Стихотворения и поэмы

Чиковани Симон Иванович

Снятся им стога, дороги, Скрип, тяжелая арба. Снятся беды и тревоги, Потому что жизнь — борьба. Вспоминают, как, бывало, Богатырским батогом Наводненье их сбивало, Бычий рев стоял кругом. Но на это не в обиде Буйволы-богатыри. Снятся рощи Чаладиди, Снятся россыпи зари. Лист как в обмороке замер, В ульях сон медовых сот. Тишина свое сказанье В бычьей памяти несет. Буйволы

в речной прохладе Млеют, нежатся, жуют. Находившиеся за день, Ноги стонут и поют!

98. «Балахвани, Сапичхия и Орпири…» Перевод Е. Евтушенко

Балахвани, Сапичхия и Орпири — вы у целого света меня отбили! Как растили меня, как меня баловали вы, Орпири, Сапичхия и Балахванн! Я хочу возвратить с нетерпением, с жадностью расстоянье меж юностью и возмужалостью. Я хочу возвратить всё минувшее, канувшее, возвратить запоздало и виновато. Я хочу возвратить ну хотя бы те камушки, о которые я спотыкался когда-то… Я протягиваю к вам руки, птицы — ласточки и пестрогрудки, к вам, косматые пчелы сытые, к вам, цветы золотые и синие! Кем вы, кем вы из жизни похищены, на стога похожие хижины, фаэтоны высокие, черные, появленьем авто удрученные?! Снова слышу я сверстников речи, снова сети у речки плету и с тобой ожидаю встречи, как тогда, на Белом мосту… О, безмолвные узкие улочки! О, родные мои места! Здесь раздумья мои, как удочки, до сих пор стоят у моста. Я пришел сюда гостем желанным. Я за всё, в чем ошибся, прощен. Я обвит, как Риони, туманом и, как храм Баграта, плющом. Я хожу, улыбаясь, волнуясь, вновь поверил я в красоту — и свою уж далекую юность догоняю на Белом мосту! 1957

99. Дума о Риони. Перевод А. Межирова

1

Бывало, на корнях могучих дуба сушу одежду, глядя с высоты, как мчатся мимо, связанные грубо, твои, Риони, зыбкие плоты. Бывало, ты когтишь меня волнами. А я плыву, плыву, плыву, плыву. На берег выйду и за валунами валюсь в твою колючую траву. Казалось мне, что ты и в самом деле передо мной покачивал слегка лежащие в зеленой колыбели поля, туманы, горы, облака. Что на меня смотрел отцовским оком и надо мной, расщедрившись, зажег в грузинском небе, ясном и высоком, рассвета петушиный гребешок. В рассветный час поры моей весенней ты сеть любви закинул в грудь мою и окружил ветвями сновидений, по милости которых я пою. Моя любовь с твоей волною схожа: порывами восторга и тоски ворвалась в жизнь, ломая и корежа, удобный

мост разрушив на куски. Как на скрижалях, на мосту разбитом я ревность вырезал, судьбу кляня. Но юношеским бедам и обидам ты не позволил победить меня. Ты одарил влюбленных гордой силой, ткемалей снег рассыпал на пути. И камешки свои, как слезы милой, помог собрать мне в бережной горсти. Ты парус мой наполнил ветром свежим, дал опереться о свою волну. К твоим, Риони, влажным побережьям, как ветка засыхающая, льну. Не дай же мне увянуть раньше срока хотя бы потому, что я всегда туман твоих ущелий издалека улавливаю взглядом без труда. Не дай же мне засохнуть, словно ветке, окутай горло тучей дождевой и для лесов грядущей пятилетки гони плоты, чтоб долг исполнить свой. Ты не сдаешься старости на милость,— быть может, мне уже не по плечу рабочая твоя неутомимость, но я об этом думать не хочу. Твою волну студеную целую, вхожу сторожко в мир весенний мой. Так спой мне снова про любовь былую и с тела моего усталость смой!

2

Старею. Мне уже не суждено в твоей воде плескаться, как бывало, взлетать на гребне пенистого вала И опускаться, доставая дно. Туманы над тобой отголубели, листву чинар унес в ущелье шквал. Ты осыпал цветами колыбели и звездами могилы выстилал. У каждой песни есть исток и устье, из Рачи песня вылилась твоя, неразделимость радости и грусти в рождественской мелодии тая. И снится мне, что я сегодня снова на берегу оставил след босой, дышал парами молока парного и душу окропил твоей росой. Но признаюсь, что этого мне мало, — я захотел, чтобы твоя волна в теснине скалы грозные взломала, чтоб новым светом вспыхнула она. Пробив дорогу в каменной громаде мешавших твоему движенью скал, в моей душе, как в небе над Гумати, ты увеличил световой накал. И снятся мне твой паводок бурливый, клубящаяся полая вода, заплаканная тень плакучей ивы, Гуматигэс косые провода. Идут года. Всё дальше мы уходим от невозвратной юности былой. Клуби мои раздумья половодьем и сердце рань закатною стрелой. Не дай отстать. Не опечаль разлукой. А если я устану — подожди и для меня в ущельях убаюкай прозрачные апрельские дожди. 1957

100. Светлячок. Перевод А. Межирова