Стихотворения
Шрифт:
2008
* * *
Мама маршевую музыку любила.
Веселя бесчувственных родных,
виновато сырость разводила
в лад призывным вздохам духовых.
Видно, что-то вроде атавизма
было у совслужащей
будто нет его, социализма,
на одной шестой.
Будто глупым барышням уездным
не собрать серебряных колец,
как по пыльной улице с оркестром
входит полк в какой-нибудь Елец.
Моя мама умерла девятого
мая, когда всюду день-деньской
надрывают сердце “аты-баты” —
коллективный катарсис такой.
Мама, крепко спи под марши мая!
Отщепенец, маменькин сынок,
самого себя не понимая,
мысленно берет под козырек.
2008
Голливуд
Федеральный агент не у дел и с похмелья
узнает о киднеппинге по CNN.
Кольт – на задницу, по боку зелье —
это почерк NN!
Дальше – больше опасных вопросов.
Городской сумасшедший сболтнул, где зарыт
неучтенный вагон ядовитых отбросов.
“Dad!” – взывает девчушка навзрыд.
В свой черед с белозубою шуткой
негр-напарник приходит на помощь вдвоем
с пострадавшей за правду одной проституткой —
и спасен водоем.
А к экрану спиной пожилой господин,
весь упрек и уныние, моет посуду
(есть горазды мы все, а как мыть – я один) —
и следы одичания видит повсюду.
Прикрываясь ребенком, чиновная мразь
к вертолету спешит. Пробил час мордобоя.
Хрясь наотмашь раскатисто, хрясь!
И под занавес краля целует героя.
И клеенчатый фартук снимает эстет.
С перекурами к титрам домыта посуда.
C казка – ложь, но душа, уповая на чудо,
лабиринтом бредет, как в бреду Голливуда,
окликая потемки растерянно: “Dad?!”
2009
* * *
А самое-самое: дом за углом,
смерть в Вязьме, кривую луну под веслом,
вокзальные бредни прощанья —
присвоит минута молчанья.
Так русский мужчина несет до конца,
срамя или славя всесветно,
фамилию рода и имя отца —
а мать исчезает бесследно…
2009
* * *
У Гоши? Нет. На Автозаводской?
Исключено. Скорей всего, у Кацов.
И виделись-то три-четыре раза.
Нос башмачком, зеленые глаза,
а главное – летящая походка,
такой ни у кого ни до, ни после.
Но имени-то не могло не быть!
Еще врала напропалую:
чего-то там ей Бродский посвятил,
или Париж небрежно поминала —
одумайся, какой-такой Париж?!
Вдруг вызвалась “свой способ” показать —
от неожиданности я едва не прыснул.
Показывала долго, неумело,
и, морщась, я ударами младых
и тощих чресел торопил развязку.
Сегодня, без пяти минут старик,
я не могу уснуть не вообще,
а от прилива скорби.
Вот и вспомнил —
чтоб с облегчением забыть уже
на веки вечные – Немесова. Наташа.
2009
* * *
Старость по двору идет,