Стихотворения

Ходасевич Владислав Фелицианович

* * *

Люблю говорить слова, Не совсем подходящие. Оплети меня, синева, Нитями, тонко звенящими! Из всех цепей и неволь Вырывают строки неверные, Где каждое слово — пароль Проникнуть в тайны вечерние. Мучительны ваши слова, Словно к кресту пригвожденные. Мне вечером шепчет трава Речи ласково-сонные. Очищают от всех неволь Рифмы однообразные. Утихает ветхая боль Под напевы грустно-бесстрастные. Вольно поет синева Песни, неясно звенящие. Рождают тайну слова — Не

совсем подходящие. 30 апреля — 22 мая 1907 Лидино

Одинокая

Съежился, скорчился мир мой В жизни простой и безбурной. Я отгорожена ширмой, Не золотой, не лазурной. Сеть паутинно-немая К самому сердцу прильнула. Жизни иголка слепая Тонко и больно кольнула. День бесконечно струится, Вечер — закатом окрашен. Вечеру дай поклониться! Лик его ласково-страшен. Запахом листьев и почек Сердце пьянеет — не ноет. Вечером белый платочек Голову плотно покроет. Медленно съежился мир мой. Вечер язвительно-розов. Что ж? Я за ширмой! За ширмой!.. Где-то свистки паровозов. 25 июня 1907 Лидино

На прогулке

Злые слова навернулись, как слезы. Лицо мне хлестнула упругая ветка. Ты улыбнулась обидно и едко, Оскорбила спокойно, и тонко, и метко. Злые слова навернулись, как слезы. Я молча раздвинул густые кусты, Молча прошла несклоненная ты. Уронила мои полевые цветы… Злые слова навернулись, как слезы. 8–9 июля 1907 Лидино

* * *

Гремите в литавры и трубы, веселые люди! Напрягайтесь, медные струны! Словно кровавые луны Над лесом оливково-черным Вспарили — Так всплыли В избытке позорном Из пурпура ярые груди. Напрягайтесь, медные струны, Гремите в арфах! Сосцы широко размалеваны, Она в узорчатых шарфах. Пляшет. Гремите, медные струны, Веселей, музыканты! Взметались одежды, развязаны банты, Красные полосы ткани струятся и рдеют… Пляшет. Медью окованный Пояс на бедрах тяжелыми лапами машет. Быстрее, быстрее, — и пляшет, и пляшет… Вскинуты руки, бледнеют, немеют. Стиснула зубы — и липкая кровь Сочится на бледных губах, Медленно каплет на груди… Обильней, обильней… Черными крыльями страх Задувает светильни. Напрягайтесь, медные струны! Пойте, гремите, — пляшет любовь! Бейте в кимвалы, в литавры, веселые люди! <1906–1907?>

* * *

О, горько жить, не ведая волнений, На берегах медлительной реки! Пустыня злая! Сон без сновидений! Безвыходность печали и тоски! И лишь порой мелькают мимо тени, Согбенные проходят старики, И девушки, смиренные, как лани, И юноши с обломками мечей, И матери, слабея от рыданий, Вотще зовут покинутых детей — И — падают, без сил, без восклицаний, Среди густых прибрежных камышей. <1906–1907?>

Дома

От скуки скромно вывожу крючочки По гладкой, белой, по пустой бумаге: Круги, штрихи, потом черчу зигзаги, Потом идут рифмованные строчки… Пишу стихи. Они слегка унылы. Едва кольнув, слова покорно меркнут, И, может быть, уже навек отвергнут Жестокий взгляд, когда-то сердцу милый? А если снова, под густой вуалью, Она придет и в двери постучится, Как сладко будет спящим притвориться И мирных дней не уязвить печалью! Она у двери постоит немного, Нетерпеливо прозвенит браслетом, Потом уйдет. И что сказать об этом? Продлятся дни, безбольно и нестрого! Стихи, давно забытые, — исправлю, Все дни часами равными размерю, И никакой надежде не поверю, И никакого бога не прославлю. 16–17 января 1908 Москва

Мышь

Маленькая, тихонькая мышь. Серенький, веселенький зверок! Глазками давно уже следишь, В сердце не готов ли уголок. Здравствуй, терпеливая моя, Здравствуй, неизменная любовь! Зубок изостренные края Радостному сердцу приготовь. В сердце поселяйся наконец, Тихонький, послушливый зверок! Сердцу истомленному венец — Бархатный, горяченький комок. 8–10 февраля 1908 Москва

Весенний рассказ

Не знаю, ночь ли их свела, Любовь ли резвая приспела, Она простую песню спела — И страсть увенчана была. Благословенны — в ночи темной Внезапный взгляд, намек, мольба, Любви притворная борьба И сучьев шорох вероломный! Благословенны — стыд, и страсть, И вскрик, ничем не заглушенный, И неизбежной, непреклонной Истомы роковая власть!.. Всё так же было ночью этой. Свершились ласки — и опять Со лба спадающую прядь Он отстранил рукой воздетой. Еще спокойней и верней Она оборки оправляла, — И двигал ветер опахало Зеленолистное над ней. А там, вверху, свой лист широкий Крутил посеребренный клен Да — злобой поздней уязвлен — Склонялся месяц кривобокий. 25–27–29 февраля 1908 Москва

Прощание

Итак, прощай. Холодный лег туман. Горит луна. Ты, как всегда, прекрасна. В осенний вечер кто не Дон-Жуан? — Шучу с тобой небрежно и опасно. Итак, прощай. Ты хмуришься напрасно: Волен шутить, в чьем сердце столько ран. И в бурю весел храбрый капитан. И только трупы шутят неопасно. Страстей и чувств нестрогий господин, Я всё забыл. Прости: всё шуткой стало, Мне только мил в кольце твоем рубин… Горит туман отливами опала, Стоит луна, как желтый георгин. Прощай, прощай!.. Ты что-то мне сказала? 4–7 августа 1908 Гиреево

Песня

«Опрозраченный месяц повис на ветвях, Опустив потухающий взор. Проступает заря в небесах, Запевает свирель среди гор. Опечаленный рыцарь летит на коне, Огибает высокий утес И рыдает о грустной весне Над букетом серебряных роз. Под стремительный топот копыт Он роняет из рук повода, И летит, и летит, и летит, И кому-то кричит: навсегда! И туманится замок вдали, И чуть слышно доспехи звенят… О, прощальный, взывающий взгляд! О, предутренний холод земли!» Ты прослушала песню мою, Но печалью себя не тревожь: Не о рыцаре песню пою, Рыцарь — только священная ложь, Лишь молитва моя о любви, о судьбе, Чтобы в сердце сошла благодать, Оттого что нет слов рассказать о тебе, Оттого что нет сил промолчать. 1910