Стиляги
Шрифт:
Для борьбы со стилягами по указаниям районных комитетов партии и комсомола формировались специальные группы в «бригадах добровольного содействия милиции». Состояли они из молодежи примерно такого же возраста, что и сами стиляги, но, как правило, из фабрично-заводской, которая была гораздо более конформистской и «дремучей», чем студенческая. Их инструктировали в райкомах и горкомах, и потом эти дружинники врывались на танцевальные площадки, в рестораны, а то и устраивали облавы прямо на «Бродвеях».
Может быть, кого-то комсомольские репрессии и отпугнули, но молодежи вообще свойственно поступать «из чувства протеста», и молодые парни и девчонки не любят, когда им говорят, что делать, а особенно если это касается внешнего вида. И поэтому количество стиляг по всему СССР только росло.
Говорят, что с красными повязками комсомольского патруля в пятидесятые годы можно было встретить ребят вполне криминального вида. А иногда и сами комсомольцы могли снять со стиляги понравившуюся вещь. Валентин Тихоненко вспоминал, как на него в Мраморном зале ДК имени Кирова напали несколько комсомольцев (как потом стало известно – инструкторов горкома комсомола) и стали избивать, пытаясь снять пальто, и только вмешательство фронтовика спасло его.
Подобное происходило не только в Ленинграде и Москве, но и в других городах, где существовали стиляги. Рассказывают, что в Куйбышеве (теперь – Самара) комсомольские активисты в какой-то момент начали
А вот что несколько лет назад рассказал один из бывших» охотников на стиляг» – Егор Яковлев, впоследствии главный редактор газеты «Московские новости» и один из идеологов горбачевской перестройки:
«Я становлюсь первым секретарем Свердловского райкома комсомола, – улица Горького, со стороны» Коктейль-холла», (на той стороне был Советский район). Мы начали думать, что делать со стилягами. Был удивительный человек такой Гера Мясников, и он выдумал о том, что давайте патрулировать улицу Горького от стиляг. (Ничего более незаконного и неприличного, я сегодня не могу даже прибавить и придумать.) Но, тем не менее, это было принято. Этим очень увлеклись. Мы это делали абсолютно сознательно, мы это делали максимально публично. Машины, грузовые машины подъезжали к Свердловскому райкому партии на улице Чехова 18, выходили патрули с повязками, потому что все должны видеть, что они есть, они ехали на улицу Горького, публично выходили и начинали просто-напросто публично задерживать стиляг и приводить в 50 отделение, которое называлось» полтинником»».
«Под раздачу» попадали не только стиляги, но и люди, не имевшие к ним отношения, а просто имевшие неосторожность надеть слишком узкие брюки. Студент сельскохозяйственного института из Новосибирска жаловался в своем письме в «Комсомольскую правду» (5 апреля 1958 года) на то, что его узкие черные брюки повлекли за собой комсомольское собрание и угрозу исключения: «Стиляг в нашем обществе справедливо презирают Я понимаю: стиляга – это тот, у кого мелкая, серая душонка. Это человек, для которого предел мечты – платье с заграничным клеймом и веселая танцулька под низкопробный джаз. Но разве можно человека, у которого есть цель в жизни, который стремится учиться и который одевается недорого, но красиво, по моде, называть стилягой?.. Неужели я «стиляга», и со мной надо вести борьбу?»
А вот письмо, отправленное в 1957–м году Председателю Президиума Верховного Совета СССР Ворошилова.
«Уважаемый Климент Ефремович!
Мы, группа молодых людей, обращаемся к Вам с просьбой разобраться в взволновавшем нас факте, описанный ниже. Все это уже разбиралось на страницах комсомольских газет под рубрикой «о стилях и стилягах». До сего времени у нас под словом» стиляга» понимают что-то нехорошее, людей, которые ничего не дают обществу, не работаю, шатаются по ресторанам, с невозмутимым видом целый день прохаживаются по улице, хулиганят и дебоширят, стараются выделиться яркой ультрамодной одеждой, прической, манерой держаться и ходить. Эти люди отличаются обычно узким умственным кругозором, их приводит в восторг звуки джаза, их не увидишь в опере, но зато встретишь на танцах или в ресторане. Все это вошло в понятие» стиляга» или» золотая молодежь». Все это несомненно, правильно, с такой молодежью надо вести борьбу, но вот тут и начинаются» перегибы».
