Стильная жизнь
Шрифт:
– Я сама виновата, Илюша, – всхлипнула она, оборачиваясь к нему и снизу заглядывая в его глаза. – Напилась, кричала… Что ты должен был делать?
– Да просто не заводиться так, не обращать внимания, – улыбнулся он, целуя ее в лоб. – Прав же Венька: ты маленькая еще, каково тебе все это…
Они долго не спали – уже после того как страсть утихла в их телах, дала оторваться друг от друга. Лежали рядом, молчали, Аля чувствовала, как болят от поцелуев губы.
– А почему же Веня не разведется,
– Венька – разведется? – Илья улыбнулся в темноте. – Да ты что, Алечка, это ж сколько всего надо совершить, чтоб развестись! Нет, это не по нему. Варька его без суда из цепких лапок не выпустит: все-таки он парень совестливый, деньги дает, когда есть, да и перед бабами у себя в минкультуре гордиться можно – у них и такого нет. А он пока до суда дойдет, чтоб заявление подать, три раза успеет надраться, пять раз коксу нанюхаться, деньги все спустит в казино и ко мне прибежит занимать на акцизную марку. Я вон и то никак развестись не соберусь. Как подумаю, сколько возни, так и плюну – какая разница? А он же безвольный совершенно, какой уж тут развод…
– Ты не любишь безвольных, Илья? – помолчав, спросила Аля.
– Не люблю, – кивнул он. – А почему я должен их любить? Я их, слава богу, навидался выше крыши. Это ведь так удобно, безвольным быть: никому ничего не должен, хоть блюй всем на голову – никаких к тебе претензий!
– А Веньку – тоже не любишь? – не отставала она.
– Его люблю, к сожалению. К его же вреду.
– Разве можно любить ко вреду? – тихо произнесла Аля.
– Можно, чижик, – ответил Илья. – Если б я хоть раз не дал ему денег – на «дурь», на долги рулеточные, на… все хорошее, да выгнал бы со свистом, когда он вместо работы в запой уходит или валандается черт знает с кем, – он бы, может, остановился. А я даю и не выгоняю, и он к этому привык. Ладно, малышка, давай спать. – Илья подвинул ее голову себе под бок. – Ты-то у меня не безвольная, о чем тебе беспокоиться?
Глава 5
Конечно, Аля понимала, что он прав.
В том странном мире, в котором она оказалась неожиданно для себя и нехудо-небедно жила вот уже полгода, легко было захлебнуться, раствориться, если не обладаешь железной волей – гораздо большей, чем требовалась в мире обыденном.
Можно было спиться, потому что все пили ежедневно и помногу.
Можно было стать наркоманкой, потому что практически не было таких, кто не нюхал бы, не курил, не глотал или не кололся.
Можно было спать со всеми подряд, потому что считалось нормальным выйти с кем-нибудь на пятнадцать минут из-за стола, а вернувшись, подробно рассказывать всем, включая собственного мужа, – где, в какой позе и сколько раз.
Аля чувствовала: единственная причина, по которой к ней все это не пристает, – Илья с его умением вести себя так, как он сам считает нужным. Она даже удивилась, когда он ее назвал своим единственным островком. Ведь это он казался ей островом,
И она не понимала только, как же связана с ним ее неожиданная тоска и тревога…
Обо всем, что было тем вечером, начиная со спектакля в Голубой гостиной, Аля старалась не вспоминать. Это было болезненное и постыдное воспоминание, больше у нее таких не было, и зачем же?.. Ольга с удивительными глазами, работающая официанткой в ночном клубе; Светлана с блеклым лицом и срывающимся на крик голосом; Варенька, прилюдно упрекающая мужа в том, что он никуда ее с собой не берет; даже почему-то дородный, довольный Федор, хотя он-то уж и вовсе был ни при чем…
Разве что о Веньке, о его без страсти ласковых руках и печальных глазах, от взгляда которых на душе делалось легче, Але не тягостно было вспоминать.
Илья тоже вел себя так, как будто не было ни этого вечера, ни ее истерики, ни его срыва. Он по-прежнему брал Алю с собой повсюду, знакомил со всеми, с кем общался сам, и вел себя с нею так, как, пожалуй, не вел себя по отношению к жене никто из их ежевечерней тусовки.
Все шло по-прежнему, и Аля понимала, что жаловаться не приходится. А тяжесть на сердце – что ж, без нее не прожить, наверное.
Однажды Илья не позвонил ей, чтобы договориться о предстоящем вечере, а просто приехал в семь часов домой. Аля не ожидала его, да еще так рано.
Она как раз вернулась из магазина и собиралась приготовить что-нибудь к завтрашнему завтраку. Она теперь всегда готовила завтрак с вечера, чтобы не возиться ночью, когда они вернутся домой, и чтобы Илье было что поесть утром. И думала о том, что их жизнь можно привести к подобию порядка только через вот такой бредоватый выверт: вечером готовить завтрашний завтрак…
В «Молоке» на Малой Дмитровке Аля встретила Басю Львовну, и домой они возвращались вместе.
– Правильно, что тут творог берешь, – похвалила Бася. – А Илюшка, бывало, вечно в Елисеевский забежит по дороге, наберет всего, как будто дешевле нет магазина на всю Москву.
– Ему время дорого, – улыбнулась Аля.
– Время! – презрительно махнула рукой Бася Львовна. – Время, детка, бесплатное. Здоровье – это да, я понимаю. Так разве убудет здоровья, лишние два квартала пройти?
Аля ожидала, что соседка начнет ругать безалаберную молодежь, и приготовилась молча кивать. Но та сказала:
– Что ж взять с парня, когда отец так себя повел…
– А как он себя повел? – спросила Аля. – Я ведь ничего не знаю, Бася Львовна… Что он все-таки сделал?
– Во-первых, из семьи ушел, – держа в руке хозяйственную сумку, начала загибать пальцы Бася. – А спроси, чего ему не хватало? У Анны Аркадьевны не дом был, а загляденье! Это теперь она все по Америкам, а тогда, бывало, так и спешит домой после спектакля, не то чтобы тебе в ресторан или еще куда. Во-вторых, на молодой женился.