Стихотворения. Баллада Редингской тюрьмы

Уайльд Оскар

Перевод А. Парина

ЕЕ ГОЛОС

Спешит мохнатая пчела, Вздымая крыл наряд кисейный — Вот сласть из гиацинта извлекла, Вот испила благоговейно Из чашечки лилейной; Здесь, милый, клятву я, смела, Произнесла — Клялась, что слитность жизней двух Крепка, как тяга чайки к морю, Подсолнуха влюбленность в солнца круг, Что, вопреки беде и горю, Я с вечностью поспорю! Но верность испустила дух, Огонь потух! Взгляни наверх, где тополей Верхи качаются певуче, Здесь, на земле, и пух в тени аллей Не шевельнется, а над кручей Бушует ветр могучий Гигантских колдовских морей, Где ширь вольней. Взгляни наверх, где чаек хор. Что видно им, а нам незримо? Звезда? Корабль, что светлый луч простер, Сквозь даль светя неугасимо? Здесь счастья не нашли мы. Что ж, в мире грез блуждал наш взор? Тяжел укор. Осталось мне последнее сказать: Что в нас любовь жива подспудно. Бьет прямо в грудь весну зима, как тать, Но алость роз убить ей трудно. И

после бури судно Сумеет пристань в бухте отыскать. А мы? Как знать. Осталось нам у роковой черты Вложить в прощанье больше чувства! К чему жалеть? Мне чары красоты Даны, тебе дано Искусство. Что ж на душе так пусто? Прощай! Вселенной мало для четы, Как я и ты.

Перевод А. Парина

CANZONET

Мне нет казны, Где стражем — гриф свирепый: Как встарь, бедны Пастушечьи вертепы, И нет камней, Чтоб сделать украшенье, Но дев полей Мое пленяло пенье. Моя свирель Из тростника речного, Пою тебе ль Всегда, опять и снова? Ведь ты белей, Чем лилия; без меры Ценней, милей И реже амбры серой. К чему твой страх? Ведь Гиацинт скончался, И Пан в кустах Густых не появлялся, И Фавн рогат Травы не топчет вялой, И бог-закат Зари не кажет алой. И мертв Гилас, Он роз не встретит красных В вечерний час В твоих губах прекрасных. Хор нимф лесных На горке игр не водит… Сребрист и тих Осенний день уходит. Перевод М. Кузмина

IMPRESSIONS

1. LE JARDIN

Увядшей лилии венец На стебле тускло-золотом. Мелькает голубь над прудом, На буках — тлеющий багрец. Подсолнух львино-золотой На пыльном стержне почернел, Среди деревьев и омел Кружится листьев мертвый рой. Слетают снегом лепестки С молочно-белых бирючин. Головки роз и георгин — Как шелка алого клочки.

Перевод И. Копостинской

2. LA MER

На вантах ледяной покров, Морозный прах окутал нас. Луна — как злобный львиный глаз Под рыжей гривой облаков. Стоит угрюмый рулевой, Как призрак, в сумраке седом, А в кочегарке чад и гром, Слепит машины блеск стальной. Свирепый шторм утих везде, Но все вздымается простор; Как рваный кружевной узор, Желтеет пена на воде.

Перевод И. Копостинской

ПО ПОВОДУ ПРОДАЖИ С АУКЦИОНА ЛЮБОВНЫХ ПИСЕМ ДЖОНА КИТСА

Вот письма, что писал Эндимион, — Слова любви и нежные упреки, Взволнованные, выцветшие строки, Глумясь, распродает аукцион. Кристалл живого сердца раздроблен Для торга без малейшей подоплеки. Стук молотка, холодный и жестокий, Звучит над ним, как погребальный звон. Увы! Не так ли было и вначале: Придя средь ночи в фарисейский град, Хитон делили несколько солдат, Дрались и жребий яростно метали, Не зная ни Того, Кто был распят, Ни чуда Божья, ни Его печали.

