Стихотворения

Тряпкин Николай Иванович

1958

"Кто с нами за вешние плуги? "

Кто с нами за вешние плуги? Кто с нами? Кто с нами да к ясному солнцу? Кто с нами? Кто с нами разуется в поле? Кто с нами? Кто с нами по рыхлой земельке? Кто с нами? Кто с нами за вольную песню? Кто с нами? Кто с нами за русское слово? Кто с нами? Кто с нами засеивать пашню? Кто с нами? Кто с нами на добрую славу? Кто с нами?

1966

"Где-то есть космодромы, "

Где-то есть космодромы, Где-то есть космодромы. И над миром проходят всесветные громы. И, внезапно издав ураганные гамы, Улетают с земли эти странные храмы, Эти грозные стрелы из дыма и звука, Что спускаются кем-то с какого-то лука, И вонзаются прямо в колпак мирозданья, И рождаются в сердце иные сказанья: А всё это Земля, мол, великая Гея Посылает на небо огонь Прометея, Ибо жизнь там темней забайкальского леса: Даже в грамоте школьной никто ни бельмеса. А

в печах в это время у нас в деревнюшке Завывают, как ведьмы, чугунные вьюшки, И в ночи, преисполненной странного света, Загорается печь, как живое магнето. И гашу я невольно огонь папироски, И какие-то в сердце ловлю отголоски, И скорее иду за прогон, к раздорожью, Где какие-то спектры играют над рожью, А вокруг силовые грохочут органы… И стою за бугром, у знакомой поляны, А в душе, уловляющей что-то и где-то, Голубым огоньком зацветает магнето… И, внезапно издав ураганные гамы, Вдруг шибается небо в оконные рамы, И летят кувырком с косяками и цвелью Эти все пошехонские наши изделья. А вокруг, испуская всё то же свеченье, Как штыки, стояком замирают растенья. И дрожат, как в ознобе, подъемные краны, А в полях силовые грохочут органы. И старушки в очках, те, что учат по книжкам, Говорят из-за парты вскочившим детишкам: А всё это Земля, мол, великая Гея Посылает на небо огонь Прометея — Эти грозные стрелы из грома и света… Успокойтесь, родные. И помните это.

1966

"У смеркшего дня, у стихающих кринов — "

У смеркшего дня, у стихающих кринов — Загадочный запах осенних овинов — У смеркшего дня. И в древнем чаду залегли огороды, И стелется дым из-под каждой колоды — У смеркшего дня. Скорее за пазуху — соль да ковригу Да прямо к старухе — в знакомую ригу, У смеркшего дня! И всё там космато, в той жаркой берлоге, А старая ведьма сидит на пороге — У смеркшего дня. И всё там над печкой в старинном порядке: Заглохли в дыму прокопченные грядки, — У смеркшего дня. А сверху, как пращуров тайная свита, Уселось верхом головастое жито, — У смеркшего дня. Скорей же пристройся на дымном пороге!.. Да что же там шепчут овинные боги — У смеркшего дня?! Какие там скачут в углах пересветы? Какие тут сны проводами пропеты — У смеркшего дня? Давай же раскроем Глубинные Книги На чёрном пороге дымящейся риги, У дедовских рек! Покуда у сердца хватает старанья, Покуда хотим заповедного знанья, А ты — человек!.. У смеркшего дня, у знакомых овинов Заливисты нынче гудки лимузинов — У смеркшего дня… И только в душе глуховато немножко, И где-то пропала знакомая стёжка — У смеркшего дня!

