Стихотворения и поэмы
Шрифт:
За последние десять лет поэт совершил еще один творческий подвиг. Дело не только в количестве написанного, хотя за эти годы вышли книги «Розы и виноград» (1957), «Далекие небосклоны» (1959), которые в 1960 году были отмечены Ленинской премией; дальше — «Голосеевская осень» (1959), «Стая журавлей» (1960), «В тени жаворонка» (1961), «Зимние записи» (1964), и книга публицистических работ «Вечерние беседы» (1962), и сборники литературно-критических статей «Наше кровное дело» (1959), «Про человека, для человека» (1962), «Об искусстве» (1962), где полнее всего выражены эстетические взгляды Рыльского. Дело в исключительном творческом подъеме, который пережил поэт.
В эти годы расцвела и общественная, государственная, научная деятельность Рыльского.
В 1956 году Рыльский пишет статью «Красота», где напоминает о красоте как воспитательной и преобразующей силе. Почти одновременно появляется стихотворение, рисующее образы новых людей, безмерно преданных прекрасному, творящих его своими руками. Это девушка-колхозница, любовно обрабатывающая свой цветник, это машинист, после работы пестующий виноградник.
Дальше, как вывод, идут, ставшие крылатыми, строки о розе и винограде. Они выражают наше понимание эстетического наслаждения, счастья, приносимого красотой природы, труда, человека:
Мы любим музыку, что за сердце взяла, И творчество в труде, что стало повсеместным. У счастья нашего есть равных два крыла: Цвет роз и виноград, прекрасное с полезным.Рыльский утверждает, что в основе нашей эстетики лежит труд и человек труда. Отсюда гуманистический пафос поэта. Он ищет своего героя среди простых тружеников. В стихотворении «Виноградарь» это смуглотелый юноша с секатором в руке, «бог веселый винограда»; в другом — лесник, который в своих зеленых владениях заботливо растит культурные виды плодовых деревьев («Лесник»).
Из веры в людей, в их труд и разум вырастает у Рыльского общая поэтическая идея «счастья для всех», возможного и достижимого здесь, на земле, усилиями дружной советской семьи. Развивая мысль о нашем эстетическом идеале, поэт в ряде стихотворений резко осуждает формалистические выверты представителей «нового искусства», поднимает голос за культуру языка и роль родного слова в развитии социалистической культуры («Язык», «Родная речь», «Искусство поэзии»), в стихотворении «Диалог» вмешивается в дискуссию физиков и лириков.
…Рыльский видел и чувствовал, что его солнце клонится к закату. Потому и назвал он свою последнюю книгу «Зимние записи». В ее стихах находит своеобразное продолжение все лучшее из «неоклассического» прошлого поэта: богатство живописных красок, мягкость лирического рисунка, изящная чеканка стиха, философская емкость мысли, живой национальный колорит.
В посмертном сборнике «Искры огня великого» (1965) в разделе «Последние песни» помещен цикл «Тайна осенней листвы». Он является своеобразным поэтическим завещанием. Цикл написан верлибром. Каждое из шести стихотворений пронизано настроением немного печальным, но в конечном счете жизнеутверждающим: последние розы, сохраняющие следы весны и лета; тихий осенний дождик, напомнивший поэту детство, когда он бродил по лужам и представлял себя морским капитаном.
Центральным в цикле является стихотворение «Что я ненавижу, что люблю». Его предваряет прозаический комментарий, напоминающий, что на эту тему говорят в той или иной форме все писатели мира, все люди на свете. Поэт порицает ложь, зависть, себялюбие, измену, фарисейство и лицемерие, он любит дружеские речи, открытое сердце, внимание к людям, труд, что радует мир, рабочее рукопожатие, синие рассветы, шум леса и песню. «Мужество, верность, народ и народы — я люблю», — говорит он.
