Стильная жизнь
Шрифт:
На бесчисленных презентациях, где она по-прежнему бывала с Ильей, к ней теперь относились не только как к его эффектной спутнице. Подходили, сообщали впечатления, говорили комплименты, желали дальнейших успехов…
Все было хорошо, не о чем было грустить!
Аля надеялась, что Илья не заметит ее странного состояния. Но у них были не те отношения, чтобы можно было что-то скрыть.
Он всегда был ей желанен, всегда ему удавалось разгорячить ее во время близости, заставить трепетать все ее тело. Даже если
Илья только усмехался в усы.
– Это тебе кажется, чижик, что ты не хочешь, – шептал он, лаская ее грудь, живот, спускаясь пальцами все ниже. – Я такого дела не признаю, вот ты сейчас сама увидишь…
И она сама не замечала, как вспыхивало в ней желание, горячей волной разливалось по телу, всю ее охватывало. Аля понимала, как много значат его неутомимость и любовный опыт. Илья чувствовал, когда надо поменять позу, чтобы ее желание не угасло, когда надо помедлить, когда быть стремительным, даже грубым… Она ощущала себя воском в его руках – и ей это нравилось.
Как же он мог не почувствовать, когда всего этого впервые не произошло!
Они к тому времени жили вместе полгода; кончался январь.
Он лежал рядом с нею в темноте, отдыхая после недолгих любовных судорог, и молчал. Аля не пыталась даже, как обычно, прижаться щекой к его плечу. Она еле сдерживалась, чтобы не расплакаться.
– Что это с тобой? – спросил он наконец. – Ты почему не кончила?
– Да что-то голова болит… – пробормотала было она.
– Ты меня дураком-то не считай! – оборвал Илья. – Это чувствуется – если голова. О смысле жизни думаешь?
– А как ты догадался? – удивилась она. – Ну, не то чтобы о смысле…
– Да чего там догадываться! У тебя на лбу написано, а также на всех интимных местах.
Он говорил грубо, но она не обиделась. Ей было стыдно перед ним за свою беспричинную тоску, но она ничего не могла с собой поделать.
– Я не знаю, Илюша, как это называется…
– Проще надо быть, – сказал он. – Ты вот говоришь, а сама не понимаешь, о чем. Почему же ты думаешь, что я должен понимать?
– Да нет, ты не должен… – начала было она.
– Вот именно. Зачем, почему… Знакомая песня! Алька, если сейчас не остановишься – сопьешься, учти. Или наркоманкой станешь. Или просто фригидной, тоже радости мало. Вон, с подружки пример бери. – Аля поняла, что он говорит о Нельке. – Четко знает, чего хочет. И самой жить легко, и на других производит прекрасное впечатление. Кому приятно, когда чужими проблемами грузят? Своих хватает… А тем более твои проблемы – говорить даже смешно! Тебе бы радоваться, а ты ходишь с кислой миной, аж оскомина от тебя в постели.
Только что ей было стыдно – и вдруг она почувствовала, что стыд ее исчез без следа!
«С чего это я радоваться должна? – с неожиданным
Она едва сдержалась, чтобы не высказать все это вслух.
– Я тебе серьезно советую: присмотрись к Нельке, – продолжал Илья. – Вот бы кого раскручивать, будь у нее хоть маленький талантишко.
– Ну и раскручивай, – пожала плечами Аля. – Кто тебе не дает?
– Так ведь нет талантишка! – засмеялся он. – Ладно, чижик, хватит, не обижайся. Я для твоей же пользы. Надо нервишки держать в руках, а то так понесет – не удержишься. Венька вон…
Упоминание о Веньке действовало, как ведро холодной воды. Что можно было возразить?
– И правда, глупости, – вздохнула Аля. – Сижу дома целыми днями, вот и лезет в голову всякое.
– Мало я тебя, что ли, везде вожу? – обиделся Илья. – Уж кто бы жаловался!
– Да я не жалуюсь. – Аля наконец прижалась к его плечу, поцеловала в мягкие душистые усы. – Я тебя люблю…
– Ну так и надо кончать по-человечески, – улыбнулся он в темноте, целуя ее в ответ. – Вот женщина-загадка: удовольствие получить – и то тебя надо уговаривать!
Конечно, она его любила, несмотря даже на вспышки раздражения; хоть в этом не приходилось сомневаться.
Как Нелька была единственным напоминанием о прошлой жизни, счастливой и легкой, так Илья был единственной опорой в жизни нынешней.
«Еще бы в тоску не впасть! – думала Аля, просыпаясь поздним утром или даже днем. – Целыми днями дома, так кто хочешь с ума сойдет, даже Нелька».
Сначала она удивлялась, как это Илья может просыпаться рано утром и идти на работу, когда она еще десятый сон досматривает.
– А у меня организм такой, – объяснил он. – Могу спать не больше шести часов и прекрасно себя при этом чувствовать.
Ну, а у Али организм был другой, и просыпалась она не раньше двенадцати. Ей и в голову не приходило, что он мог бы потребовать, чтобы она вставала, провожая его на работу, подавала завтрак. Илья был на редкость непритязателен, на завтрак всему предпочитал мюсли или творог, и даже обыкновенные сырники считал кулинарным излишеством.
Он вообще был отличным партнером, просто во всех отношениях. Быть чем-то недовольной значило быть сумасшедшей.
Иногда заглядывала днем Бася Львовна: поболтать по-соседски, как она говорила, – то есть выспросить что-нибудь об Алиной семье или обсудить Мишенькину змею-невестку, которая тому лет пятнадцать безвыездно жила в Израиле. Или обругать самого Мишеньку, которому уже за то памятник можно было ставить, что он терпел свою неугомонную жену, матерившуюся в семьдесят лет не хуже портового грузчика.