Если молодой человек или девушка хорошо, со вкусом оделись, их все-таки крестят «стилягами». Становиться обидно, что у нас не понимают современного стиля одежды и как лучше, удобней и красивей одеться. Почему девушке не носить красивую, яркую одежду с гармонирующими тонами, почему девушка не может одеть для прогулки весной или летом такой спортивный костюм, как курточка и брюки? Это удобно и красиво! Мы не» стиляги», мы работаем и учимся, и нам нравиться современная одежда, конечно не испохабленная одежда» золотой молодежи»! Но нет, и этому виду одежды объявлена борьба, комсомольские организации борются со» стилягами» – это же преклонение перед Западом! А если действительно красиво, удобно и приятно! Почему бы не поучиться и у Запада, как надо красиво и хорошо одеваться? Почему мало, а то и совсем не ведется борьба с пьяницами и дебоширами, почему не объявлена» стилягами» молодежь, которая носит сапоги с брюками навыпуск, небольшую кепочку с непременно торчащим чубом? Почему в наших клубах, как клуб ДЖД девушка под страхом драки и скандала не смеет отказать в танце какому-нибудь подвыпившему молодчику, на которого нет никакой управы? Почему же наконец человеку хорошо и модно одетому кричат в спину: «стиляга»!
Вот это непонимание и неправильное толкование слова» стиляга», и не совсем правильная борьба со» стиляжничеством» привела к весьма печальным и отрицательным результатам. Этим пользуются хулиганы, которых действительно надо было бы назвать» стилягами», они начали травлю людей, которые выделились своей одеждой. Эта» борьба» и привела к возмутительнейшему фактору произвола и разнузданности хулиганов, при попустительстве органов милиции который был совершен в воскресенье 31 марта с. г. между 9–ю и 10–ю часами вечера в центре города перед зданием оперного театра.
Мы, компанией из 4–х человек (2–х девушек и 2–х юношей) в воскресенье вечером возвращались домой после прогулки. На центральной улице нашего города – Первомайской, неизвестный нам человек пытался нас сфотографировать. По всей вероятности, его привлекла спортивная одежда одной из девушек: на ней были брюки и спортивная курточка. Мы подошли к нему и спросили, почему он нас фотографирует. Он ответил, что ему это так нравиться. И далее он продолжал, забегая вперед нас, фотографировать. Его странное поведение стало собирать любопытных. Вокруг нас стал собираться народ, все время привлекаемый» фотокорреспондентом». Скоплением народа воспользовались хулиганы, которые начали кричать» стиляги, стиляги! Стиляг фотографируют!»«бей стиляг»! Эти выкрики все больше собирали толпу, и когда мы дошли до оперного театра, толпа запрудила всю улицу. Чтобы избежать нарастающие оскорбления, мы зашли в фойе театра, но и здесь нас не оставили в покое. Неизвестный с фотоаппаратом все пытался нас сфотографировать. Когда мы подошли к нему и спросили его фамилию, и право нас фотографировать, то он вынул красную книжечку, но показать ее или назвать свою фамилию отказался. Чтобы выяснить его личность, мы обратились к стоящему рядом милиционеру. Но увидав, что мы приближаемся к нему с милиционером, неизвестный скрылся в толпе, которая стала настолько большой, что остановилось всякое движение на площади перед театром. Одна из девушек нашей компании (Малыжева Анна) бросилась в толпу, чтобы задержать неизвестного с фотоаппаратом и мы ее потеряли из вида. Окружившие нас хулиганы стали всячески оскорблять нас. Мы решили сесть в такси и уехать, но они, приподняв заднюю часть машины, мешали тронуться с места. Когда мы все-таки вырвались из толпы, то за нами помчались на другой машине те же хулиганы и
За что избили эту девушку, за что оскорбили нас? Нам это до сих пор непонятно. Особую роль играла при этом милиция. Она появилась только тогда, когда вся площадь была запружено народом, только тогда, когда была совершена расправа с девушкой. А кто-нибудь из хулиганов был задержан? Нет, этого не произошло. Встает вопрос, где же были в это время работники милиции, где были комсомольские патрули, почему не остановили вовремя распоясавшихся хулиганов, почему, наконец, создали в центре такой беспорядок?
Кто за это ответит? Ответить до сих пор никто не может, молчат все, молчит газета, ожидая каких-либо указаний, молчат работники милиции. Неужели нет виновных, неужели хулиганы не понесут ответственность за оскорбления и нанесенные побои?
Нам кажется, что в наших комсомольских организациях неправильно понимают борьбу со» стиляжничеством». В первую очередь обращают внимание на то, чтобы молодежь меньше носила модной одежды, а то иначе станут стилягами. Это боязнь нового – боязнь Чеховского Беликова: «Как бы чего не вышло»! – боязнь, чтобы молодежь не преклонялась перед западом. Но разве это преклонение? Нет, это не преклонение. Не заграничное клеймо красит человека, а красота одежды, сочетание красок, красивые модели одежды.
Почему на международной выставке моделей наши образцы заслужили перед Западом высшую оценку, а вот в массовом пошиве этих моделей не увидишь. Почему еще мало выпускают фабрики красивую, дешевую и модную одежду? Тогда и молодежь стала бы лучше одеваться, не кричали бы на каждого, модно одетого человека: «стиляга».
