Стиляги
Шрифт:
Эта среда увлекала не только внешней атрибутикой. Хоть она носила наивный и смешной характер – как я по фотографиям старым могу судить, – но, конечно, эта среда была антисоветская. Из [стиляг] вырастали люди, жизненное кредо которых совершенно шло вразрез с [государственной] идеологией. Попасть в эту среду было очень заманчиво, и талантливость многих людей в ней привлекала, конечно. А крайние проявления – они всегда у молодежи присутствуют. Потом были битломаны, панки, еще кто-то. А в то время это был первый после НЭПа всплеск протестно-эпатажный.
Бурные стиляги – они были с пятьдесят третьего года – момента смерти Сталина – и до пятьдесят шестого – пятьдесят седьмого года. Потом это все растворилось, и все стали несколько иными. Все стиляги
Лев Лурье:
Поколение стиляг – это часть поколения шестидесятников, определяющим для которых был пятьдесят третий – пятьдесят шестой год. То есть, это – люди, которые «пришли с холода»: заканчивали школы для мальчиков, пережили – в ленинградском случае – эвакуацию и блокаду, безотцовщину, обладали поэтому необычайной жаждой жизни, которую было трудно удовлетворить в казарменных сталинских условиях, и которой гейзеры начали бить в начале пятидесятых. Предощущение этого поколения было и сразу после войны, хотя преобладала так называемая шпана, и быть модным среди молодых людей было не слишком принято, это скорей скрывали, это было какой-то такой закрытой сектой.
Это был такой, что уже многократно подмечено, вариант советского дендизма и даже, как дендизм вообще, связанный с «золотой молодежью» и с каким-то неправедным накоплением, потому что вся эта экипировка стоила достаточно много денег, а откуда их взять было непонятно. И это было связано с какой-то «крутежкой», продажей, перепродажей, полууголовкой или полностью уголовкой. Но проблема заключалась в том, что всякое отклоняющееся поведение в это время хрущевское – увлечение ли Пастернаком, слушание ли зарубежного радио, галстук ли с обезьяной – они равно преследовались. И поэтому между разными «шестидесятниками» было нечто вроде того, что Вышинский (прокурор многих сталинских процессов – В. К.) называл «беспринципным правотроцкистским блоком». Мне достоверно известно, что, скажем, Довлатов или Бродский поддерживали очень приличные отношения со стилягами, но не с той их частью, которая потребляла, а с той частью, которая была более опасна, более связана с уголовкой, то есть, занималась добычей этого всего у немногих иностранцев [приезжавших в СССР]. Это – рискованная история, в которой был определенный героизм. Бродскому [этот тип стиляг] был интересен, хотя воспринимался слегка иронически, и он взял у них язык – сленг. И наглость Бродского – она от этого поколения.
Русский народ – в широком смысле слова – выживал при разном строе, как бы отстраняясь от государства. В семью, в пьянство, в разбой – разные есть способы жизни. И brainwashing («промывка мозгов» – В. К.) не было по-настоящему – оно было, когда эта история была на подъеме, в тридцатые годы, в двадцатые, а после войны – трофейные фильмы, англо-американские союзники, Европа. Это было в сексуальном смысле необычное поколение, потому что огромное количество мужчин было убито, и мальчикам несложно было вступить в контакт с какой-нибудь теткой или девушкой. Мужчины вообще ценились. И это еще связано с урбанизацией и ростом среднего класса. Ведь стиляги, если присмотреться, большинство из них – дети боевых офицеров. Это – не рабочая среда. Офицеры, конструкторы военных заводов – то есть, люди, никак не связанные с деревней. Почему, собственно, они были так ненавистны деревенщикам – те чувствовали, что это какой-то новый тип: по-своему, тургеневские нигилисты, по-своему, [герои] Лермонтова. Такая вот контркультура достаточно поверхностная: она может выражаться в дуэли или в каком-то гусарстве – в разное время по-разному. Стиляги – это то, что в России называется полусвет. А полусвет может быть оппозиционным по отношению к истэблишменту.