Перевод Е. Витковского

СИМФОНИЯ В ЖЕЛТОМ

Ползет, как желтый мотылек, Высокий омнибус с моста, Кругом прохожих суета — Как мошки, вьются вдоль дорог. Покинув сумрачный причал, Баржа уносит желтый стог. Как шелка желтого поток, Туман дома запеленал. И с желтых вязов листьев рой У Темпла пасмурно шумит, Мерцает Темза, как нефрит, Зеленоватой желтизной.

Перевод И. Копостинской

ДЕКОРАТИВНЫЕ ФАНТАЗИИ

Панно

Под тенью роз танцующей сокрыта, Стоит там девушка, прозрачен лик, И обрывает лепестки гвоздик Ногтями гладкими, как из нефрита. Листами красными лужок весь испещрен, А белые летят, что волоконца, Вдоль чащи голубой, где видно солнце, Как сделанный из золота дракон. И белые плывут, в эфире тая, Лениво красные порхают вниз, То падая на складки желтых риз, То на косы вороньи упадая. Из амбры лютню девушка берет, Поет она о журавлиной стае, И птица, красной шеею блистая, Вдруг крыльями стальными сильно бьет. Сияет лютня, дрогнувшая пеньем, Влюбленный слышит деву издали, Глазами длинными, как миндали, Следя с усладой за ее движеньем. Вот сильный крик лицо ей исказил, А на глазах дрожат уж крошки-слезы: Она не вынесет шипа занозы, Что ранил ухо с сетью красных жил. И вот опять уж весело смеется: Упал от розы лепесточков ряд Как раз на желтый шелковый наряд И горло нежное, где жилка бьется. Ногтями гладкими, как из нефрита, Все обрывая лепестки гвоздик, Стоит там девушка, прозрачен лик, Под тенью роз танцующей сокрыта.

Перевод М. Кузмина

ДОМ БЛУДНИЦЫ

Шум пляски слушая ночной, Стоим под ясною луной, Блудницы перед нами дом. Das true liebe Herz гремит. Оркестр игрою заглушит Порою грохот и содом. Гротески странные скользят, Как дивных арабесков ряд. — Вдоль штор бежит за тенью тень. Мелькают пары плясунов Под звуки скрипки и рогов, Как листьев рой в ненастный день. И пляшет каждый силуэт, Как автомат или скелет, Кадриль медлительную там. И гордо сарабанду вдруг Начнут, сцепясь руками в круг, И резкий смех их слышен нам. Запеть хотят они порой. Порою

фантом заводной Обнимет нежно плясуна. Марионетка из дверей Бежит, покурит поскорей, Вся как живая, но страшна. И я возлюбленной сказал: — Пришли покойники на бал, И пыль там вихри завила. — Но звуки скрипки были ей Понятнее моих речей; Любовь в дом похоти вошла. Тогда фальшивым стал мотив, Стих вальс, танцоров утомив, Исчезла цепь теней ночных. Как дева робкая, заря, Росой сандалии сребря, Вдоль улиц крадется пустых.

