Стихотворения и поэмы

Полежаев Александр Иванович

Читатель О, верно… Автор Желаю вас спросить: Вы шутите иль нет? Читатель Немного. Автор Прошу не позабыть, Что колкий я поэт! Читатель Как строго! Автор Сатиру в целый том И сотню эпиграмм… Читатель

О боже! Автор Во гневе роковом Готовлю я врагам… Читатель И что же? Автор Узнаете же вы, Что значу я между… Читатель Глупцами? Автор Восплещет пол-Москвы Правдивому суду… Читатель Над вами! 1834

70. Грусть

На пиру у жизни шумной, В царстве юной красоты, Рвал я с жадностью безумной Благовонные цветы. Много чувства, много жизни Я роскошно потерял И душевной укоризны, Может быть, не избежал. Отчего ж не с сожаленьем, Отчего — скажите мне — Но с невольным восхищеньем Вспомнил я о старине? Отчего же локон черный, Этот локон смоляной День и ночь, как дух упорный, Всё мелькает предо мной? Отчего, как в полдень ясный Голубые небеса, Мне таинственно прекрасны Эти черные глаза? Почему же голос сладкой, Этот голос неземной Льется в душу мне украдкой Гармонической волной? Что тревожит дух унылый, Манит к счастию меня? Ах, не вспыхнет над могилой Искра прежнего огня! Отлетели заблуждений Невозвратные рои — И я мертв для наслаждений, И угас я для любви! Сердце ищет, сердце просит После бури уголка, Но мольбы его разносит Безотрадная тоска! 1834

71. Разочарование

Была пора — за милый взгляд, Очаровательно притворный, Платить я жизнию был рад Красе обманчиво упорной! Была пора — и ночь, и день Я бредил хитрою улыбкой, И трудно было мне, и лень Расстаться с жалкою ошибкой. Теперь пора веселых снов Прошла, рассорилась с поэтом,— И я за пару нежных слов Себя безумно не готов Отправить в вечность пистолетом. Теперь хранит меня судьба: Пленяюсь женщиной, как прежде, Но разуверился в надежде Увидеть розу без шипа. 1834

72. Сарафанчик

Мне наскучило, девице, Одинешенькой в примерной мате Шить узоры серебром! И без матушки родимой Сарафанчик мой любимый Я надела вечерком — Сарафанчик, Расстеганчик! В разноцветном хороводе Я играла на свободе И смеялась как дитя! И в светлицу до рассвета Воротилась: только где-то Разорвала я шутя Сарафанчик,

Расстеганчик! Долго мать меня журила — И до свадьбы запретила Выходить за ворота; Но за сладкие мгновенья Я тебя без сожаленья Оставляю навсегда, Сарафанчик, Расстеганчик! 1834

73. Картина

(«О толстый муж, и поздно ты и рано…»)

О толстый муж, и поздно ты, и рано С чахоточной женой сидишь за фортепьяно, И царствует тогда и смех, и тишина… О толстый муж! О тонкая жена! Приходит мне на мысль известная картина — Танцующий медведь с наряженной козой… О, если б кто-нибудь увидел господина, Которого теперь я вижу пред собой, То верно бы сказал: «Премудрая природа, Ты часто велика, но часто и смешна! Простите мне, но вы — два страшные урода, О толстый муж, о тонкая жена!» 1834

74. Глупой красавице

Как бюст Венеры, ты прекрасна, Но без души и без огня, Как хладный мрамор, для меня Ты, к сожаленью, не опасна. Ты рождена, чтобы служить В лукавой свите Купидона, Но прежде должно оживить Тебя резцом Пигмалиона. 1834

75. Атеисту

Не оглушайте вы меня Ни вашим карканьем, ни свистом Против начала бытия! Смотря внимательно на вас, Я не могу быть атеистом: Вы без души, ума и глаз! 1834

76. Напрасное подозрение

«Нет! Это, друг, не сновиденье: Я вижу у тебя есть женский туалет! Женат ты?» — «Нет…» — «Не может быть!» — «Какое подозренье! Ты знаешь сам: я женщин не терплю». — «Откуда ж у тебя явились папильотки?» — «О милый мой! Поверь, не от красотки: Нередко завивать собачку я люблю». 1834

77. Село Печки

(принадлежащее тринадцати помещикам)

Полны божественной отвагой, Седрах, Мисах и Авденаго Когда-то весело в печи Хвалили бога с херувимом И вышли в здравье невредимом, И ужаснулись палачи!.. Теперь — совсем другое дело, Теперь боятся лишь плетей, И заверяю очень смело, Что это лучше для людей. Умнее сделались народы: Всем есть свиней позволено, И печь халдейская из моды В Европе вывелась давно. Все стали смирны как овечки, Живут, плодятся и растут И смертью собственною мрут… Но есть село — его зовут Не печь халдейская, а Печки. И в том селе, как ветчина, Коптятся маленькие хлопцы, Двенадцать их, а старшина У них тринадцатый: Потоцци. 1835

78. На память о себе

Враждуя с ветреной судьбой, Всегда я ветреностью болен И своенравно недоволен Никем, а более — собой. Никем — за то, что черным ядом Сердца людей напоены; Собой — за то, что вечным адом Душа и грудь моя полны. Но есть приятные мгновенья!.. Я испытал их между вас, И, верьте, с чувством сожаленья Я вспомяну о них не раз. 1835