Стихотворения. Война богов
Шрифт:
Не будет мой покой никем смущен!»
Не легкое для Девы дело это:
Нет опыта у ней для туалета!
А срок летит, и Дева наугад
Накинула с неловкостью наряд.
Но зеркало, допрошенное ею,
Ответило: «Венера – не милее!»
Взор устремив, восхищена собой
Промолвила она: «Амуров рой,
Не правда ль, быть вам матерью могла я?!»
И вдруг пред ней Амуров легких стая
Является и, окружив, твердит:
«О, юная мамаша! Для чего вы
Свою красу удваивать готовы?!»
В ответ она, в смущении, молчит;
Оправившись,
Встревожившим ее на миг ребятам.
Амуры льют ей воду с ароматом
И, под ноги ей дружно набросав
Ясмина цвет, а также розы красной
И за руки друг друга сладко взяв.
Скрываются шепча: «Она прекрасна!»
Известно всем, что яд похвал силен!
Нежданностью случайного явленья
Рассудок был Марии опьянен.
Она глядит на то изображенье,
Где с нежною Кипридой Адонис,
Творя детей, за дело принялись.
Опасная картина возбуждает
Марии дух, и краскою тогда
Особенной, не краскою стыда,
Желание ей щеки заливает.
Она вошла в последний самый зал,
А там кровать подушек пурпур чудный
Образовал и лишь присесть он звал,
Она ж в постель ложится безрассудно.
В рассеяньи, подняв взор томный свой,
Поражена она своей красой
И прелестью недавно обретенной
И верностью зеркал отображенной.
С улыбкою, и руки разметав,
Ты замерла тихонько, прошептав:
«О, мой Панфер, – кого я так любила!
О, будь ты здесь, своей счастливой милой,
Одетой так, мог взор бы услаждать,
И нам была б с тобой сладка кровать!»
И – ах! Вошли. То юный бог Парнаса.
Она с трудом приподнялась едва;
К рукам припав, усевшись на атласы.
Ей шепчет Феб восторженно слова:
«О, не беги, царица Идалии!
Прекрасна ты! Есть право у меня!»
«О, сударь мой! Но я зовусь – Мария,
Венерами зовутся здесь другие.
Пойдите прочь!» – «О, буду скромен я!
Красавицей нельзя быть безнаказно!
Венера вы. Она – не так прекрасна!»
«Начну кричать!» – «Пожалуйста! Хоть год!
И коль на крик хоть кто-нибудь войдет, -
Языческий наряд ваш осмеет,
А кое-кто и в бешенство придет!
Посетовать чуть-чуть, но без досады,
И покраснев, пообещать отрады, -
Ну, вот и все, что сделать здесь вам надо!»
И, промолчав в ответ на речь, она,
Взор опустив, слабела и дрожала,
Противилась, уже побеждена;
А в этот миг, внезапно, рот нахала,
Раздвинув губ алеющий коралл,
Эмаль ее зубов поцеловал.
Отвергнув стон напрасного моленья,
Свой нежный труд на ложе начал бог,
И вырвался из сердца девы вздох,
Как бы шепча: «Какое приключенье!»
Труды богов прекрасны и быстры.
Но разум Феб хранил среди игры,
Чтоб у Святой не вышло бы скандала;
Истративши весь свой остаток сил.
Феб с ложа встал, прическу подновил
И, вид приняв спокойный, вышел в залы.
Там в этот миг балет богинь
Глаза гостей. Мария, боязлива,
Румяная, как никогда, красива,
Выходит в зал, когда уж смолк смычок.
И голубок, раздут от подозренья,
Приподнялся и так Отцу сказал
(Отец на пир невесело взирал):
«Чего нам ждать? Конец ведь представленья!
Пора идти! Молитвы час настал!
Мы прочь пойдем и не вернемся в зал!»
«Пора идти!» – папаша повторяет.
«Пора идти!» – вослед Исус сказал,
И мать идти он знаком убеждает.
Уходит прочь без радости она.
Ах, пиршества, Олимпа новизна,
Песнь с танцами, и комплимент радушии,
Таинственно ей щекотавший уши, -
Понравились нежданностью своей.
И, смелостью столь необычной бога
Прельщенная, сердилась, но немного;
Язычество пришлось по вкусу ей!
О нем она в пути назад твердила,
И ей Отец ответил просто, мило:
«Дитя! Готов признаться я в вине:
Но Феб поет – и спать охота мне!
Мелодий я не слышу в этом пеньи.
Нет! Лучше бы духовный нам хорал
Был ими спет. А их стихотворенья
Наш Дух Святой не слишком одобрял!»
«Клянусь, стихи слабы и трафаретны.
В них нету змей! – так голубок сказал.
–
А львы хранят своих зубов оскал.
И солнышка с луною незаметно
Танцующих, чтоб рухнуть впопыхах,
И не сожжен ливанский кедр в стихах!»
«Я утомлен красою их плясаний, -
Сказал Исус, – а джига, менуэт,
Что видывал я встарь на свадьбах в Кане, -
В них с танцами богов сравненья нет!»
Так Троица [9] , событья обсуждая,
Со свитою своей достигла рая.
Песнь вторая
Устройство рая. Простое и поучительное наставление Троицы. Ответный обед, данный языческим богам и закончившийся несколькими мистериями.
Мария, ты, чьи кроткие черты,
9
Д. Благой в своей беглой, но, вопреки традиции, сочувственной Парни, статье о нем в «Лит. Энц.» утверждает, что «в лице христианской Троицы Парни дает памфлет на торжествующую глуповатую и самодовольную буржуазию Директории, противопоставляя ей низложенных ею гордых и прекрасных богов-аристократов древнегреческого Олимпа». Это замечание несомненно верно в той части, где оно утверждает симпатии Парни на стороне языческих богов; однако, попытка связать Троицу с Директорией вряд ли верна и неоднократно опровергалась французскими литературоведами. В «Войне богов» несомненно звучат пародийные, сатирические и автобиографические нотки (как и в «Гавриилиаде»), но ставить знак равенства, как это делает Благой, вряд ли правильно (примеч. В. Шершеневича).