Стилист
Шрифт:
— Хорош, стой здесь.
Я замер на месте, поворачиваясь в его сторону. Даже здесь, где-то на отшибе, дорожки были расчищены от снега, а метрах в десяти по ходу движения горел одинокий фонарь.
Кистенёв сунул пистолет в карман, неторопясь стянул с себя пальто и отшвырнул его в сторону, прямо на снег. Затем покрутил головой, с хрустом разминая шею, небрежно кивнул мне:
— Скидывай тулуп-то. Или тебе в нём махаться удобнее?
— Неужто решил разобраться один на один? — снисходительно хмыкнул я, тоже снимая дублёнку.
— Удивлён, парикмахер? Думал, я тебя просто пристрелю? Ну тогда зацени моё благородство.
— Редко, слишком много работы, зато зарядку делаю ежедневно.
— Ну-ну, молодец, вот и поглядим, как она тебе поможет.
Отвечать на этот выпад не собирался, да и не смог бы — бывший банкир сорвался с места, как какой-нибудь Усэйн Болт. Я успел лишь выбросить перед собой кулак, на который Кистенёв словно и не обратил внимания. Меня просто снесло спиной вперёд, в следующее мгновение я опрокинулся на тонкий слой снежного наста, а хоть и слегка отощавшая, но всё ещё увесистая туша рухнула на меня сверху, отчего я на несколько секунд просто потерял способность дышать.
В следующее мгновение удар локтем в скулу заставил высыпавшие на небе звёзды заплясать в моих глазах хороводом. Сука, это он меня сейчас просто порвёт, как тот Тузик грелку. Но не зря же меня натаскивал Палыч! В бою все средства хороши, и когда Кистенёв не мог сдержать стона боли, когда я схватил его сквозь брюки за мошонку, я про себя злорадно ухмыльнулся.
Секунды мне хватило, чтобы сбросить с себя матерившегося врага и, тяжело дыша, встать на карачки. В такой же позе находился и державшийся руками за промежность соперник. Мы посмотрели друг на друга и, сообразив, что я не дам ему времени на передышку, Кистенёв атаковал первым.
Но сейчас я был готов к его броску, перекатом ушёл в сторону и вскочил на ноги. Неприятель сориентировался быстро, снова с рёвом кидаясь в мою сторону, однако удар толстой подошвой ботинка в грудь заставил его, совершенно по-детски ойкнув, усесться на задницу. Следующий удар пришёлся в лицо. Я не разбирал, куда бью, в челюсть, нос или лоб, похоже, подошва накрыла всю его физиономию, проехавшись снизу вверх, и я ничуть не удивился, увидев, как кровь хлынула из разбитых губ и носа.
Кистенёв провёл по лицу ладонью, посмотрел на неё и, пошатываясь, поднялся на ноги. Не исключено, что пары-тройки зубов он тоже недосчитался. В этот момент у меня почему-то не было никакого желания избивать его до полусмерти и тем более «мочить». Я попытался вызвать в памяти образ отца, которого этот подонок завалил, Лены, которую он где-то прячет и, надеюсь, она ещё жива… Нет, злости не прибавилось. Твою ж мать, что-то я стал совсем уж сентиментальным.
Подойдя к лежавшему в снегу пальто соперника, я выудил из кармана пистолет. Рукоять ПМ холодила ладонь, захотелось приложить её к саднящей скуле, где уже наверняка наливается кровоподтёк. Но нет, не сейчас. Где-то тут по идее должен быть предохранитель. Ага, наверное, вот этот флажок, который нужно опустить. А теперь взвести курок и направить ствол на замершую передо мной тёмную фигуру.
— Ну, давай, стреляй! — прохрипел он. — Если не ты меня, то я тебя. Так и так из нас двоих останется только один.
— Мне твоя жизнь на хрен не нужна, — сказал я, сплёвывая густую слюну. — Где моя жена?
— Что, не хочешь валить? — словно не услышав
Несколько метров между нами он преодолел не так быстро, как в первый раз, так что у меня было время принять решение. Я ударил его рукояткой в лицо, делая шаг в сторону. Тот пролетел мимо, остановился, тяжело дыша, повернулся и вновь кинулся на меня.
Нет, конечно, убежать от настырного, прущего на тебя буром оппонента — дело нехитрое. Вот только где мне искать жену, не говоря уже о том, что Кистенёв, оправившись, наверняка не оставит попыток со мной поквитаться, и снова могут пострадать мои близкие.
Разгорячённый дракой, я уже был готов нажать на спусковой крючок, меня от последнего шага удерживал одна мысль: где мне искать Лену, если я его убью? Где он её прячет? Вот эти терзания меня слегка отвлекали от боевого настроя, и я проглядел, как ботинок Кистенёва заехал мне чуть ниже левого колена.
Вот теперь уже я скрючился от боли, прыгая на одной ноге и едва не выпустив из руки ствол. Вновь мы оказались на снегу, теперь уже барахтаясь в сугробе сбоку от аллеи. А когда прозвучал приглушённый выстрел, я сразу и не понял, что произошло. И только когда спихнул с себя бывшего банкира, понял, что тот ранен. Похоже, в пылу борьбы я всё же непроизвольно нажал на спусковой крючок.
Кистенёв лежал на спине, глядя в небо и прижимая к правому боку ладонь, из-под которой растекалось тёмное пятно. Он ещё был жив, грудь его тяжело вздымалась, но меня не покидало чувство, что ранение смертельное. Повреждённая печень сейчас наполняла кровью его брюшную полость, и остановить кровотечение не было никакой возможности. Даже если он окажется на хирургическом столе через тридцать минут — его уже не спасти, кое-что в медицине и строении внутренних органов усилиями Палыча я соображал.
— По ходу, поквитался за отца, — выдавил он из себя получившуюся какой-то жалкой усмешку.
Я склонился над ним, пытаясь поймать его ускользающий взгляд, схватил за свитер, безуспешно пытаясь приподнять ставшее неподъёмным тело врага.
— Говори, мразь, где она? Где ты её держишь?
Ещё и голос какой-то сиплый, а прокашляться не получается. Сейчас бы применить способность внушения, полученный от Мессинга дар НЛП-программирования, чтобы выведать, где он прячет Лену, да чувствую, что нет не то что физических, скорее, даже моральных сил. Не человек, а какая-то перегоревшая нить накаливания. Если уж когда и стоило применить ДАР, то когда только с ним встретилась у лыжной базы, но в тот момент я был настолько взвинчен, что даже об этом не подумал.
— Не дёргай, — морщится Кистенёв, — мне и так немного осталось.
Кладу его на снег, сам опускаюсь рядом на колени, тычу стволом в заросший подбородок:
— Говори, сволочь, будь хоть сейчас мужиком…
Тот смотрит куда-то мимо меня, тихо говорит:
— Всё с твоей бабой нормально, жива она.
Замолкает, кадык на шее дёргается вверх и снова опадает. Последний выдох облачком пара растворяется в воздухе. Вижу, как заострился его нос, а в поблёкших глазах едва отражается свет то ли Луны, то ли фонаря. Всё, ушёл… Только в этот момент приходит осознание, что Кистенёв был последней нитью, связывавшей меня с прошлым-будущим. И я её оборвал… А если бы не я, то он меня, так что жалеть не о чем.