Стихотворения и поэмы
Шрифт:
Чего бы им еще? Но через год они
Дошли между собой до форменной грызни…
Что делать? И вздохнувши тяжко,
Решил я врозь продать их всех,
Но угодили, как на грех,
Они в одну кацапскую упряжку!
И вот лишь тройка в путь – у них раздор опять.
– Эй, ваше хохлородие! Молчать!
Так говорит хохлу потомок гордый Леха.
Мазур примерно отвечает так:
– Ты, мол, хоть шляхтич, а дурак.
Огрею, будет не до смеха!
Ну, а козацкий конь, от
Весь в мыле, так им ржет:
– Эй, вы!
Ты, шляхтич, ты, мужичья кляча,
Когда приедем мы и станем по местам,
Я и тому и этому задам! – А те в ответ:
– Получишь сдачи!
Кацапу-ямщику их ссоры нипочем,
Он стеганул хохловича бичом,
Мазура он огрел, и Леха шлепнул люто,,
И дело повернул так круто,
Что тройка к станции пришла в одну минуту!
А сам Кацап, добром закончив путь,
Засыпал им овса и дал им отдохнуть.
Какой же вывод здесь? Нетрудно разобраться:
Дерутся за едой, а под кнутом мирятся.
1832
Однажды после пораженья
В зверином войске началось смятенье.
Совет собрался в штабе. На совете
Скандал, какой и не бывал на свете.
Поднялся там неугомонный вой,
Доволен каждый лишь самим собой,
Других, а не себя, считая бед виною.
Лишь одного хорька оставили в покое.
В правительстве хорек не заседал
И сроду никогда не воевал,
Так что политикой себя не запятнал.
И, этим горд, он записался в пренья:
"Позвольте высказать свои соображенья!
Чем объяснить нам бедствия такие?
Не тем ли, что вождя у нас доселе нет?
Мы до сих пор в тисках проклятой тирании,
Больны пороками
Далеких древних лет.
Не тем, кого достойными считаем,
Не тем, друзья, мы булаву вручаем!
А тем вручаем мы бразды правленья,
Кто хищного происхожденья
Иль у кого прославленные предки.
Такие случаи у нас, увы, нередки.
Смотрите – кто у нас у руководства встал!
Лев – председатель наш – пророков идеал,
Советник зубр – старик, чуть двигает рогами,
А наш медведь-ворчун что скажет пред войсками?
Годился б леопард – да неумен.
Полковник волк? Грабитель он!
А квартирмейстер лис? Сказал бы я, да лучше
Тут промолчать на всякий случай,
Чем заглянуть в его расчетные тетрадки,
На взятки исстари лисицы падки!
Прекрасно знают все, что делает.кабан,
Накопит желудей и дрыхнет, важный пан!
Ему милее грязь, чем слава боевая…
Осел же… Я шута глупей, чем он, не знаю!.."
На этом речь свою хорек кончает,
Его собрание овацией встречает
Вот кто страну спасет в короткий срок!
Единый вопль звучит: "За здравствует хорек!"
А тот смутился вдруг, и сразу стало ясно,
Что криками зверей напуган он ужасно.
И вновь собрание подняло дикий вой:
"Он трус – хорек! В нору его! Долой!"
Под общий хохот юркнул наш хорек
В ближайшую нору, рыл, не жалея ног!
Когда же был на сажень под двором,
Сказал себе, совсем не ради шутки:
"Не знатен я. У нас живучи предрассудки,
И был бы я вождем, не будь хорьком!"
1832
Дом вырастал на поле – светлый, красивый, новый.
Рядом лягушки жили, ночью кричали совы.
Сказала сова спросонья: "Мне этот новый дом!"
А жаба, зевнув, прошипела: "Я поселюся в нем!"
Сказал человек: "Известно, в развалинах совы живут,
А жабы в гнилье и в скважинах свой находят приют!
В доме моем высоком, светлом, красивом, новом
Не приютиться жабам и не поселиться совам!"
[1833]
[Я воздвиг крепость прочнее бронзы… (лат.)]
Встал памятник мой над пулавских крыш стеклом.
Переживет он склеп Костюшки, Пацов дом,
Его ни Виртемберг не сможет бомбой сбить,
Ни австрияк-подлец немецкой штукой срыть.
Ведь от Понарских гор до ближних к Ковно вод,
За берег Припяти слух обо мне идет,
Меня читает Минск и Новогрудок чтит,
Переписать меня вся молодежь спешит.
В фольварках оценил меня привратниц вкус,
Пока нет лучших книг – в поместьях я ценюсь.
И стражникам назло, сквозь царской кары гром
В Литву везет еврей моих творений том.
Париж, 12 марта 1833 г.
Стихотворение, навеянное визитом Францишка Гжималы
Так думал я на улицах парижских,
В шумихе, в хаосе обманов низких,
Утраченных надежд, проклятий, споров,
И сожалений поздних, и укоров.
О, горе нам? бежавшим на чужбину
В суровый час, кляня свою судьбину.
Тревога неотступно шла за нами,
Все встречные казались нам врагами.