Стикс

Андреева Наталья Вячеславовна

— А… он видел?

— Не знаю. Да, я на него давил. Но ты не убил Игната, ты привел его в прокуратуру под дулом пистолета. И стал допрашивать в одиночку. Я не знаю, что ты от Хайкина хотел. Ну, не знаю. Не знаю, почему убит Василий. Даже готов был поверить, что действительно из-за забора. Перепились двоюродные братья, и в пьяной драке… Но там, на пруду… Откуда ты все это взял?

— Не знаю.

— Когда ты исчез, я стал давить на Хайкина уже в одиночку. Да, признаю: хотел, чтобы Игнат все убийства взял на себя. Так нам всем было бы легче… Если бы не твоя амнезия… —

На этот раз Руслан совершенно правильно сделал ударение. — Ты хоть соображаешь, за кого тебя принял Сидорчук?

— Нет. Не соображаю.

— А я так сразу понял. За своего одноклассника Ваню Саранского он тебя принял одним прекрасным апрельским вечером, когда ты к нему в калитку постучался. Вот тебе и секрет «паленой» водки. Не мог же ты с потолка взять, что ее именно в Нахаловке производят.

— А… откуда?

— Когда подслеповатая школьная учительница приняла тебя за своего ученика Ваню Саранского, ты тут же смекнул, что сходство ваше и в самом деле поразительное. Первым делом тебе надо было выяснить, кто тот парень с фотографии, так странно на тебя похожий. И ты навел справки. Дружил Иван Саранский с неким Илюшей Сидорчуком. А где теперь Илюша Сидорчук?

— В Нахаловке, — прошептал он.

— Вот именно: в Нахаловке. Строит огромный особняк. И ты нанес Илюше визит. Я так понял, что вы пошли в «Девятый вал» водку трескать. За встречу.

— Но зачем? Зачем я выдал себя за другого?

— Может, и не выдавал. Может, он сам к тебе с объятиями кинулся: «Друг детства! Здорово! Как дела!» Может, он, выпим-ши, хвост распушил и стал рассказывать про свои заслуги? Насчет водки ты всяко был его крепче. Он и ляпнул и про «паленую» водку, и про Цыпина. Про то, что тот берет взятки. Прихвастнул, одним словом.

— Как же он потом узнал, что я не Ваня Саранский, а следователь Мукаев?

— А ты про другого мужика забыл? Про того, который сидел? Не засекли он вас вместе? Он-то не знает никакого Ваню Саранского. Зато, должно быть, знает следователя Мукаева, с которым имел дело.

— Он сказал Сидорчуку, и тот понял, что ошибся.

— Поэтому в тебя и стрелял. От отчаяния. Хозяин бы его п головке не погладил за разглашение ценной информации. И кому Следователю!

— И где же тот, второй?

— Саранский?

— Да. Иван Александрович Саранский?

— А ты откуда отчество знаешь? — внимательно посмотре на него Руслан. — Память вернулась?

— Нет. Не вернулась.

— А жаль. Потому что все, произошедшее дальше, для меня до сих пор загадка. Последний раз я видел тебя на шоссе. Ты машину ловил. Как же оказался в Нахаловке? Зачем?

— Я был в черной кожаной куртке?

— В ней. Так что произошло?

— Тот труп в Горетовке…

— Саранский? Я так и думал.

— И кто его убил? Сидорчук? А почему?

— Видимо, перепутал.

— Сидорчук — левша, — упрямо сказал он. — И скрывает это.

— Значит, он и есть маньяк? Так, что ли?

— Да. Два года армии, потом институт. Я, видимо, его вычислил. И позвонил Цыпину. А сам поехал в Горетовку.

— А почему ты тогда Саранского хотел убить?

— Я? Хотел убить

своего двойника? Что ты мелешь?!

— Не мелю. Зачем тебе зеркало в кабинете? А «Данхилл»? Эти манеры, эти сидения в кресле нога на ногу? Эта речь?

— Глупость полная. — Он даже вспотел.

— Нет, не глупость. Знаешь, почему я так долго молчал? Тебе не кажется это странным? Давно надо было отношения выяснить, а я все хожу вокруг да около, все приглядываюсь, сопли жую.

— Почему же ты молчал?

Они сидели в гараже, на старых ящиках, смотрели друг на друга. Смотрели так, словно ощупывали, словно не верили в происходящее. Странная, почти мистическая история. Друг детства никак не мог собраться с мыслями, выдать последнее, решительное обвинение.

— Так почему ты мне ничего не сказал раньше? Чего ты ждал, Руслан?

— А кто ты?

— Я? Иван Мукаев, следователь прокуратуры…

— Это ты брось. Выучил уже, знаю. Я в больницу к тебе пойти не решался. Не показалось это странным? Друг детства — и ни разу не навестил. Потому что боялся. Я догадывался, что ты хочешь его убить. Возможно, для того, чтобы скрыть следы, репетиции проводишь. Все эти развороты, прикуривания… Я, когда тебя увидел в кабинете первый раз после болезни, насторожился. Сначала подумал, что ты придумал себе амнезию и слегка придуриваешься. Под дурачка косишь. Присмотрюсь повнимательнее: вроде он, а вроде и не он. Ну не Ванька Мукаев! Проблема в том, что я не знал того. Как он себя вел, как ходил, как разговаривал. Я знал только тебя. Лицо, фигура, улыбка — ну, все твое. А поступки… Потом начали всплывать твои вещи. Главное, это удостоверение. Именно тебя, следователя Мукаева, ударили в доме Сидорчука по голове. Тебя неделю накачивали наркотиками, тебя выкинули без памяти на шоссе. Тебя подобрали, отвезли в психушку. Ты Иван Мукаев. Теперь спрашиваю: ты сам-то в это веришь?

— Не знаю. Иногда верю, иногда нет. Иногда в зеркало смотрю и сам себя спрашиваю: «Кто я?» Но ведь это же бред! Полный бред! Словно бы из двух людей получился кто-то третий. Он странный человек, этот третий. У него есть вещи обоих. И он словно колеблется и никак не может выбрать, кем быть. Ты-то что думаешь, Руслан?

Капитан Свистунов вдруг поднялся, хлопнул его по плечу:

— Не тушуйся. Ты — Ванька Мукаев, и точка. Просто ты стал как-то… честнее, что ли. Благороднее. Ну, забыл матерные слова. Ну, водку перестал трескать. Ну, жену вдруг полюбил. Бегать по утрам стал. Что в этом ненормального? И не в таком виде люди с того света возвращаются.

— Так что мне теперь делать?

— Главная загвоздка на самом деле — пистолет. Если бы мужчину, найденного в Горетовке, убили из пистолета следователя Мукаева, все было бы проще и понятнее. Я бы нашел способ тебя прикрыть. Ну, сделал глупость, да и черт с ней. Кто не без греха? Но теперь есть только одна ниточка, за которую можно вытянуть правду.

— Сидорчук?

— Да. Илья Сидорчук.

— А про кассету ты ничего не слышал?

— Про какую кассету? — Друг детства удивленно вытаращил глаза.