Стильная жизнь
Шрифт:
Аля рассмеялась, услышав и вспомнив эту историю. Илья тоже улыбнулся.
– Да никакая не провокаторша! Мне просто поиграть захотелось, я же помню, – сказала она. – Я мылась, мылась, шампунь в глаза попал, так скучно стало. Ну, я и захотела какую-нибудь штуку выкинуть!
– Вот я и боюсь, – кивнул Андрей Михайлович. – Чтоб не переиграла в жизни. Жизнь – вещь жестокая, Алька-то не понимает еще.
Он посидел недолго, засобирался.
– Ты домой, пап? – спросила Аля. – Давай я с тобой до метро пройдусь. Здесь же ветка прямая к нам… к вам…
– Да…
– Вы не волнуйтесь, Андрей Михайлович, – стоя в дверях комнаты, сказал Илья. – Алечке у меня, надеюсь, неплохо. И штучек никаких она не выкидывает. Совершенно не о чем беспокоиться. Вы и жене скажите, зря она нервничает.
– Да я же вижу, – кивнул отец. – Ей здесь даже лучше, думаю, чем дома… сейчас.
Алю тогда еще встревожил его виноватый взгляд, извиняющийся голос. Но причину всего этого она поняла позже – только через месяц, когда наконец решилась прийти домой.
Она не предупредила о своем приходе.
«Лучше глаза в глаза, – думала она, поднимаясь по лестнице в толпе людей на «Тушинской». – Как я буду по телефону объяснять, договариваться?.. Лучше просто приду».
Она была уверена, что родители дома. Вряд ли изменился график маминых дежурств, который Аля помнила наизусть, а отец вечерами никогда не задерживался, предпочитая брать работу на дом.
Поэтому она удивилась тому, что мама дома одна.
Аля открыла дверь своим ключом, тихо вошла, сняла мокрые туфли под вешалкой. Никто не вышел ей навстречу из освещенной комнаты, и это тоже было странно. Пусть мама и не знает, что это дочка пришла, но отца-то она всегда встречала, выходила к нему в прихожую или кричала из ванной:
– Это ты, Андрюша? Я уже вытираюсь, включи там пока конфорку под супом!
Теперь в квартире было тихо как в могиле. Только телевизор говорил что-то, особенно громко и отчетливо в этой тишине.
Аля прошла по коридору, остановилась в дверях комнаты. Мама сидела к ней спиной, с ногами забравшись в кресло, и смотрела телевизор. На ней был кремовый пеньюар – тот самый, югославский, драгоценный…
– Мама, это я, – выговорила Аля. – Это я пришла…
Инна Геннадьевна замерла, услышав ее голос; Аля увидела, как напряглись, застыли ее плечи. Потом она медленно обернулась, посмотрела на дочь. Даже в полумраке комнаты Аля увидела, как мамины глаза наполняются слезами.
– Аленька… – сказала она. – Я думала, ты… никогда больше…
Тут она замахала руками и расплакалась в голос, со всхлипами, не вытирая слез. Аля почувствовала, что в носу у нее начинает щипать, в глазах колоть, и слезы градом льются по щекам.
Они плакали вдвоем, обнявшись – как казалось обеим, бесконечно долго.
– Ты… совсем пришла? – спросила наконец Инна Геннадьевна, поднимая на Алю глаза.
– Нет, мам, – покачала головой та. – Не насовсем… Я просто по тебе соскучилась.
Инна Геннадьевна вздохнула, вытерла слезы.
– Ты есть,
– Да терпит, терпит, – улыбнулась Аля. – Пойдем поедим.
Они сидели на кухне за овальным столом, лампа светилась под плетеным абажуром. Вообще-то Аля совсем не была голодна и готова была просто сделать вид, что ест, только чтобы не обидеть маму. Но, к ее удивлению, еды особенной и не было.
Когда Инна Геннадьевна открывала холодильник, чтобы достать сыр, колбасу, Аля увидела, что он почти пуст. Ни знакомой кастрюли с супом, ни накрытых блюдцами мисочек с чем-нибудь вкусным.
– Папа скоро придет? – спросила она, глядя, как мама нарезает колбасу на пластмассовой, в виде яблока, красной дощечке.
Нож на несколько секунд замер в маминой руке.
– Не знаю, – нехотя произнесла она наконец. – Он не предупредил. Он вообще теперь об этом не предупреждает. – Она положила нож, взглянула на дочь. – И не всегда приходит.
Аля молчала, ошеломленная этими словами.
– Но как это? – совсем уж глупо спросила она. – Почему?
– Почему? – Инна Геннадьевна невесело улыбнулась. – Об этом его надо спросить, наверное. Он мужчина хоть куда, в расцвете лет, у него появились новые… интересы. Такое вот вдруг произошло преображение…
Чего угодно Аля могла ожидать, но только не этого! У ее отца – какие-то «новые интересы»? Ведь совершенно ясно, что имеет в виду мама…
– Да ты что! – испуганно сказала она. – Мам, да быть не может! Он же всегда… Его же даже в гости из дому было не выманить, познакомить с кем-нибудь – и то с трудом! Ты что-то путаешь, мамуля!
– Что было, того уж нет, – ответила Инна Геннадьевна. – Я же врач, Аленька, я вообще-то осведомлена была о том, что так бывает. У мужчины усиленный выброс гормонов в определенном возрасте происходит, а у жены климакс начинается, а ему хочется чего-нибудь новенького… Все я это знала, в институте еще проходили. Но чтобы вот так, как по учебнику… – Она махнула рукой, отвернулась, замолчала, сдерживая слезы, потом повернулась снова. – Это давно уже происходило, неужели ты не видела? Хотя он старался, чтоб ты не заметила… Тебя-то он любит по-прежнему.
– И тебя, мама! – горячо произнесла Аля. – Да это что-то… Не может этого быть, я уверена! Тебе насплетничал кто-нибудь?
– Почему насплетничал? – пожала плечами мама. – Он сам сказал. Когда я уже не могла не спросить. Когда даже такая дурочка, как я, не могла не догадаться. Если бы ты знала, какой это был для меня шок! – Инна Геннадьевна закрыла лицо руками, потом ей удалось совладать с собой, она опустила руки. – Мне же в голову прийти не могло, я о таких вещах всегда слушала настолько отвлеченно, если подруги рассказывали, это настолько не о нас было… Он же всегда твердил: только тот, кто в детдоме вырос, может оценить, что такое семейный уют. Его же и правда никуда из дому было не вытянуть! И вот…