Стихотворения и поэмы

Чиковани Симон Иванович

Я по тебе тоскую, как по юности. Тебя вернуть, как юность, я хочу. Сначала я кричу, потом пою уже, но не пойму — пою или кричу. Взбираюсь на вершину, мхом поросшую. Печально птицы слушают меня… Но ты — ты слышишь песнь мою, похожую на ржанье одинокого коня?! 1926 Тбилиси

3. Описание весны и быта. Перевод

П. Антокольского

Вот комната. Солнце. Жилое тепло. Зеленое пекло в распахнутых окнах. В еще не проветренном мире светло. Он плавает в матовых ватных волокнах. Вот важная мудрая кошка в лучах. В оранжевых отблесках книги и кресла. Слежавшийся мир. Человечий овраг. Опять это вылезло. Снова воскресло. Поэт проклинал свою комнату. Но за это ему и платили дороже. Но сердце поэта прогоркло давно и стало на комнату очень похоже. Бывало, оно воевало, круша прогорклую кухню жилого адата. Тут первый мятеж начинался когда-то, тут первое слово сказала душа. Но корни пустили и гнезда мы свили, боялись, как нянек, домашних тишин, и — словно традицию Бараташвили — поставили стол, и тахту, и кувшин. И демон, белесый как гипсовый слепок, по комнатам ходит. И колокол воет: «Не тронь, революция, этого склепа! Не двигай вещей! Не ломай бытовое!» Поэты, не тратьте на опись чернил. Изменим страну и обрушим гранит. Но комнатный демон лицо сохранил. И комната рухлядь свою сохранит. Иль дайте ей визу, на Запад отправьте — к лжецам-эмигрантам, к поэтам без тем. Отправьте к изменникам собственной правде — на Запад, на Запад — и к черту затем. Вот в комнату входят и небо и пихта, влетает луна вместо маленьких ламп. Поэт! Если ты не потомок каких-то прапрадедов — сердце разбей пополам, на две половины, и выкинь одну! Останется лучшая, верная в бое. И комната лопнет в прожилках обоев. И книги ей тоже объявят войну. И время ей бросит «прощай», уходя, и ласточек горсть, и последний звоночек у двери, и листья, и капли дождя. Так время с одной из жилых одиночек простится, на волю навек уходя. Помогут ей ласточки, незаселенной, поможет ей солнце, пустой и большой. Поэты придут из деревни зеленой бороться с ее постаревшей душой. 1927

4. «Набери мне ежевики в мой кувшин…» Перевод

В. Бокова

Набери мне ежевики в мой кувшин, Но только знай, Он не зря стоит в сторонке, У кувшина стенки тонки, Хрупок он — не поломай! Набери воды холодной в мой кувшин, Но не забудь, Мне идти еще далеко, Береги его ты стойко, Чтобы в целости вернуть. Вся ты светишься, сияешь, Как немятый снег вершин, У ручья с ручьем играешь, Наполняя мой кувшин!

5. «Утром спелых гроздьев нарежу…» Перевод В. Бокова

Утром спелых гроздьев нарежу, В полдень выпью вина молодого, Вечером с жизнью посоревнуюсь, Ночь отдам поединку со смертью. Но не отдам свое сердце старухе! Я сберегу его для свиданья С дымом домашним, со сказками детства, С кровлей родительскою, родной, Скажет постель: «Твой отдых заслужен. Твой талисман неподкупно надежен». И засну я легко и блаженно, Утро вечера мудренее!

6. Отжившему поэту. Перевод А. Корчагина

Ты дупло гнилое. Я выточен из стали, Ты поклонник лиры дряхлой, неродной, Свой народ любя, я хочу ему оставить Острые слова, что веют новизной. Крепкокрылый, звал я к стремительным полетам, И взметнулась радость, словно щелкнул кнут, Причастившись кровью эпохи, о далеком Я мечтал… Я вижу, как поля цветут. Мелок ты, и жилы у тебя водянисты. Пурпур наших дней не по твоим глазам. Ты, пригрет чужбиною, в злобе стал неистовым… Мой народ забудет всё, что ты сказал. Голосом иным — молодым, правдивым, страстным В бешенство привел я всех друзей твоих. Прославляю мужество и люблю пространства… Моему народу — мысль моя, мой стих. Кто к болотам тянется, к тростникам под ветром, Душу увяданья желтизной облив, — Ни во что, как я в свою цель, он не уверует, Не любил, как я, он плотности земли. Не пленен я статикой линейною греков, Мне не нужны маски, париков туман. Новый голос мой — пусть я взял его от предков — Не для твоего угасшего ума. Выброшен ты жизнью, заезжен, будто кляча. Стряпать стих пытался ты на старый лад. Ты в борьбе со мною не выдержишь горячих И разящих слов: бессилен твой булат.