Стивен Эриксон Падение Света
Шрифт:
"Нужно рассказать всем. Есть иной вид волшебства. Пробудившегося в мире, в наших душах".
И о тех словах в последний день, когда он уехал к Геласту заказывать корзины для фляг. "У меня сюрприз для тебя, любимый муж, когда ты вернешься. Доказательство чувства. Ты вкусишь мою любовь, Листар, когда придешь домой. Вкусишь то, что не мог и вообразить. Смотри, как благословляет любовь".
И он вернулся, полный надежды, но что-то дрожало под поверхностью мыслей. Животный страх. Надежда - понимал он сейчас - злобный зверь. Каждая мысль - заблуждение, каждая воображаемая сцена совершенна, но
Болезнь, разум согнутый, душа сломанная, все злобные порывы сорвались с привязей. Он теперь знает, какой ужас жил за веками ее глаз, какое дитя, не знающее куда бежать.
Листар опустил руки, поморгал и посмотрел на двух гадающих по костям, что сидели напротив. Так много незаслуженных даров.
"Но Сон угаснет. Бегущие-за-Псами вымрут.
Бездна побери нас, такую потерю невозможно восполнить".
И что-то покинуло его. Он не знал что, не мог знать... но его уход был подобен всхлипу, выдоху долгой боли. И без него осталось... ничто.
Он еле расслышал слова гадающей: - Она готовит дом. Для мужа на тот день, когда он соединится с ней.
– Отлично, - сказала вторая.
– Но все же их хижины уродливы.
– Пусть спит - нет, хватит, Вестела, оставь его любимого черного петушка в покое.
– Моя плата. Мне нужно его семя.
– Он отдал бы его свободно.
– Нет, я забираю его свободно.
– Ты такая шлюха, Вестела.
– Удержим его во сне. Займешься петушком потом, как очнется.
– Может, он спит, но чутко. Не опустошай его. Я хочу свою долю. Не жадничай.
– Я всегда жадничаю.
– Тогда слишком не жадничай.
Он слышал смех жены, когда пара загорелых ног оседлала его, заведя внутрь, и начала ритмически двигаться.
– Всегда темно, - сказал кто-то, - если держать глаза закрытыми.
Вот самый странный сон, решил Листар, но жаловаться не стоит.
Командующая Торас Редоне молча скакала рядом с ним с самого утра. На закате они доедут до лагеря Хастов. Галар Барес всматривался в тракт впереди: вьется между голых изрытых холмов, огибает круглые горы отходов там, где прежде стояли кузницы. По бокам дороги еще видны старые сараи и канавы.
День выдался холодным, но он ощущал смену времен года. Весна словно готова была обрушиться на них. Когда они уезжали из имения Хенаральда, пришла весть - Легион Урусандера покинул Нерет Сорр. Марш на Харкенас начат.
Он слушал, как копыта лошадей бьют мерзлую землю, иногда звонко отдаваясь на камнях. Меч беспрестанно бормотал у бедра.
– Если думаешь, что я возненавидела их, то напрасно.
Вздрогнув, он бросил на нее взгляд. Торас натянула соболий капюшон тяжелого плаща, скрывая лицо, и горбилась в седле.
– Сир?
Она улыбнулась.
– А, снова звания? Уже не помнишь о нашем потении, о том, как мы ворочались под мехами? Общее дыхание - от меня в тебя и от тебя в меня, общий вкус - можно ли сильнее обнять друг друга? Ох, пусть магия сплавит нашу плоть. Я проглотила бы тебя, Галар Барес, тело станет ртом, руки раздвоенным языком, чтобы обернуть тебя
– Умоляю, сир, не говорите так. "Твои слова кажутся пыткой".
– День слишком светел? Все видно в подробностях, взгляд так зорок, что разум пугается? Ладно, придет ночь и я снова обниму тебя, как потерявшаяся девочка. Я говорила о Легионе. И о Хунне Раале, которого не могу презирать, хотя обязана.
Он попытался понять и пожал плечами.
– Он поистине из рода Иссгин, предатель, отравитель - если нет ненависти, то что?
– Да, род Иссгин. Обладать обоснованным правом на престол, но проиграть кровавую борьбу. Благодаря неудаче они теперь прокляты, замараны, низведены до положения заведомых негодяев. Не давай вечным нашим переделкам прошлого одурачить себя, капитан.
Он снова пожал плечами.
– Так вы ощущаете жалость?
– Внимай моему предупреждению: мы не можем претендовать на правую месть. Заключенные одели доспехи Хастов, но в них нет гнева, за ними нет вызывающих ярость руин. Можешь истечь кровью ради них, но эта кровь прольется напрасно.
Он промолчал, ибо она затронула собственные его страхи. У нового Легиона Хастов нет причины сражаться. "В каком-то смысле они наемники, которым заплатили вперед, так что верность вызывает законные сомнения".
– Хунн Раал и ему подобные ищут положения и богатства. Передела власти. Знать из Великих и Малых Домов считает, что за столом и так мало места. Потому нас ждет война.
– Есть еще проблема Урусандера и верховной жрицы Синтары...
– Игры храмов. Хуже, мерзкие предрассудки, идеи о монархии, когда королева давно оставила трон ради божественности, превратив весь спор в шараду. Ну, пусть поднимут Урусандера в боги, дадут Отца Света Матери Тьме. Понимаешь меня?
– Боюсь, что нет, сир.
– Что за атавистический абсурд, капитан! Короли и королевы, кои должны соединиться узами брака, словно названые родители всего Куральд Галайна. Слушай меня, пьяную шлюху: можно стать Матерью Тьмой и Отцом Светом, не загоняя петушка в курятник. Бог и богиня не обязаны жениться, чтобы править нами. Пусть она живет с любовником. Пусть он трахает свитки. Какое нам дело?
Он утратил дар речи.
Командующая откинула капюшон, показав сальное, одутловатое лицо. Черный цвет потускнел, словно отражая распад веры. Улыбка вышла кривой.
– Но меня не послушают, капитан. Слишком далеко зашло. Знать увидит поражение Драконуса. Жрицы увидят брак своих жертв. Хунн Раал увидит, как гибнет власть аристократов, и поставит на все посты своих лакеев.
– Сир, лорд Аномандер...
– Одинок. Муж чести и цельности. Мать Тьма велела ему не поднимать меч. Он думает, ему отказано в действии. Отказано в том, чтобы быть собой. Он не видит иного пути, не понимает ее намеков.
– Тогда, ради Бездны, кто-то должен ему подсказать! Нет, должна она! Мать Тьма!
– Она говорила ему, не размыкая объятий.
– Слишком непонятно!
Она засмеялась.
– Слишком тонко, Галар Барес. Не предоставить ли нам, женщинам, разбираться с любовниками? Мы топчем барьеры, священные правила, рвем цепи, освобождая мерзкие аппетиты. Глядим поверх структур... видел бы ты себя, Галар Барес! Можем подъехать к самому краю лагеря Хастов, и я стащу тебя с седла и оттрахаю до безумия на глазах у всех, и ты меня не остановишь. Верно?