Стильная жизнь
Шрифт:
Он почесал за ухом, и Аля улыбнулась.
– Ты добрый, Веня, – сказала она. – Потому и не смеешься надо мной…
– Черт меня знает, – пожал он плечами. – Добрый я, злой… Всякий, как амеба. Могу так, могу этак. Зверей, конечно, как братьев наших меньших, никогда не бью по голове. А ты хорошая, Сашенька, я тебя люблю. И чего бы я стал над тобой смеяться?
Несмотря на головокружение, Аля чуть не заплакала, услышав это признание. Она чувствовала, что Венька не вкладывает в него ни капли страсти. Совсем другое покоряло в его словах, в его голосе и взгляде…
– У
– Никто, – покачала головой Аля. – А что это значит? Говорили, что еврейские, – вспомнила она.
– Конечно, очень часто еврейские глаза – фиалковые, – кивнул Венька. – Но не обязательно. Это ведь такой особенный оттенок черного цвета, который делает глаза таинственными и любовно-простыми одновременно.
Так странно звучали в его устах эти простые и красивые слова! Или наоборот, ничуть не странно?..
– Протрезвел, Бен? – Илья подошел к ним незаметно. – Самое бы время остановиться. Может, ко мне поедешь?
– Да ну, – махнул рукой Веня. – А чего ж я тогда день здесь угробил? Нет уж, поздно, бабка, пить боржоми… Или я не заслужил своим трудом хороший запой? – подмигнул он.
В зале стало почти темно и почти тихо: погасли телевизионные лампы, а веселье погасло еще раньше.
– Как невесело вместе нам… – произнес Илья.
Аля вздрогнула, услышав от него знакомые слова. Венька заметил это и понимающе усмехнулся:
– Что, Сашенька, Ахматову любишь? Бедная девочка, куда ты попала…
– Пойдем, Алька. – Илья взял ее под руку. – Кончен бал. Пипл отдыхает.
Але казалось, что они провели в ресторане «Репортер» по меньшей мере сутки. Но, выйдя на улицу, она с удивлением поняла, что долгие летние сумерки еще только опускаются на Москву. Удлинились тени деревьев, тише сделался шум машин, громче зазвучали детские голоса на бульваре…
– А почему Венька сказал, что заслужил запой? – спросила она, глядя, как от едва ощутимого ветра поворачиваются серебряной стороной листья на тополях. – Что значит – заслужил?
– Да ничего не значит, – пожал плечами Илья. – Стебается просто, он это любит. Мы с ним работали много на неделе, он отличные заставки сделал для передачи одной новой. Раз считает, что заслужил запой – он взрослый человек, не мне его учить.
– Все-таки как-то… – пробормотала она.
– Аля, – поморщился Илья, – если бы ты знала, сколько раз я пытался его удержать, сколько раз забирал из ментовки, вызывал «Скорую», не пускал в скотские компании и совершал другие действия, которые обычно совершают законченные кретины, достойные насмешки и сочувствия, – ты бы не говорила на эту тему.
– Нет, Илюша, я ведь ничего не говорю, – смутилась Аля.
– Но думаешь. Алечка… – Голос его дрогнул, налился глубиной. – Я хотел бы, чтобы ты не уезжала сегодня. Я не хочу, чтобы ты вообще уезжала. Поедем ко мне?
Аля почувствовала, как сердце у нее замерло – и тут же провалилось в счастливую, бездонную пропасть. Не отвечая, она смотрела на Илью – но, наверное,
Лицо его приблизилось к ее лицу, он прижался губами к самому краешку ее губ, усы мягко коснулись ее щеки, голову закружил томительный, будоражащий запах.
– Поедем, милая, – сказал Илья. – Ты самая красивая была сегодня, я весь вечер ждал…
Часть вторая
Глава 1
Снег не выпал ни в ноябре, ни в декабре.
Но Але почему-то казалось этой осенью, что снег и не нужен. В ясные дни воздух был прозрачен, в ненастные марево тумана и мелкого дождя сияло в вечернем свете фонарей. И все это то печалило неизвестно чем, то неизвестно чем радовало – но не давало душе дремать.
Аля полюбила гулять по Страстному бульвару. Он был довольно широк и поэтому казался тихим даже в разгар дня, когда асфальт гудел под колесами машин. Моська бежала впереди, обнюхивала кусты и скамейки, останавливалась, ждала, а Аля шла не торопясь, смотрела вдоль аллеи сквозь голые ветки деревьев, и думалось ей легко, и чувства были обострены.
Такого вот, спокойного, времени было у нее не так уж много, и, идя по осеннему Страстному, она думала о своей жизни – или, во всяком случае, ей казалось, что она думает о своей жизни.
Ей во многом хотелось разобраться, и едва ли не впервые в жизни приходилось для этого выходить за пределы собственной души.
Аля жила у Ильи с того самого дня, когда они вышли из ресторана «Репортер» и он сказал, что не хочет, чтобы она вообще уезжала. Наверное, она навсегда запомнила бы его страсть, его нежность в ту ночь – если бы та ночь была исключением. Но он всегда был таким с нею, и все ночи слились в одну, бесконечную и счастливую.
А дни ее проходили в основном в одиночестве, потому что Илья был занят с утра до вечера. Но Аля не скучала: просто не успевала скучать. Все в ее жизни так переменилось, что к этому еще надо было привыкнуть. Не до скуки! Да и просто отсыпаться надо было, ведь жизнь сместилась даже по времени – переместилась на ночь.
Конечно, и раньше бывало, что Аля ложилась поздно: читала до утра, засиживалась в гостях. Да мало ли почему может не спать до утра девушка девятнадцати лет!
Но теперь она почти ежедневно ложилась спать под утро, и это происходило как-то само собою. В том состоянии растерянности, тревоги, счастья, в котором она находилась с первой ночи, проведенной у Ильи, Аля даже не заметила, как быстро и прочно установился новый образ ее жизни.
Если Илья не ехал вечером по каким-нибудь, как он говорил, представительским делам, то он заезжал за ней или звонил, договариваясь встретиться по дороге. И они ехали на какую-нибудь презентацию, или на празднование дня рождения одного из его многочисленных друзей, или в ночной клуб, где шла сольная программа его приятеля, или просто в гости в такие дома, которых Аля прежде не могла себе и представить.