В стихотворениях «Луч», «Багряный вечер догорел…», «Пророк зари» утверждается неизбывность жизни и бессмертие искусства: «жизнь коротка, искусство — вечно!» Так писал Рыльский свое поэтическое завещание.
Мы знаем, что стиль является выражением характера, темперамента творца, и хотя с течением времени человек меняется, но в чем-то остается и неизменным. Есть ли нечто общее в стихотворениях, написанных Рыльским в 1907 году и через 57 лет — в 1964 году? Да, несомненно. Поэт на всем протяжении долгого литературного пути был верен своей необыкновенной способности делать источником вдохновения книгу, картину, мелодию — вообще эстетический факт, отраженный мир, «вторую природу». Но за этим скрывалось более глубокое свойство его художественного миросозерцания — понимание действительности как вековечного произведения человеческого разума, человеческого искусства в широком смысле слова. Отсюда присущий стихам Рыльского пафос воссоздания и пересоздания художественных, эстетических богатств минувших времен, стремление продлить им жизнь в современности, сделать достоянием сегодняшнего дня. С этим необыкновенно интенсивным переживанием эстетических явлений далекого и совсем недавнего прошлого, ничего общего не имеющим с книжным, рассудочным «воспроизведением», связана неизменная верность поэта классическим традициям.
В украинской поэзии советского времени, кажется, нет большего защитника и последователя этих традиций, чем Рыльский. Приверженец классического стиха, поэт сумел наполнить его новым содержанием, доказал его полную жизнеспособность в условиях социалистического общества, указал на неисчерпанные художественно-изобразительные ресурсы, заложенные в нем.
И все же Рыльский — поэт-новатор. Его новаторство особого рода — неприметное, но органически вырастающее из традиционного. Он унаследовал от своих великих учителей, которыми сам считал Пушкина, Шевченко и Мицкевича, широту взгляда на мир, их гражданственность, глубокую думу о судьбах народа и отечества и их непревзойденное чувство меры и гармонии. Не сразу, постепенно пришло к Рыльскому и чувство современности («того позабудет завтрашний день, кто сегодняшний день забудет»), и это тоже было выполнением заветов его великих учителей.
Рыльский был национален в своем юморе и жизнелюбии, в любви к родному языку, к песне, думе, истории; интернационален — в уважении к человеку любой нации, в широте души, открытой всем ветрам мира, в любви к новому, современному, к людям, событиям, странствиям.
Под пером этого властелина формы украинский язык достиг удивительной гибкости, грации, являя свои действительно неограниченные возможности выражения самых глубоких мыслей и чувств, самых сложных понятий. Мелодичность стихов Рыльского давно замечена композиторами, — на его слова написано множество песен, хоров, ораторий, кантат, оперетт и опер. Рыльский знал и любил музыку, сам импровизировал мелодии и был на протяжении многих лет главным «поставщиком» словесного материала (текстов песен, либретто) композиторам.
Для языкотворчества Рыльского характерно постоянное обновление поэтического словаря и фразеологии, умение перевести в поэтический регистр слова и выражения будничного, бытового употребления. Им создано много неологизмов, но так мастерски, что в общем контексте они воспринимаются как общеизвестные, давно употребляемые слова. Эти неологизмы встречаются как в оригинальных, так и в переводных произведениях, а переводческое мастерство поэта общеизвестно. Напомним, что поэтические переводы, в которых переводчик — не раб, а соперник оригинала, занимают половину всего его литературного наследия. Рыльский обогатил художественную культуру украинского народа переводами «Евгения Онегина» Пушкина, «Пана Тадеуша» Мицкевича, «Орлеанской девственницы» Вольтера, переводами стихов русских поэтов от Пушкина и Лермонтова до Светлова и Прокофьева, белорусских, грузинских, армянских, латышских, литовских, узбекских, казахских, чувашских. К этому надо добавить переводы таких мастеров мировой поэзии, как Буало, Мольер, Ростан, Гете, Гейне, Гюго, Словацкий и других.