Стиляги – это интегральная часть шестидесятников, потому что шестидесятники – это такой континуум. [Немецкий философ] Мангейм, классик теории поколенческого анализа, говорит о поколении в [нескольких] смыслах. Существует поколение в смысле года рождения, и существует поколение в смысле стиляг – то есть, родившихся в одно и то же время и принадлежащих к одной и той же культуре. Люди тридцатых годов рождения, выросшие в больших городах, дети ИТР (инженерно-технических работников – В. К.), условно говоря. Поколенческие группы и движут историю. Физики поколения Ландау или деятели французской революции или народовольцы. Их объединяет год рождения и еще ряд вещей: любимые книги и так далее. Это – люди, которые, что называется, изменяют мир. И стиляги – некая периферия этого движения.
От слова «стиль»
Есть разные версии происхождения слова «стиляга». По одной, его придумал некто Беляев, автор одноименного фельетона в «Крокодиле», опубликованного в 1949–м году. В фельетоне он утверждал, что стиляги называли так себя сами, потому что «выработали свой особый стиль – в одежде, в разговорах, в манерах».
По другой версии, слово пришло из жаргона джазовых музыкантов: у тех якобы было словечко «стилять», которое означало играть в чужом стиле, кого-то копировать.
Что речь идет о «стиле», понятно: корень тот же, что и у слова «стиль». Но о каком конкретно? Некоторые бывшие стиляги говорят, что имеется в виду стиль, в котором танцевали, а не тот, в котором одевались. Вернее, как говорили тогда, танцевали не «в стиле», а «стилем», и у стилей были свои названия – например, «атомный» или «канадский». Придуманы эти стили были уже в СССР и здесь же получили свои названия.
В любом случае, название «стиляга» было скорее презрительным и уничижительным, и те, кого так называли, с ним себя не отождествляли. «Стиляга» – человек, который выделяется из толпы, который слушает «буржуазную» музыку и ведет «буржуазный» образ жизни. Советская власть не могла такого одобрить. Ей нужны были «молодые строители коммунизма», которые бы вкалывали на «комсомольских стройках» или занимались освоением Целины – неиспользуемых земель в Казахстане, Поволжье и Сибири, один из грандиозных «государственных проектов» второй половины пятидесятых годов.
Кстати, даже когда травля стиляг несколько поутихла и советская промышленность начала производство узких брюк, слово «стиляга» оставалось ругательным. В 1957–м году в газете «Советская культура» вышла статья под названием «Музыкальные стиляги» (см. раздел «Герои фельетонов и карикатур»), критикующая оркестр под управлением Юрия Саульского. Смысл названия: эти люди – стиляги в музыке, то есть делают «что-то не то».
Лишь через несколько десятилетий, когда стиляги и все, что с ними связано, стало историей, слово потеряло свой ругательно-уничижительный оттенок, и сами бывшие стиляги – по крайней мере, часть из них – стали себя с ним идентифицировать.
Алексей Козлов:
Я горжусь тем, что я был «чуваком», а стилягами нас называли жлобы. «Стиляги» – это было презрительное слово, придуманное неким Беляевым, когда появился фельетон «Стиляга». Вот с него и началось. Само слово «стиляга», сам суффикс «яга» – это бедняга, бедолага, доходяга – отрицательный имеет привкус. И нас так называли.
Кстати говоря, у простого народа это прозвище сохранялось довольно долго, даже до появления хиппи. Вот когда хиппи первые появились, простой народ советский, который читал «Правду» и верил в каждое слово, что там написано – жлобье так называемое, – вот они продолжали называть хиппарей всех «стилягами»: «Ну, ты, стиляга!» Это был парадокс: они называли волосатых людей в джинсах стилягами. Потому что это уже было общее презрительное название «отщепенцев». «Отщепенец» и «стиляга» – это было одно и то же. Это было отвращение к людям, которые не хотели быть, как все.