Стихотворения и поэмы
Шрифт:
Качаются черно-стальные горбы,
И танки, шалея, встают на дыбы,
Грозятся бока их крестовым тавром,
И смерть, как погонщик, за вражьим гуртом.
«Москва! Где Москва? Где кварталы Тверской?»
Но залп ударяет — один и другой.
«Где Кремль? Где тут площади Красной гранит?»
Стальная броня, расседаясь,
И башня зияет разрубленным лбом, —
К соломе гвардейцы припали ничком.
В ней свежесть степная младенческих дней,
Но каплями кровь пробивается к ней.
И боль сквозь шинель ударяет волной,
То холод обнимет, то взвихрится зной, —
К земле припадает гвардеец, томясь,
И боль утихает, смиряясь тотчас.
По капелькам кровь свою в сердце страны
Вливают ее исполины-сыны.
Губами к земле припадает один:
«Россия… Она велика, погляди,
Да некуда нам отступить и уйти,
Во мгле и метелях — Москва позади».
Она, как в дозоре, лежит без огней,
Но дали ночные открыты пред ней.
В столице не спят. Над столицею гул…
Быть может, стервятник в тумане мелькнул,
Быть может, ее осыпает свинцом,
Быть может, ее поливает огнем...
И каждый разбитый кирпич в этот миг
В гвардейское сердце сквозь грохот проник, —
Они кирпичи обжигали, они
Дворцы воздвигали в счастливые дни,
И мрамор метро шлифовали они,
И в звездах Кремля зажигали огни.
В сердцах у гвардейцев родная Москва,
Она тут, в зигзагах окопного рва,
С ней не расстаются роса и трава,
И каждая песня Москвою жива.
В ней птиц перезвоны, в ней ветер полей,
И смерть, как над миром, не властна над ней.
И ветер к траншее гвардейцев прильнул:
«О ветер, пробейся сквозь пламя и гул.
Посланцем ступай и Кремлю доложи:
Мы телом своим отстоим рубежи
В неравном бою, в огневом колесе —
На вздыбленном Волоколамском шоссе».
Перевод Д. Бродского
5
Россия, созревшая в гневе боев,
От края до края раздался твой зов,
Дружины ветров на врага обрати,
Встречай его бурей на каждом пути.
В отвагу и мощь, как в доспех броневой,
Сынов облачи для страды боевой.
Буди в поднебесье вершины хребтов,
Огнем заколдуй беспределье снегов,
Прикличь сребробронные стужи зимы,
Кровавое выжги отродье чумы.
Винтовки — на взводе, надежна рука,
И — свист молодецкий летит с большака.
Гвардейцы! Гранатами крой по врагу.
Удар громовой. Ослепительный гул.
И — дыбом просторы, и даль — ходуном,
И танк — исступленным захлестнут огнем.
В смятенье ноздрями поводит другой,
С распоротой и обожженной броней.
И словно над бездной, в испуге, слепой,
Сожженные лапы подняв пред собой,
Со скрежетом третий, минуя откос,
Бокастое тулово тяжко занес
С налета в затылок четвертому лбом
И замер, застыл в онеменье тупом.
Снега голубые в кровавой росе
На вздыбленном Волоколамском шоссе,
Над люком стрелок запрокинулся, нем,
Слетает подшибленным вороном шлем,
Рука протянулась в простор пустырей:
«В Москву! На парад! Ну, ступай, поскорей!
О русских санях бредил ты наяву
И по первопутку собрался в Москву.
Чего ты закутался в бабий платок?
Что ежишься ты? Иль на стуже продрог?
Раздумье взяло? Не по вкусу свинец?
Иль русской зимой зачарован мертвец?»
Крылатая ненависть, пламенный гнев: