Стихотворения, не вошедшие в сборники и ненапечатанные при жизни, Кнорринг Ирина Николаевна

Стихотворения, не вошедшие в сборники и ненапечатанные при жизни

Кнорринг Ирина Николаевна

Над горами — спокойные вспышки зарниц. На столе — карандаш и тетрадь. Ваши белые книги и шелест страниц, — И над ними — дрожанье косматых ресниц — Разве все это можно отдать? И пушистую прядь золотистых волос, И туманное утро в росе, И шуршанье колючих цветущих мимоз, И гортанные песни, что ветер разнес По безлюдным и гулким шоссе. Разве можно не помнить о юной тоске В истомленный, полуденный зной, О шуршании шины на мокром песке, О беззвучности лунных ночей в гамаке Под широкой, узорной листвой, Это первое лето в мечтах и слезах, И

зловещее солнце в крови, И какой-то наивный, ребяческий страх — Все лежит в Вашем имени, в тихих стихах, В непонятной тоске о любви. 1926

«В Люксембургском саду у газона…»

В Люксембургском саду, у газона, Против серого зданья Сената, На часы я смотрела когда-то, Притворяясь наивно влюбленной. В Люксембургском саду, у фонтана, В жаркий август (вовек не забуду!) Я поверила в яркое чудо. Было тихо, безлюдно и рано. Зелень свежая, воздух недвижный, Воробьишек пугливая стая… – Хорошо, что все это бывает Только раз в нашей маленькой жизни. 1929

«Папоротник, тонкие березки…»

Папоротник, тонкие березки, Тихий свет, вечерний тихий свет, И колес автомобильный след На пустом и мшистом перекрестке. Ни стихов, ни боли, ни мучений, Жизнь таинственно упрощена. За спиной — лесная тишина, Нежные, взволнованные тени. Только позже, на лесной опушке Тихо дрогнула в руке рука… Я не думала, что жизнь хрупка, Как фарфоровая безделушка. 1927

Терцины

Есть в лунном вечере черта, Когда кончается земное И расцветает чернота. *** Есть где-то грань в полдневном зное, Когда обычное гнетет, И рвутся мысли в роковое. * * * То — сон зовет, то — звук цветет.

Страница из дневника

Я растеряла жемчуг дней, Меня сковала непогода. Огонь горит в душе моей, Но нет, но нет ему исхода… Здесь для меня забавы нет, Я рвусь в заоблачные дали… А на руке моей — браслет, Как символ рабства и печали…

Вселенная

В. Матвееву

Небесный свод — к земле склоненный плат, Грозящий мир тысячеглазый, В немую гладь ничей пытливый взгляд Еще не проникал ни разу. Глухая даль, где каждая звезда – Великий мир, предвечный и нетленный, И мы – песчинки – падаем туда, В пасть ненасытную Вселенной. И только мысль меня одна мирит, Что все великое от века и до века – Пространство, вечность, времена, миры – Живут в сознанье человека. 9. IV. 1924 Сфаят

Россия

Россия — плетень да крапива, Ромашка и клевер душистый, Над озером вечер сонливый, Стволы тополей серебристых. Россия – дрожащие тени, И воздух прозрачный и ясный, Шуршание листьев осенних, Коричневых, желтых и красных. Россия – гамаши и боты, Гимназии светлое зданье, Оснеженных улиц полеты И окон замерзших сверканье. Россия — базары и цены, У лавок голодные люди, Тревожные крики сирены, Растущие залпы орудий. Россия – глубокие стоны, От пышных дворцов до подвалов, Тревожные цепи вагонов У душных и темных вокзалов. Россия-тоска, разговоры, О барских усадьбах, салазках… Россия – слова, из которых Сплетаются милые сказки.

Вечер

Тень упала на белые стены, Косяком уползла в потолок… Завтра синее платье надену, Руки спрячу под теплый платок. Знаю, будет неряшливо платье И растрепаны пряди волос. Все равно: в этом сером Сфаяте Только холод, туман и хаос. Дождь стучит в черепичную крышу, Я не слушать его не могу. В круглом зеркале завтра увижу Очертанья неискренних губ. Тень от полки, где свалены книги, Чернотой неподвижной легла. Знаю, силен мой образ двуликий Разделенной души пополам. Молча день наступающий встречу, Буду ждать перед этим окном, Если надо — веселые речи Разбросаю, не помня о чем. А потом, как всегда, одиноко, В непонятной тоске, не дыша, Над испытанным томиком Блока Человеческой станет душа. Вечер бросит небрежные блики В зачарованную пустоту, И проснется мой образ двуликий В соловьином, звенящем саду.

«Бьются звенящие градинки…»

Бьются звенящие градинки В красную крышу. В сердце чуть видные ссадинки Ноют всё глуше и тише. Еле заметная трещина, След одинокого горя… Светлая радость обещана Где-то за морем. Стертый, затерянный, маленький Путь мой я сделаю сказкой… Падают звонкие градинки В бешеной пляске…

Терцины

Ты говоришь – не опошляй души. Сама душа, ведь пошлая, трепещет. А разум ждет в тоскующей тиши. На сердце холод жуткий и зловещий. И как не слушать шепота земли? На свете есть диковинные вещи. Ползут в морском тумане корабли. Зачем теперь на них смотреть украдкой, Когда в душе все струны порвались? Ты говоришь: там холодно и гадко. Пусть так. Но это – темный храм. Лампадами горят мои загадки. Все чувства и мечты хранятся там. Пусть нет сокровищ там. Без содроганья Его ключей я никому не дам. А я молчу. Хочу великой дани С земли, с травы, с деревьев и с камней, Где цвел мой взгляд наивного незнанья. Да, хорошо не знать! Души моей Тогда бы яд не разделил так быстро. Но как не знать тоску весенних дней. Прильнуть к земле, холодной и душистой.

Бедуинка

Как будто на пестрой картинке Далеких, сказочных стран Красавицы бедуинки Отточенный, гибкий стаи. Из древних легенд и преданий, Из песен степей и гор Возникли синие ткани И пламенный, дикий взор. Как в статуе древней богини, В ней дышит величье и мощь. В ней слышится зной пустыни И темная, душная ночь. Над ней – колдовства и обманы, Дрожанье ночного костра, И звон, и грохот тимпана Под темным сводом шатра. И вся она – сон без названья У серых стволов маслин. Глухой Атлантиды преданье, Лукавый мираж пустынь. Блестящи на ней браслеты, И взгляд величав и дик, Как кованые силуэты Из ветхозаветных книг.

1 2 3

Комментарии: