Изображая действительность суровой, неприкрашенной, смело используя разговорную речь, Неруда сделал большой шаг вперед в развитии чешской прозы. К «Арабескам» примыкает сборник коротких психологических этюдов «Разные люди» (1871). В пих писатель набрасывает, но досказывая до конца, романтические или авантюрные истории, происшедшие во время его путешествий по Венгрии, Румынии, Греции, Турции и Италии. Рассказ обычно сконцентрирован вокруг одной сцепы или мгновения, которое раскрывает характер героя.
В рассказе «Тень» оп поведал историю любви двух молодых людей, угаданную по пляске тепей. Это свидетельствует как о мастерстве в создании сюжета, так и о постоянных творческих поисках писателя.
Вершиной нерудовской прозы являются «Малостранскио повести» (1878), которые вместе с прозой Махи и «Бабушкой» В. Немцовой принадлежат к лучшим образцам чешской прозы XIX столетия. Это произведение, так же как и появившийся пятью годами позже стихотворный сборник «Баллады и романсы», создано в годы творческого подъема. Неруда писал «Малострапские повести» как воспомипапия, когда после смерти матери переселился с Малой Страпы в другой квартал Праги – па Старое Мосто. Однако некоторая элегичность, навеянная воспоминаниями, не ведет к идеализации, смягчению или замалчиванию существовавших конфликтов. Оторвавшись от хорошо знакомой среды, Неруда смог более зорко разглядеть человеческие фигурки. Его не удовлетворяли простые зарисовки чудаковатых малострапцев. Он хотел их изобразить в типических
ситуациях, во взаимоотношениях друт с другом. Книга начинается с повести, действие которой заключено в рамки одной педели. В пей читатель знакомится с целой галереей фигур и фигурок, населяющих один из малостраиских домов: это домохозяин с супругой и дочерью, которые держатся очепь высокомерно и заносчиво, хотя гордиться им печем – у пих пет пи денег, ни чести. Рядом
с этой надменной и вместе с тем раболепной верхушкой общества показаны простые люди из народа, наделенные человеческой гордостью, отзывчивостью и пониманием чужого горя. Черты их характера особенно остро проявляются во время таких событий, как похороны и свадьба в доме.
Повесть «Неделя в тихом доме», сюжет которой весьма причудлив, явилась как бы началом позднейшей формы повести-сценария. Герои «Малостранских повестей», в отличие от героев «Арабесок», в основном вполне обычные люди, может быть, чуточку странные и комичные. Неруда сумел точно обрисовать их несколькими выразительными штрихами и хорошо отобранными деталями, характерными для их будней, повседневного поведения или ремесла. Действие развивается легко и свободно, без излишних сложностей или ненужного описательного балласта. Неруда обнаруживает себя здесь мастером эффектной развязки и неожиданной концовки, где ему удалось передать малейшие проявления понимания, возникшего между людьми, либо раздражения или ограниченности. Трагические ситуации естественно чередуются с комическими, добро оборачивается злом, жизнь кончается смертью, проза повседневности поднимается до поэтических высот, как это бывает в сложном потоке жизни, который ломает все априорные замыслы или абстрактные представления. В «Малостранских повестях» Неруда несколько раз изобразил сам себя. Книга завершается повестью «Фигурки», герои которых очерчены еще более остро и критично, чем персонажи других рассказов.
Совершенство «Малостранских повестей» не является случайным плодом счастливого творческого мгновения, но зрелым плодом нерудовского мастерства. Это произведение – классическое создание чешской прозы и
настольная книга все новых и новых поколений читателей. От «Малостранских повестей» берут свои истоки некоторые выдающиеся творения писателей более позднего времени – и прежде всего книги Ярослава Гашека, Карела Чапека, Франтишека Лангера. После издания «Малостранских повестей» Неруда не обращался более к художественной прозе, посвятив себя исключительно работе газетной. В последние годы жизни он страдал от приступов тяжкой болезни, от которой и умер 22 августа 1891 года в возрасте пятидесяти семи лет. При большом стечении народа поэт был похоронен на Выше-градском кладбище.
ВИЛЕМ ЗАВАЛА
СТИХОТВОРЕНИЯ
КЛАДБИЩЕНСКИЕ ЦВЕТЫ
* * *
Меня хвалили, что пою о нищих На радость сострадательным сердцам.Что ж! Тот всегда легко слова отыщет,Кто сам в плену, кто раб и пленник сам.Мне так знаком закон борьбы бесплодной, Извечной битвы. На нее глядят.Над колыбелями рассвет голодный,Больниц для бедных медленный закат.А сколько жертв в той каждодневной битве, Где все надежды рушатся шутя,Где побеждает вор, подлец, грабитель И погибает малое дитя.Венок твоих прекраснодушных мыслей Под вечным ливнем выцвел и поблек, Последний лист спешит проститься с высью, Чтоб вместе с ним сойти ты в землю мог.
* * *
Много горя души гложет, много вздохов терзают грудь, многие чудаки переложат в невеселые песни грусть.Ведь и раковин много в море, и приходится им страдать, но так редко из слез и горя удается им жемчуг создать.
* * *
Как свечка, вспыхнувшая от ветра, Любовь мгновенно отполыхала.Я женщине прямо сказал об этом,Она заплакала, завздыхала.Она корила меня оглаской,Кричала, что не снесет позору,Что у меня, наверно, другая,Что ей теперь утопиться впору.Она побежала, я – за нею,А вовсе мог бы не торопиться:Ведь даже не было и намека На то, что кто-то вздумал топиться!
* * *
Та девушка была прекрасна, Доверчив слух и нежен лик.Когда я лгал, шептал и клялся,Как не отнялся мой язык?Не ведая, что блажь – мгновенна, Блаженства я не захотел.О, как бы нежно и блаженно Я ныне на нее глядел!
* * *
Вот я на родине и все ж тоскую,Хотя вокруг все хорошо знакомо.Хожу я по местам, любимым с детства, Но – странно – кажется, что я не дома.Вокруг чужие лица, страсти, нравы,А я брожу один с тоской моею И выплакать хочу в дому родимом Песнь горестных скитаний – одиссею.
КНИГИ СТИХОВ
МАТЬ
«Теперь, когда ты прожила со мной семь лет на дне И двух детей мне родила,- сказал ей водяной,– Пожалуй, можно отпустить тебя домой к родне.Три дня гости, а больше ни минуты ни одной.Три дня, три ночи. И гляди,- он повторяет ей,-Ты возвращайся точно в срок – меня не обмани.Чуть опоздаешь – задушу тогда твоих детей,Едва задержишься – умрут без матери они.Смотри,- сказал он в третий раз.-Три ночи и три дня. Но опоздаешь хоть на час – тогда твоя вина.И будет трупики детей твоих, подняв со дна,Как две увядшие кувшинки, колыхать волна».Проходит день, проходит ночь. В родной семье она. Подруга юности жива и радуется ей.И мать, которая давно уже была грустна,Не наглядится на нее и смотрит веселей.Проходит ночь, проходит день. Родимый дом. Уют.Всю ночь баюкает ее ворчаньем добрым мать.А днем с подружкою они без умолку поют Те песни девичьи, что им припомнились опять.«Ах, матушка, прошло два дня и на исходе третий,И ночь последняя пришла. И наступил мой час.Я слышу, как зовут меня мои бедняжки-дети.Прощай, родимая, прости. Я ухожу от вас…»Она спешит покинуть дом, где так была согрета.И просит мать: «Благослови. Молись. И я молюсь.Пора, пора! В часовне я побуду до рассвета И неизбывного греха сниму безмерный груз».И, руки матери разжав, она бежит к порогу.«Пора, пора! Прости меня. Прощай и отпусти…»«Подружка милая, в какую ты спешишь дорогу Так без оглядки, что не можешь дух перевести?…»Не откликается она, не переводит духа.И мимо, мимо – не прильнет к родимому окну.Но долетает до ее измученного слуха:«Ах, доченька, не оставляй меня в слезах одну!…»Она в часовне пала ниц пред образом, взывая:«О божья матерь, сохрани мою старушку мать!…»А дома слезная мольба: «О дева пресвятая!Дорогу дочке прегради! Верни домой опять!…»И вот видение тогда ей потрясает душу -Святая дева на нее свой обратила взгляд,Склонилась к ней и говорит: «Не возвращайся к мужу.А возвратишься – так пойдешь прямой дорогой в ад».«О, как не возвратиться мне? Ведь я жена и мать я!»«Там нету мужа у тебя и больше нет детей.Там только муки ждут тебя и вечное проклятье.Останься дома в добрый час у матери своей».«Flo, дева, мне не хватит сил, чтоб жить с детьми в разлуке.- Туманят слезы ей глаза. Душа помрачена.-Такая участь для меня страшнее адской муки.И возвращаюсь к детям я…» Так молится она.И молит деву: «Пощади! Остаться нету силы.Я к детям ухожу своим. Мой шаг неотвратим.А ты, о пресвятая мать, оставила бы сына,Когда бы смертный грех лежал между тобой и им?…»
МОНАШКА
Рассвет холодный и седой Глядит в лицо монашке молодой.А эта девушка перед мадонной,Как мраморная лилия, лежит,И темным жгучим пламенем горит Взор, полный скорбью и тоской бездонной. Она с молитвою немой и страстной Целует ноги девы пресвятой.О, поцелуй ужасный!Уста морозит мрамор неживой.И вдруг отпрянула она от изваянья,Как будто ранена. В очах горит страданье.И снова опустилась на колени Перед мадонною в изнеможенье,Вновь взоры к изваянью обратила,И кажется, что шепчется с мадонной, Святою девою, в сиянье облаченной,В том шепоте и жалоба и боль:«Любить могла ты. Бога ты любила -Хоть человека мне любить позволь!»
С СЕРДЦЕМ ГЕРОЯ
Так Роберт перед смертью приказал,И верный Дуглас его сердце взял.И сердце короля к святой земле С дружиной он повез на корабле.Вдали светлеет берег голубой,Там с маврами ведут испанцы бой.И Дуглас сердце короля спросил:«Как наш герой теперь бы поступил?»«Гей! – крикнул бы герой.- За мной, вперед! Шотландцы там, где правый бой идет!»К испанцам Дуглас, высадясь, примкнул,И загремел в ответ приветствий гул.На мавров двинул он полки свои,И потекли кровавые ручьи.Земля была тверда, как скал гранит,Теперь по ней в крови нога скользит.И Дуглас сердце короля спросил:«Как наш герой теперь бы поступил?»«Гей! – он сказал бы.- Это пир чудес! Всплывем по морю крови до небес!Но обувь в плаванье обуза нам,Долой ее, и дальше по волнам!»Шотландцы обувь сбросили свою И стали крепче все стоять в бою.И каждый вновь врагов разит мечом,И жаркий бой опять кипит кругом.Но снова туча мавров наплыла,И не пронзить ее глазам орла.Осталась только кучка христиан.Последний в жизни день им, видно, дан.И Дуглас сердце короля спросил:«Как наш герой теперь бы поступил?»«Гей! – он позвал бы.-Гей! За мной, вперед! Прорубим в гуще мавров мы проход!»Он с сердцем короля метнул ларец:«Веди нас в бой последний наконец!»Шотландцы бились храбро до конца,Был Дуглас найден мертвым у ларца.