Перевод Ф. Сологуба

БАЛЛАДА РЕДИНГСКОЙ ТЮРЬМЫ

I

Гвардейца красит алый цвет, Да только не такой. Он пролил красное вино, И кровь лилась рекой, Когда любимую свою Убил своей рукой. Он вышел на тюремный двор, Одет в мышиный цвет, Легко ступал он, словно шел На партию в крикет, Но боль была в его глазах, Какой не видел свет. Но боль, какой не видел свет, Плыла, как мгла, из глаз, Уставленных в клочок небес, Оставленный для нас, То синий и таинственный, То серый без прикрас. Был час прогулки. Подышать Нас вывели во двор. Гадал я, глядя на него: Вандал? великий вор? Вдруг слышу: «Вздернут молодца, И кончен разговор». О боже! стены, задрожав, Распались на куски, И небо пламенным венцом Сдавило мне виски, И сгинула моя тоска В тени его тоски. Я понял, как был легок шаг — Шаг жертвы — и каким Гнетущим страхом он гоним, Какой тоской томим: Ведь он любимую убил, И казнь вершат над ним. Любимых убивают все, Но не кричат о том. Издевкой, лестью, злом, добром, Бесстыдством и стыдом, Трус — поцелуем похитрей, Смельчак — простым ножом. Любимых убивают все, Казнят и стар и млад, Отравой медленной поят И Роскошь, и Разврат, А Жалость — в ход пускает нож, Стремительный, как взгляд. Любимых убивают все — За радость и позор, За слишком сильную любовь, За равнодушный взор, Все убивают — но не всем Выносят приговор. Не всем постыдной смерти срок Мученье назовет, Не всем мешок закрыл глаза И петля шею рвет, Не всем — брыкаться в пустоте Под барабанный счет. Не всем молчанье Сторожей — Единственный ответ На исступленную мольбу, На исступленный бред, А на свободу умереть — Безжалостный запрет. Не всем, немея, увидать Чудовищный мираж: В могильно-белом Капеллан, В могильно-черном Страж, Судья с пергаментным лицом Взошли на твой этаж. Не всем — тюремного Врача Выдерживать осмотр. А Врач брезгливо тороплив И безразлично бодр, И кожаный диван в углу Стоит как смертный одр. Не всем сухой песок тоски Иссушит жаждой рот: В садовничьих перчатках, прост, Палач к тебе войдет, Войдет — и поведет в ремнях, И жажду изведет. Не всех при жизни отпоют. Не всем при сем стоять. Не всем пред тем, как умереть, От страха умирать. Не всем, на смерть идя, свою Могилу увидать. Не всех удушье захлестнет Багровою волной, Не всех предательски казнят Под серою стеной, Не всех Кайафа омочил Отравленной слюной.

II

И шесть недель гвардеец ждал, Одет в мышиный цвет, Легко ступал он, словно шел На партию в крикет, Но боль была в его глазах, Какой не видел свет. Но боль, какой не видел свет, Плыла, как мгла, из глаз, Уставленных в клочок небес, Оставленный для нас, То розовый и радостный, То серый без прикрас. Рук не ломал он, как иной Глупец себя ведет, Когда Отчаянье убьет Надежды чахлый всход, — Он тихим воздухом дышал, Глядел на небосвод. Рук не ломал он, не рыдал, Не плакал ни о чем, Но воздух пил и свет ловил Полураскрытым ртом, Как будто луч лился из туч Лекарственным вином. Мы в час прогулки на него Смотрели, смущены, И забывали, кем и как Сюда заключены, За что, насколько. Только мысль: Его казнить должны. Мы холодели: он идет, Как на игру в крикет. Мы холодели: эта боль, Какой не видел свет. Мы холодели: в пустоту Ступить ему чуть свет. В зеленых листьях дуб и вяз Стоят весной, смеясь, Но древо есть, где листьев несть, И все ж, за разом раз, Родится Плод — когда сгниет Жизнь одного из нас. Сынов Земли всегда влекли Известность и успех, Но нашумевший больше всех, Взлетевший выше всех Висит в петле — и на Земле Прощен не будет Грех. Весною пляшут на лугу Пастушки, пастушки. Порою флейты им поют, Порой поют смычки. Но кто б из нас пустился в пляс Под пение Пеньки? И мы дрожали за него И в яви и во сне: Нам жить и жить, ему — застыть В тюремной вышине. В какую тьму сойти ему? В каком гореть огне? И вот однажды не пришел Он на тюремный двор. Что означало: утвержден Ужасный приговор, Что означало: мне его Не встретить с этих пор. Два чёлна в бурю; две судьбы Свел на мгновенье Рок. Он молча шел, я рядом брел, Но что сказать я мог? Не в ночь святую мы сошлись, А в день срамных тревог. Две обреченные души — Над нами каркнул вран. Бог исцеляющей рукой Не тронул наших ран. Нас Мир изгнал, нас Грех избрал И кинул в свой капкан.