1969

"Я искал твой след неповторимый "

Я искал твой след неповторимый Да по тем залесьям и краям, — За рекой Печорой, за Витимом И по всем онежским пристаням. Да у той у камской переправы, Да у тех у Кольских берегов… По каким ты шла цветам и травам? У каких ты грелась очагов? И сновали слухи надо мною, Пролетали с вестью облака. И стоял я вровень с той волною, Что просилась в песню на века. Только плыл твой голос журавлиный И, как дым, спускался у воды. Только дым осеннего овина Заметал былинные следы. Только дым от песни многословной, Да и жизнь растаяла как дым… Да куда ж ты скрылась, Ярославна, Перед родом-племенем моим? И пускай всё так же надо мною Пролетают годы и века. Под какой искать тебя стеною? У какого камня-соловка? И грохочут волны с переправы, И кричу вот с тех же берегов: По каким ты шла цветам и травам? У каких ты падала снегов?

1970

"Знакомое поле, а в поле — траншеи и рвы, "

Знакомое поле, а в поле — траншеи и рвы, Засохшая глина да куст полумёртвой травы. Разбросаны трубы. Да вышки. Да снова — быльё. Знакомое поле — моё — и совсем не моё. Усни, моя горечь, и память мою не тревожь. Пускай тут склонялась, как лебедь, высокая рожь. Пускай тут звенели овсы и гуляли стада. Усни, моя горечь. Пусть вечная льётся вода. Железное поле. Железный и праведный час. Железные травы звенят под ногами у нас. Железные своды над нами гудят на весу. Железное поле. А поле — в железном лесу. Засохшая глина. Смола. Да забытый бурав. Огромные трубы лежат у глубоких канав. Знакомые травы куда-то ушли в никуда. А сверху над нами густые гудят провода. Проснись, моё сердце, и слушай великий хорал. Пусть вечное Время гудит у безвестных начал. Пускай пролетает Другое вослед за Другим, А мы с тобой — только травинки под ветром таким. А мы с тобой только поверим в Рожденье и Рост И руки свои приготовим для новых борозд. И пусть залепечет над нами другая лоза, А мы только вечному Солнцу посмотрим в глаза. Знакомое поле, а в поле — траншеи да рвы. Железные сосны — вершиной во мгле синевы. Железные своды над нами гудят на весу… И песня моя не пропала в железном лесу.

1970

СТАНСЫ

1. Давно отпили, отлюбили, Отгоревали, отцвели — И стали горстью черной пыли И затерялися в пыли. И всё держались за кастеты, И в землю падали ничком. А ты всё так же, мать-планета, Извечным крутишься волчком. И вновь мы царства сокрушаем, И снова пашем целину — И всё ж стоим над тем же краем, У той же горести в плену. И снова падаем, как ветки, К подножью древа своего. И не спасают нас ни предки, Ни хмель, ни слава — ничего. И всё же в кратком просветленье Мы песни петь не устаем И славим каждый миг рожденья И каждый солнышка подъем. И перед космосом безмерным Мы окрылённые стоим И с той же гривенкой усердной В калитку райскую стучим. И только слёзы утираем, И ставим город на холму… И никому не доверяем Свою убогую суму. 2. Да, никому я не доверю Ни этот посох, ни суму. И буду вновь стучаться в двери К земному смыслу моему. И никогда не возревную К довольству спящих и глухих, И в поле вновь проголосую За вечных странников моих. И снова облако развесит Кудлатый полог надо мной. И через грады, через веси Пойду я знойною тропой. Гудите, звёздные набаты! Гремите, зверю и столбу, Что — нет! — не все замки посняты И суть не вся в твоём горбу! И пусть в лукавом пересуде Не гаснет вечный уголёк, И снова мёртвому Иуде Не пригодится кошелёк. И все подножные каменья Да обретут словесный дар! И пусть души моей томленья Не примет галочий базар. Уйду я к злаку или зверю И возлюблю скитскую тьму. И буду вновь стучаться в двери К земному смыслу своему.

