Стихотворения

Джалиль Муса Мустафович

Январь 1943

Простуженная любовь

Влюбился я. Давно случилось это — В былые годы юности моей. Любви цветок, как говорят поэты, Раскрылся даже в стужу зимних дней. И вдруг судьба послала наказанье. Я насморк на морозе получил. Но к девушке любимой на свиданье К назначенному часу поспешил. Сидим вдвоем. Ищу платок в кармане И как назло не нахожу его. Кружится голова в сплошном тумане, Течет ручей из носа моего… Я духом пал. Как поступить, не знаю. Язык не произносит нужных слов. С трудом шепчу: «Люблю тебя, родная!» — А сам чихаю и чихаю вновь. Сидел бы я спокойно, не чихая, Как рыба был бы нем. Но вот беда: Когда влюбленно, глубоко вздыхаю, Мой нос свистит протяжно, как дуда. Какой позор! Не в силах передать я Все то, что было в памятной ночи. Дивчину заключив в объятья, Я говорил — Апчхи… тебя… апчхи! В

смешные рассуждения пускался, С ее руками я свои сомкнул. Неосторожно вдруг расхохотался И на нее, на милую, чихнул. От гнева вспыхнуло лицо любимой. Она платком закрылась. Понял я, Что лучшие деньки невозвратимы, Что лопнет, как пузырь, любовь моя. Не плача, не смеясь, она сказала, И всколыхнула боль в моей груди: — Молокосос! Ты нос утри сначала! Ко мне на километр не подходи! Она ушла, сверкнув прощальным взглядом, Ушла, не думая простить. В аптеку я направился — за ядом, Считая, что не стоит больше жить. Бежал не чуя ног, чтобы навеки Забыться в безмятежном сне, И труд мой даром не пропал; в аптеке От насморка лекарство дали мне. С тех лор не грезил я о кареглазой, Мы не встречались после. Все прошло. Избавиться от двух болезней сразу Аптечное лекарство помогло. Я коротаю старость на чужбине. Года промчались, жар остыл в крови. Эх, дайте ту, простуженную! Ныне Тоскую даже по такой любви.

Март 1943

Влюбленный и корова

Мне без любимой белый свет не мил, В ее руках — любовь моя и счастье. Букет цветов я милой подарил — Пусть примет он в моей судьбе участье. Но бросила в окно она букет, — Наверно, я не дорог чернобровой. Смотрю — мои цветы жует корова. Мне от стыда теперь спасенья нет. …Корова ест цветы. А той порою Парнишка весь досадою кипит. И вот, качая головою, Корова человеку говорит. — Напрасно горячишься. Толку мало. Присядь-ка ты. Подумай не спеша. Когда бы молоко я не давала, Была б она так хороша? Она кругла, свежа с моей сметаны. Какие ручки пухлые у ней! Как вешняя заря, она румяна, А зубы молока белей. Притихшему влюбленному сдается: Права корова. Разве ей легко? — Ведь на лугу весь день она пасется, Чтоб принести на ужин молоко. Утешился парнишка. Этим летом Цветы он близ речушки собирал. А после к девушке спешил с букетом, Но все цветы корове отдавал. — Ну, так и быть. Буренку угощаю. Иной любви, нет, не желаю сам. Я счастлив оттого, что дорогая Пьет молоко с любовью пополам!

Не позже мая 1943

Последняя песня

Какая вдали земля Просторная, ненаглядная! Только моя тюрьма Темная и смрадная. В небе птица летит, Взмывает до облаков она! А я лежу на полу: Руки мои закованы. Растет на воле цветок, Он полон благоухания, А я увядаю в тюрьме: Мне не хватает дыхания. Я знаю, как сладко жить, О сила жизни победная! Но я умираю в тюрьме, Эта песня моя — последняя.

Август 1943

Сон в тюрьме

Дочурка мне привиделась во сне. Пришла, пригладила мне чуб ручонкой. — Ой, долго ты ходил! — сказала мне, И прямо в душу глянул взор ребенка. От радости кружилась голова, Я крошку обнимал, и сердце пело. И думал я: так вот ты какова, Любовь, тоска, достигшая предела! Потом мы с ней цветочные моря Переплывали, по лугам блуждая; Светло и вольно разлилась заря, И сладость жизни вновь познал тогда я… Проснулся я. Как прежде, я в тюрьме, И камера угрюмая все та же, И те же кандалы, и в полутьме Все то же горе ждет, стоит на страже. Зачем я жизнью сны свои зову? Зачем так мир уродует темница, Что боль и горе мучат наяву, А радость только снится?

Сентябрь 1943

Ты забудешь

Жизнь моя перед тобою наземь Упадет надломленным цветком. Ты пройдешь, застигнута ненастьем, Торопясь в уютный, теплый дом. Ты забудешь, как под небом жарким Тот цветок, что смяла на ходу, — Так легко, так радостно, так ярко, Так душисто цвел в твоем саду. Ты забудешь, как на зорьке ранней Он в окно твое глядел тайком, Посылал тебе благоуханье И кивал тебе под ветерком. Ты забудешь, как в чудесный праздник, В светлый день рожденья твоего, На столе букет цветов прекрасных Радужно возглавил торжество. В день осенний с кем-то на свиданье Ты пойдешь, тревожна и легка, Не узнав, как велико страданье Хрустнувшего под ногой цветка. В теплом доме спрячешься от стужи И окно закроешь на крючок. А цветок лежит в холодной луже, Навсегда забыт и одинок… Чье-то сердце сгинет в день осенний. Отпылав, исчезнет без следа. А любовь, признанья, уверенья… — Все как есть забудешь навсегда.

