Стихотворения

Гудзенко Семен Петрович

Май 1942

" Как без вести пропавших ждут, "

Как без вести пропавших ждут, меня ждала жена. То есть надежда, то слеза без спросу упадет. Давно уж кончилась война, и не моя вина, что я в разлуке целый год, что столько горестных забот. . . Жестка больничная кровать, жестка и холодна. А от нее рукой подать до светлого окна, там за полночь не спит жена, там стук машинки, скрип пера. Кончай работу, спать пора, мой друг, моя помощница, родная полуночница. Из-за стола неслышно встала, сняла халат, легла в постель. А от нее за три квартала, а не за тридевять земель, я, как в окопе заметенном, своей тревоги начеку, привыкший к неутешным стонам, к мерцающему ночнику, лежу, прислушиваясь к вьюге, глаза усталые смежив, тяжелые раскинув руки, еще

не веря в то, что жив. Но мне домой уйти нельзя, трудна, длинна моя дорога, меня бы увезли друзья, их у меня на свете много, но не под силу всем друзьям меня отсюда взять до срока. Жду. Выкарабкиваюсь сам, от счастья, как от звезд, далеко. Но приближается оно, когда ко мне жена приходит, в больничный садик дочь приводит, стучит в больничное окно. Ее несчастье не сломило, суровей сделало чуть-чуть. Какая в ней таилась сила! Мне легче с ней и этот путь. Пусть кажешься со стороны ты скупой на ласки, слезы, смех, — любовь от глаз чужих укрыта, и нежность тоже не для всех. Но ты меня такою верой в печальный одарила час, что стал я мерить новой мерой любовь и каждого из нас. Ты облегчила мои муки, всё вынести мне помогла. Приблизила конец разлуки, испепеляющей дотла. Благословляю чистый, чудный, душа, твой отблеск заревой, мы чище стали в жизни трудной, сильнее — в жизни горевой. И все, что прожито с тобою, все, что пришлось нам пережить, не так-то просто гробовою доской, родная, задушить.

Март-апрель 1952

" Каждый танец на "бис" раза по три "

Каждый танец на "бис" раза по три был исполнен с веселым огнем. …Премирована рота на смотре патефоном в чехле голубом. И в казарме за час до отбоя, полустертой пластинкой шурша, каждый день он играет такое, от чего замирает душа. Не забудет мое поколенье тот простой и сердечный мотив — эшелонной гитары томленье и окопной гармони порыв. А когда отстрадает гитара, земляка приглашает земляк: церемонно раскланявшись, пара отрывает гвардейский гопак. Начинается все по порядку: на скобленом полу, топоча, то бочком, то волчком, то вприсядку ходят с присвистом два усача. Дробный гул от подковок железных как в слесарных стоит мастерских. Жаль, в Москве у танцоров известных не услышишь подковок таких. …А в дверях, чтобы рьяный дневальный раньше срока солдат не прервал, встал тихонько, как зритель случайный, моложавый седой генерал.

1951

ПОБЕДИТЕЛЬ

Мускулистый, плечистый, стоит над ручьем. И светило восходит за правым плечом. И солдатских погон малиновый цвет повторяет торжественно майский рассвет. Он стоит у вербы на родном берегу, трехлинейку привычно прижав к сапогу. И от яловых, крепко подбитых сапог разбегаются ленты проезжих дорог. Он на запад ходил, на востоке бывал и свободу граненым штыком отстоял. Победитель стоит — крутолобый, большой, с благородной, широкой и чистой душой. И его гимнастерки зеленый отлив повторяет расцветку и пастбищ, и нив. Это он в сорок пятом на дымный рейхстаг поднял красный, крылатый, простреленный флаг. Он стоит над прозрачным весенним ручьем, и увенчана каска рассветным лучом. И родимых небес голубые шелка окаймляют штандарт боевого полка.

НЕБЕСА

Такое небо! Из окна посмотришь черными глазами, и выест их голубизна и переполнит небесами. Отвыкнуть можно от небес, глядеть с проклятьем и опаской, чтоб вовремя укрыться в лес и не погибнуть под фугаской. И можно месяц, можно два под визг сирен на землю падать и слушать, как шумит трава и стонет под свинцовым градом. Я ко всему привыкнуть смог, но только не лежать часами. …И у расстрелянных дорог опять любуюсь небесами.