(1970)

ВОРОЖУ СВОЮ ЖИЗНЬ…

Ворожу свою жизнь — ухожу к тем начальным пределам, Где я рос — прорастал, распускался цветком-чистотелом. Заклинаю строку, а вдуше уголёк раздуваю, И на струны свои эти пальцы свои возлагаю: Старина ль ты моя! Прилетевшие первые утки! Сторона ль ты моя! Луговые снега-первопутки! Ворожба ль ты моя! Этих строк переборные струны! Городьба ль ты моя! Из души исходящие руны! Уплываю туда, ухожу к тем далеким началам, Где так всё хорошо и с таким всё бывает навалом! Где любые сороки поют, как заморские пташки, Где любая труха превращается в запах ромашки. Заклинаю строку. И в душе уголёк раздуваю. И на струны свои эти пальцы свои возлагаю: Старина ль ты моя! Прилетевшие первые утки! Сторона ль ты моя! Луговые снега первопутки!

(1982)

"В долинах пестрели зацветшие злаки — "

В долинах пестрели зацветшие злаки — А мы уходили. В просторах шумели прохладные реки — А нас провожали. Тревожная песня. Военные годы. Солдатские взводы. В долинах пестрели зацветшие злаки — А мы уходили. Над нами стояло высокое небо — А мы не смотрели. За нами кричали задорные птицы — А мы не слыхали. Тогда ведь с тобою мы были солдаты. Ты помнишь? Солдаты. Над нами стояло высокое небо — А мы не смотрели. В ночах загорались прекрасные звёзды — А мы воевали. В лугах дожидались покосные песни — А мы умирали. Карпатские горы, дунайские воды, Бои, переходы. В ночах загорались прекрасные звёзды — А мы воевали. Но в травах горящих и в лавах кипящих Мы к жизни тянулись И в каждой пещере, бросаясь на зверя, Людьми оставались. И снилось нам это бессмертное лето Из грома и света, И в травах горящих и в лавах кипящих Мы к жизни тянулись. Пускай же пестреют зацветшие злаки — Мы все их покосим. И что нам от крови багряные реки? Ведь мы их не просим. За снежные горы, за тёплые воды Кочуйте, восходы! Пускай же пестреют зацветшие злаки — Мы все их покосим!

1962

"Грядущие сородичи мои "

Грядущие сородичи мои Да озарятся светом разуменья И поведут все корешки свои От дальней даты моего рожденья. И скажут так: "Вот наши древеса Они всегда раскидисты и юны. У нас в роду не Божьи чудеса, А золотые дедовские струны." Где-то звонко стучали зенитки, Где-то глухо работал фугас, Пролетали кусты и ракитки, Уходила дорога от нас, И глядели всё кверху солдаты, Прижимая винтовки к себе. А над нами — всё тот же, проклятый, Недоступный прицельной стрельбе. И гремели под нами каменья, Грохотал и рычал грузовик. И горели пути отступленья, Устремляясь к Москве напрямик. И глядели всё кверху солдаты, Из-под касок прищурив глаза. А над нами — всё тот же, крестатый, Приспустивший свои тормоза: За петлёю петля завивалась, За кольцом замыкалось кольцо… Где-то юность моя оставалась, И горело родное крыльцо. Уходила машина к востоку, Уносила меня из-под пуль. А над нами высоко-высоко Проплывал чернокрылый патруль. Уходил я под чёрное небо, Никому ничего не суля. И пред ликом Бориса и Глеба На колени бросалась земля.

1971

ТЫ ПРОСТИ МЕНЯ, ДЕД…

Ты прости меня, дед, что пою — не кую, Что пою — не кую ни кольчуг, ни мечей. Скоро я искуплю эту немощь свою, Ибо чую — стою перед смертью своей… Ты прости меня, дед. Проклинаю себя, что не смог умереть, Что не смог умереть за Отчизну свою. Был я молод, здоров, а решил постареть За игрой этих струн — и не сгинул в бою. Проклинаю себя. Что же делать мне, внук, если ты не живёшь, Если ты не живёшь, а смердишь на корню? За постыдную жвачку ты честь продаёшь, А страну отдаёшь на раздел воронью. Что же делать мне, внук?