Стихотворения и поэмы
Шрифт:
Но солдатский патронташ пуст. Солдат бледнеет:
Что теперь с пустым ружьем сделать он сумеет?
Руку жжет ему оно. Выходов других нет,
Выпустил ружье, упал. Не добьют – сам стихнет.
Так я думал, а враги лезли по окопам,
Как ползут на свежий труп черви плотным скопом.
Свет померк в моих глазах. Слезы утирая,
Слышал я – мой генерал шепчет мне, взирая
Вдаль в подзорную трубу с моего оплечья
На редут, где близилась роковая встреча.
Наконец он молвил: – Все! – Из-под трубки зоркой
Несколько упало слез. – Друг! – он молвил горько;
Зорче стекол юный взор, посмотри, там – с краю
Не Ордон ли? Ведь его знаешь ты? – О, знаю!
Среди пушек он стоял, командуя ими.
Пусть он скрыт – я разыщу спрятанного в дыме.
В дымных клубах видел я, как мелькала часто
Смелая его рука, поднятая властно.
Вот, как молния из туч вырваться стремится,
Ею машет он, грозит, в ней фитиль дымится.
Вот он схвачен, нет, в окоп прыгнул, чтоб не сдаться…~
Генерал сказал: – Добро! Он живым не дастся!
Вдруг сверкнуло. Тишина… И – раскат стогромый!
Гору вырванной земли поднял взрыв огромный.
Пунцси подскочили вверх и, как после залпа,
Откатились. Фитили от толчков внезапных
Не попали по местам. Хлынул дым кипучий
Прямо к нам и окружил нас тяжелой тучей.
Вкруг не видно ничего. Только вспышки взрывов…
Дождь песка опал. Редел дым неторопливо.
На редут я посмотрел: валы, палисады,
Пушки, горсточки солдат и врагов отряды
Все исчезло, словно сон. Всех похоронила
Эта груда праха, как братская могила.
Защищавшиеся там с нападавшим вместе
Заключили вечный мир, в первый раз – по чести.
И пускай московский царь мертвым встать прикажет
Души русские царю наотрез откажут.
Сколько там имен и тел, взрывом погребенных!
Где их души? Знаю лишь, где душа Ордона.
Он – окопный праведник! Подвиг разрушенья
В правом деле свят, как свят подвиг сотворенья!
Бог сказал: "Да будет!", бог скажет и: "Да сгинет!"
Если вера с вольностью этот мир покинет,
Если землю деспотизм и гордыня злая,
Как редут Ордона, всю займут, затопляя,
Победителей казня, их мольбам не внемля,
Бог, как свой редут Ордон, взорвет свою землю.
[23 июня 1832 г.]
Дай-ка горницу другую,
В той не спится до зари!
В окна видно мостовую,
Мимо скачут почтари;
Режет по сердцу, не скрою,
Звук рожка в тиши ночной,
Как сигнал: "По коням! К бою!.."
До утра я сам не свой.
Чуть сомкнутся веки, снова
Снятся кони у костров,
Знамя, крики часового,
Песни наших храбрецов.
Сразу сон с меня сгоняет
Мой капрал. Уже заря.
Он в плечо меня толкает:
"Встать! К оружью! На царя!"
Встал. Эх, прусская граница!..
Лучше б холод, голод, грязь,
Спать, в трясину погрузясь,
Только б в Польше очутиться!
Там я не проспал бы ночи,
Лишь бы поскорей капрал,
В спину стукнув что есть мочи,
"Встать! К оружью!" – закричал.
[Лето 1832 г.]
Уже с гусыней поздоровалась лиса,
Но – бедная – прыжка не рассчитала
И в сруб колодезный упала…
Что говорить – прыжок не удался!
Хоть сруб – сооружение простое,
Не выскочить оттуда ни за что ей
Для лисьих ног
Весьма высок порог!
Так отшлифован он – до полного скольженья!
Безвыходное, скажем, положенье!
Другой бы зверь, не столь смышленый,
Метался бы, как в клетке, разъяренный,
И стал о стенки головою биться.
Но, как известно всем, не такова лисица
И на других зверей нисколько не похожа!
Отчаянье – всегда источник зла.
Лиса взглянула вверх и – что же?
Увидела почтенного козла,
Недвижно, с любопытством грубым
Стоящего над срубом.
Тотчас же, морду опустив на дно,
Зачмокала лиса с притворным наслажденьем:
"Водица – упоение одно!
Такой – клянусь – я не пила с рожденья!
И так чиста, что жаль к ней прикоснуться!
Ах, так и тянет всю ополоснуться,
Да вот печаль
Мутить такую воду жаль!
Ну, и вода!"
Козел, пришедший за водой сюда,
"Эй! – крикнул сверху, – рыжая ты шуба!
Подальше прочь от сруба!"
И прыгнул вниз… Лисица – на козла,
С рогов – на сруб, – и ноги унесла!
[1832]
Антоний – наш поэт, в Литве весьма известный,
Владел когда-то тройкою чудесной.
Тех добрых лошадей запомнил наш Парнас,
Я вмиг нарисовать сумел бы тройку эту.
И вот недавно за столом,
Ведя беседу о былом,
Вопрос я задал моему поэту:
– Что с ними сталось? Где они сейчас?
Он мне в ответ:
– И сам я не пойму,
Какая тайна тут сокрыта.
Их всех держали на одном корму,
Конюшня не узка, приличное корыто.