Стивен Эриксон Падение Света
Шрифт:
– И вы стыдили Вареза за трусость, - сказал Датенар.
Она скривилась.
– Не удивительно, что Сильхас велел вам убираться.
Празек отозвался: - Мы стояли на особенном мосту, Датенар и я. Гордые своей мнимой стойкостью, способностью заметить атаку с любой стороны.
– Но река течет мимо, - подхватил Датенар, - с насмешливым равнодушием. Такова участь сторожащих гражданское, отрезок дерзкого перехода, по коему могут гулять короли и пейзане, и каждому свое время. Стойте на страже, хотя камни и раствор гниют под ногами. Уже чувствуете
– А что лежит в глубине, увы, не видно.
Галар Барес переводил взгляд с одного разглагольствующего на другого. Их голоса сливались в ритм. Слова подхватили его, невесомого как лист в потоке. Поглядев вниз, он увидел тоску во взоре любовницы.
– Жалость, - сказала она наконец, словно заново пробуя слово на вкус.
– Хватит и ее. Но я роняю слезы в кувшин. В день битвы вы увидите меня на коне. Не стану я прятаться от судьбы.
– Мы ничего не сказали о судьбе, - возразил Празек.
– Но слово это влечется к крайности.
– Капитуляция, - подтвердил Празек.
– Вот ее второе имя.
– Но она остается посулом грядущего, когда нас покинут все силы. Будем плыть или тонуть под равнодушным небом.
– Я прикажу идти в атаку, когда потребуется.
– Покрасневшие глаза Торас Редоне стеклянно блестели, губы облепила слюна.
– Вы трое будете командовать тысячей. Каждый. Построите восемь когорт в уплощенный клин и пойдете на сближение. Полагаю, нам выделят фланг...
– Я посоветую лорду Аномандеру дать нам центр, - заявил Празек.
Она с трудом подняла глаза.
– Почему?
– Если мы начнем побеждать, сир... возможно, союзникам придется напасть на нас с флангов.
Торас Редоне позволила голове поникнуть, так что почти уперлась в кувшин. Руки держали емкость с вином нежно, словно дитя.
– Не сочтите, что такая судьба не предвидима... простите, голову мутит... разумеется, мы возьмем центр, мы будем диким зверем и вкусим кровь. Головорезы и бандиты, садисты и убийцы, железо вопиет о жажде. Никто из вас их не удержит, верно?
– Вряд ли.
– Датенар снова ходил из стороны в сторону.
– Вот бы Хунн Раал вернулся, - пожелала она - с новым грузом злосчастных фляг. Можно было бы опустошить шелуху доспехов, забрать мечи из рук. И, - поцеловала она широкое горло кувшина, - начать снова.
Галару Баресу хотелось заплакать. Но он сказал: - Из другого отверженного и пренебрегаемого сегмента населения? Но никто не приходит на ум.
Празек встал, словно по незаметному сигналу от приятеля, а тот отодвинул полог шатра и ступил в тусклый свет.
– Ну, всегда есть дети, хотя доспехи придется подгонять.
Друзья-офицеры вышли.
Торас кашлянула и спросила: - Я их отпускала?
"Всеми возможными способами, сир". – Я тоже хотел бы уйти, сир, проследить за приготовлениями когорт.
– Да, ведь я сейчас
"Без твоего дозволения или попущения, Торас, мне не найти любви. Да, это хрупкий союз, ибо ты почти всегда пьяна, но я буду держаться за него".
Он подождал ответа, но увидел: глаза ее закрылись, дыхание стало ровным и глубоким.
"Командир не может видеть тебя, потому что пообщалась с кувшином слез, никому не отдав ни капли".
– Пути Тисте, - буркнула Хатарас Реза, устремив спокойный взгляд голубых глаз на далекие укрепления.
– Снуют как муравьи в растревоженном гнезде. Каждый в нашем мире словно дитя.
– Солдаты хуже всех, - ответила Вестела Дрожь, державшая Листара за руку. Второй он сжимал узду коня. Ощущение теплой ладони было чудом, незаслуженным подарком; он так и не понимал, что с этим делать. Чуть раньше с ним шла Хатарас, как бы случайно касавшаяся пальцами его руки или даже бедра. Похоже, чувственность Бегущих-за-Псами не знает преград...
Его зрение не отличалось такой остротой, не сразу он осознал, что за валами кипит бурная деятельность.
– Готовятся к походу, - пояснил он.
– Как раз вовремя мы успели. Что ты имела в виду? Солдаты - хуже всех?
– Наши дети играют в охоту. Учатся. Но едва руки обагрит первая кровь, игра прекращается. Они глядят в глаза жертвы как взрослые.
– Жестокая необходимость, - кивнула Хатарас.
– Сказать спасибо духу убитого зверя, чтобы заглушить ужасную вину охотника.
Листар кивнул.
– Я слышал о таком обыкновении. Среди отрицателей.
Вестела хмыкнула: - Благодарность реальна, но если охотник в душе остался ребенком, вина фальшива. Лишь вырастивший в себе взрослого может понять бремя вины. Понять, что дух зверя не рад благодарности убийц.
Хатарас выбежала вперед и оглянулась на Листара.
– Волк валит тебя, Наказанный, и жрет еще до последнего вздоха. Машет хвостом в благодарность. Скажи, ты рад? Простишь ли его, издыхая? Видишь теперь иллюзию охоты?
– Но солдаты...
Вестела сжала руку сильнее.
– Солдаты! Притупляют вину за каждую забранную жизнь. Их души несут щиты безнадежности, отклоняя угрозу от себя, в сторону вождя. Короля, королевы, богов и богинь. Тех, что потребовали проливать кровь. Ради защиты. Или нападения. Или кары.
– Или неверия, - добавила Хатарас.
– Смерть неверующим, смерть заблудшим отрицателям.
– Дети внутри, - сказала Вестела с пренебрежением.
– Вина - ложь. Неправота сделана правом. Лгут себе и другим, лгут богу, которому поклоняются, лгут будущим детям. Солдаты играют во имя богини или бога, короля или королевы. Во имя грядущих поколений. Во имя всех ложных имен.
Хатарас указала вперед: - Само детство. Жестокое без нужды. Жестокое до потери радости. Такие есть среди охотников, с коими мы не совладали. И среди солдат.