Сентябрь 1943

Тюремный страж

(Ямаш — 1911) [5]

Он ходит, сторожа мою тюрьму. Две буквы «Э» [6] блестят на рукавах. Мне в сердце словно забивает гвоздь Его тяжелый равномерный шаг. Под этим взглядом стихло все вокруг — Зрачки не упускают ничего. Земля как будто охает под ним, И солнце отвернулось от него. Он вечно тут, пугающий урод, Подручный смерти, варварства наймит, Охранник рабства ходит у ворот, Решетки и засовы сторожит. Предсмертный вздох людской — его еда, Захочет пить — он кровь и слезы пьет, Сердца несчастных узников клюет, — Стервятник только этим и живет. Когда бы знала, сколько человек Погибло в грязных лапах палача, Земля не подняла б его вовек, Лишило б солнце своего луча.

5

X. Ямашев — известный татарский большевик-подпольщик. Упоминая его имя и ставя дату «1911», Джалиль, возможно, маскировал от моабитских тюремщиков истинный смысл стихотворения, направленного против них.

6

«ЭЭ» — также в конспиративных целях, вместо «СС».

Сентябрь (?) 1943

Клоп

Холодна тюрьма и мышей полна, И постель узка, вся в клопах доска! Я клопов давлю, бью по одному, И опять ловлю — довела тоска. Всех бы извести, разгромить тюрьму, Стены разнести, все перетрясти, Чтоб хозяина отыскать в дому, — Как клопа словить, да и раздавить.

Не позже сентября 1943

Перед судом

Черчетский хан

Нас вывели — и казнь настанет скоро. На пустыре нас выстроил конвой… И чтоб не быть свидетелем позора, Внезапно солнце скрылось за горой. Не от росы влажна трава густая, То, верно, слезы скорбные земли. Расправы лютой видеть не желая, Леса в туман клубящийся ушли. Как холодно! Но ощутили ноги Дыхание земли, что снизу шло; Земля, как мать, за жизнь мою в тревоге Дарила мне знакомое тепло. Земля, не бойся: сердцем я спокоен, Ступнями на твоем тепле стою. Родное имя повторив, как воин Я здесь умру за родину свою. Вокруг стоят прислужники Черчета [7] . И кровь щекочет обонянье им! Они не верят, что их песня спета, Что не они, а мы их обвиним! Пусть палачи с кровавыми глазами Сейчас свои заносят топоры, Мы знаем: правда все равно за нами, Враги лютуют только до поры. Придет, придет день торжества свободы, Меч правосудия покарает их. Жестоким будет приговор народа, В него войдет и мой последний стих.

7

В рукописи это слово подчеркнуто и на краю тетради арабским шрифтом написано «актсишаф», что читается справа налево как «фашистк'a», т. е. «фашист».

1943

Любимой

Быть может, годы будут без письма, Без вести обо мне. Мои следы затянутся землей, Мои дороги зарастут травой. Быть может, в сны твои, печальный, я приду, В одежде черной вдруг войду. И смоет времени бесстрастный вал Прощальный миг, когда тебя я целовал. Так бремя ожиданья велико, Так изнурит тебя оно, Так убедит тебя, что «нет его», Как будто это было суждено. Уйдет твоя любовь. А у меня, Быть может, нету ничего сильней. Придется мне в один, нежданный день Уйти совсем из памяти твоей. И лишь тогда, вот в этот самый миг, Когда придется от тебя уйти, Быть может, смерть тогда и победит, Лишит меня обратного пути. Я был силен, покуда ты ждала — Смерть не брала меня в бою: Твоей любви волшебный талисман Хранил в походах голову мою. И падал я. Но клятвы: «Поборю!» Ничем не запятнал я на войне. Ведь если б я пришел, не победив, «Спасибо» ты бы не сказала мне. Солдатский путь извилист и далек, Но ты надейся и люби меня, И я приду: твоя любовь — залог Спасенья от воды и от огня.

Сентябрь 1943

Могила цветка

Оторвался от стебля цветок И упал, и на крыльях метели Прилетели в назначенный срок, — На равнину снега прилетели. Белым саваном стали снега. И не грядка теперь, а могила. И береза, стройна и строга, Как надгробье, цветок осенила. Вдоль ограды бушует метель, Леденя и губя все живое. Широка снеговая постель, Спит цветок в непробудном покое. Но весной на могилу цветка Благодатные ливни прольются, И зажгутся зарей облака, И цветы молодые проснутся. Как увядший цветок, в забытьи Я под снежной засну пеленою, Но последние песни мои Расцветут в вашем сердце весною.