1942

ПЕРВАЯ СМЕРТЬ

Ты знаешь, есть в нашей солдатской судьбе первая смерть однокашника, друга… Мы ждали разведчиков в жаркой избе, молчали и трубку курили по кругу. Картошка дымилась в большом чугуне. Я

трубку набил и подал соседу. Ты знаешь, есть заповедь на войне: дождаться разведку и вместе обедать. «Ну, как там ребята?.. Придут ли назад?..» — каждый из нас повторял эту фразу. Вошел он. Сержанту подал автомат. «Сережа убит… В голову… Сразу…» И если ты на фронте дружил, поймешь эту правду: я ждал, что войдет он, такой, как в лесах Подмосковья жил, всегда пулеметною лентой обмотан. Я ждал его утром. Шумела пурга. Он должен прийти. Я сварил концентраты. Но где-то в глубоких смоленских снегах замерзшее тело армейского брата. Ты знаешь, есть в нашей солдатской судьбе первая смерть… Говорили по кругу — и все об одном, ничего о себе. Только о мести, о мести за друга.

1942

ПОДРЫВНИК

К рассвету точки засекут, а днем начнется наступленье. Но есть стратегия секунд, и есть секундные сраженья. И то, что может сделать он и тол (пятнадцать килограммов), не в силах целый батальон, пусть даже смелых и упрямых. Он в риске понимает толк. Уверенно, с лихим упорством вступает он в единоборство с полком. И разбивает полк. И рассыпаются мосты. И падают в густые травы, обламывая кусты, на фронт идущие составы. И в рельсах, согнутых улиткой, Отражена его улыбка.

1942

САПЕР

Всю ночь по ледяному насту, по черным полыньям реки шли за сапером коренастым обозы, танки и полки. Их вел на запад по просекам простой, спокойный человек. Прищурившись, смотрел на снег и мины находил под снегом. Он шел всю ночь. Вставал из лога рассвет в пороховом дыму. Настанет мир. На всех дорогах поставят памятник ему.

1942

ПАМЯТЬ

Был мороз. Не измеришь по Цельсию. Плюнь — замерзнет. Такой мороз. Было поле с безмолвными рельсами, позабывшими стук колес. Были стрелки совсем незрячие — ни зеленых, ни красных огней. Были щи ледяные. Горячие были схватки за пять этих дней. Каждый помнит по-своему, иначе, и Сухиничи, и Думиничи, и лесную тропу на Людиново — обожженное, нелюдимое. Пусть кому-нибудь кажется мелочью, но товарищ мой до сих пор помнит только узоры беличьи и в березе забытый топор. Вот и мне: не деревни сгоревшие, не поход по чужим следам, а запомнились онемевшие рельсы. Кажется, навсегда…

1942

ТОВАРИЩИ

Бойцы из отряда Баженова прошли

по тылам 120 км, неся раненого.

Можно вспомнить сейчас, отдышавшись и успокоясь. Не орут на дорогах немецкие патрули. По лесам непролазным и в озерах студеных по пояс мы товарища раненого несли. Он был ранен в бою, на изрытом снарядами тракте… Мы несли его ночью, дневали в лесу. Он лежал на траве, не просил: «Пристрелите. Оставьте». Он был твердо уверен — друзья донесут. Стиснув зубы до боли, бинтовали кровавые раны. Как забыть этот путь! Он был так безысходно далек. Голодали упрямо, но каждый в глубоких карманах для него почерневший сахар берег. Мы по рекам прошли, по нехоженым топким болотам. Мы пробились к своим и спасли драгоценную жизнь. Это в битвах рожденный, пропитанный кровью и потом, самый истинный, самый русский гуманизм.

1942

ОТДЫХ

Из боя выходила рота. Мы шли под крыши, в тишину, в сраженьях право заработав на сутки позабыть войну. Но у обломков самолета остановился первый взвод. И замерла в песках пехота у красных обожженных звезд. …Осколки голубого сплава валялись на сухом песке. Здесь все: и боевая слава, и струйка крови на виске, и кутерьма атак и тыла, ревущая, как «ястребок». Нам отдых сделался постылым и неуютным городок.