Хотелось бы, чтобы и милиция у нас была по Маяковскому:«… моя милиция меня бережет!», а не то, чтобы она берегла хулиганов, как это произошло в описанном нами случае.
Ответить просим по вышеуказанному адресу. Подписали:
Студент 5 курса Львовского политехнического института радиотехнического факультета Загартовский Б. М
Инженер-лаборант завода железобетонных конструкций и стройдеталей Малыжева А. Г.
Ст. инженер Львовского автобусного завода Деменев.
Студентка медиц. института Малыжева И. Г.
20/IV.1957 г.»
Алексей Козлов:
Началась кампания травли инакомыслящих в сорок седьмом году, с «Ленинградского дела» (серия судебных процессов в конце 40–х в начале 50–х годов против партийных и советских руководителей в СССР – В. К.), когда появилось понятие «инакомыслие», потом «низкопоклонство перед Западом» и «космополитизм», «космополиты безродные». И тут же товарищ Беляев подсуетился и придумал это слово – «стиляга», – и дал пищу обывателю. Это была специально задуманная акция, чтобы дать широким [массам] читателей журнала «Крокодил» – а он был очень популярным – название для этих «отщепенцев». Это был бытовой термин. «Космополит», «низкопоклонство» – это все был политический уровень. А тут дали на бытовом уровне, чтобы простые люди травили тех, кто на них не хочет быть похожими. И это продолжалось вплоть до возникновения дружинников – это был пятьдесят второй, пятьдесят третий год, при Сталине еще – и облав на «Коктейль-холл» и на танцплощадки, на подпольные танцы, которые тогда организовывались – там я уже уходил из-под облав. Это был уже пятьдесят третий – пятьдесят четвертый год. Уже Сталин умер, но все равно до пятьдесят седьмого года все правила игры оставались сталинскими. Все законы еще действовали, и КГБ такой же был. И я сразу понял, что надо завязывать с этим, что это опасно, и перестал ходить на «Бродвей». Мы стали собираться просто узкими компаниями и слушать музыку, и уже на толпу не выходили. Появились уже организованные формы преследования – облавы. И в лучшем случае сообщали на работу или на место учебы, и человека выгоняли и давали ему «волчий билет», и он после этого попадал либо в армию, либо вообще в психбольницу, а можно было и в лагеря угодить. Либо он попадал в дурдом, где его закалывали аминазином, и он уже никогда больше из этой системы психбольниц не выходил. Делали укол аминазина, он начинал пускать пузыри и становился равнодушным ко всему на свете. Это страшно было.
Психбольницы в советское время – это отдельная тема. Когда человека просто брали на улице – устраивали провокацию, как будто он подрался. Человек, работавший под пьяного, затевал драку. Его сажали на пятнадцать суток, там его тоже провоцировали, что он буйно себя вел, делали укол, после чего его помещали в дурдом, и дальше уже никуда из этой системы он не выходил. Это были как тюрьмы – с решетками на окнах, – да он и не хотел никуда бежать. Ему давали таблетки или что-то такое, изверги – врачи закалывали инакомыслящих. И тогда это все перешло в инакомыслие, это началось диссидентство.
Валерий Попов:
Были милицейские витрины «боевого карандаша», и там карикатуры такие были – как комсомольцы душат стиляг. Стилягу тащат две руки таких мощных. И написано: не за узкие брюки, а за хулиганские трюки. Но на самом деле хулиганы – это были совершенно отдельные люди. Стиляги, в целом, не нарушали уголовный кодекс, но вызывали гораздо большую ненависть, чем настоящие хулиганы, потому что хулиганы были классово близкие: рабочие парни. Потом общество сообразило и стало хулиганов натравливать на стиляг. Помню, уже позже была какая-то выставка – первая неформальная выставка художников-абстракционистов, уже к шестидесятым ближе. И стояли такие как бы дружинники, а на самом деле – бандиты. И били всех, кто шел на эту выставку. Заговаривали – куда идешь? – и били. Народ натравливали на этих «диссидентов». Хотя из стиляг потом вышли вполне успешные люди. Очень много. Потому что такой дерзкий дух – он способствует… Помню, в институте были такие джазисты, саксофонисты – и потом я их увидел доцентами, профессорами и так далее.
Анатолий Кальварский:
Я помню, как совершенно безвинно был оклеветан Жорж Фридман, совершенно порядочный человек, ныне – отец Жорж, католический священник. Он просто очень любил со вкусом одеваться, но это вызывало у комсомольских патрулей и власть придержащих ненависть какую-то. Тогда люди не должны были отличаться друг от друга. Те, которые отличались в чем-то одеждой, уже вызывали какие-то нарекания со стороны властей, на них натравливались какие-то люди. Это было малоприятное время. Вспоминаю я о нем без удовольствия.