяжкие виденья. Сон тревожный, воздух спертый Не дают покоя… Эх, напрасно пропадает Время молодое! Лампа светит и не светит… Грустно и обидно. Сквозь решетку глянешь в темень — Ничего не видно. Только видно: чуть заметный Огонек мигает. Только слышно: вольный ветер Песню запевает.

‹2 декабря 1908 г›

НА 3АИМКЕ

Глухомань, ночь, снега, Бор столетний шумит. Тихий дом лесника Одиноко стоит. Волчьим оком окно В тьме полночной блестит. Дети спят уж давно, Мать за прялкой сидит. Сучит нитку она, Все кудельку прядет. Глушь, леса, тишина, В дверь метелица бьет. Воет ветер, как зверь, Стонет вяз над стрехой; Жутко в чаще теперь, Только в доме — покой. Но привыкла она До полночи сидеть И сквозь стекла окна Ночке в очи глядеть. А в трубе-то опять Ветер песню завел, Начал биться, стонать, Сбросил вьюшки на пол. «Мама, страшно мне тут, Я боюся один; Чертенята ползут Из-под старых овчин», — Младший сын Василек Маму кличет к себе. «Бог с тобою, сынок, То приснилось тебе! Чудачок, никого Нет в овчинах, молчи! Я сынка моего Охраняю в ночи». «Мама, сядь на постель. Слышишь? Чей это плач?» «То, мой мальчик, метель Мчится по лесу вскачь». «Мама, баба-яга Бьет по крыше метлой…» «Это, детка, снега, Это ветер шальной». «А что нужно ему? Отчего он не спит? Он зачем, почему В наши двери стучит?» «Ой ты, баловень мой! Ты, я вижу, храбрец! Не тревожься, родной, Засыпай наконец! Ветер добрый, сынок». «Он живой или как?» «Спи, усни, голубок! Это — вздох, это — мрак». «Что он делает?» — «Кто?» «Вздох тот самый, скажи!» «Да неведомо что Ты болтаешь! Лежи…» Василек вдруг притих, Ветер в чаще крепчал, На руках ледяных Ветер сосны качал; Ветер выл, словно зверь, В непроглядную тьму. «Где мой тятя теперь, Нет его почему? Ночь, мороз; он один, В чаще рыщет зверье…» «Тятя храбрый, мой сын, Да к тому же ружье На ремне за плечом, А на поясе — нож, И ему нипочем Страха мелкая дрожь; Ходит он по лесам, Не боясь ничего. Плохо будет волкам, Если тронут его!» «Мама, слышал я сам, На селе говорят, Будто дарят слепцам Вместо хлеба — ребят». «Ты не верь! Ох, беда! Эту басню сплели, Чтоб послушно всегда Себя дети вели». За окном — ветра шум. «Спи, я песню спою…» Детский маленький ум Думал думу свою. Лампа тускло горит, В доме — сон, тишина. Все шумит да гудит Старый бор у окна.

‹13 октября 1909 г.›

ПРИ3ЫВ

Где скрылись вы, хлопцы? Вас нету и нету, Развеял вас ветер по белому свету. По всем уголкам вы молчком расползлися, От дум своих прежних давно отреклися, Забыли вы песню про вольную волю И битву за счастье, за лучшую долю. Растаяла песня, бесследно пропала, — Знать, хлебная корка язык ваш связала. Знать, низко пригнули вас первые бури, Знать, смелость и стойкость не в вашей натуре. Ярмо вековое, что вы осудили, Вы снова покорно на плечи взвалили! Где скрылись вы, хлопцы? Где ваши дороги? И вечный покой вам пою я в остроге.

‹19 октября 1909 г.›

* * *

Я помню, был и я богатый, В довольстве жизнь текла моя, Не обходили моей хаты Мои товарищи, друзья. И не чуралися девчата, Цветы, венки дарили мне, Я был счастливый и богатый, Но это было все… во сне.

‹19 декабря 1909 г.›

МУЖИК

Я — мужик, бедняк постылый, И меня «жалеет» всяк: Кровь сосет и тянет жилы, Надрывает мои силы, Прижимает так и сяк. Я — мужик. В неволе лютой На мякине вырос я: От ботвы — живот раздутый, Ноги в лапотки обуты, Рвань — одежда вся моя. Я — мужик, я — сын заботы, Не доем и недосплю. Надрываюсь над работой, День стараюсь за два злотых, Издевательства терплю. Я — мужик, не слышу звона, Все же ест меня червяк: А не врет ли поп с амвона, Что царю бог дал корону? Ой, не может быть, — не так! Я — мужик, но ум имею — Будет время и мое. Я молчу, кричать не смею, Но когда-нибудь сумею Крикнуть: «Хлопцы, за ружье!»