Стивен Эриксон Падение Света
Шрифт:
Вренек оглядывался на дорогу, на поход мертвецов. Среди них было много солдат.
– Что сделают маги?
– спросил он лорда.
Старик нахмурился: - Не знаю. Дай подумать. Магия. В ней должна быть структура, пусть цели ее непотребны. Она не может быть простой непонятной силой. Это не метафора, мясо поэтов. Ею пользуются, не так ли?
– Милорд, не понимаю.
– Волшебство! Если так, то не эдак, если эдак, то не так! Раздели причины и следствия, бормочи, записывай знаки. Делай вид, что все это налагает правила и законы, послушания и ограничения, всякую чепуху, размягчающую мозги изобретателя...
– Он замолчал, чтобы отдышаться, и указал на Вренека пальцем.
– Поэты знают: она еще жива. Мясники верят: это мертвечина. Итак, на одной стороне дар, на другой получатель дара, колдун, мясник, слепец, неуклюжий уродец.
Лорд сдвинулся, изучая солдат. Поднял одного.
– Вот он. Поэт содрогается. Все сказки детства, все ведьмы и ведуны, проклятые камни и святые клинки - магия, юный друг, создана двумя богинями, и я вижу их.
– Он улыбался.
– Назови одну Чудотворной, и она увлечет тебя за руку к неведомым мирам. Твой восторг - ее награда! Но вторую, да, называй Осторожной. Иная сторона любого дара магии, ограда любого волшебного мира. Поэт знает, или должен знать - не так ли? Чудо и Осторожность, нужны ли иные подробности для понимания магии?
Вренек пожал плечами. Видя, что это не помогает, затряс головой.
– Пользуемся тем, чего не понимаем, - скривил губы лорд.
– Простое послание, простая метафора. Используем то, чего не понимаем. Изобретая правила, чертя карты и списки, мы забываем метафору. Разум замкнут в клетку рассудочности, царство его весьма скромно. Царство самообманов и предубеждений, позиция нарциссизма, любые правила и нормы служат для возвеличения того, кто ими пользуется. Не в том ли единственная цель всех бессмысленных упражнений?
– Он ткнул во Вренека пальцем.
– Поэт задирает ногу и ссыт на всех! Вот мясо, мясо кровоточит, кровь горяча, кровь заполняет чашу ладони. Использовать ее - значит убить ее, убить - вот преступление.
– Он опустил солдата на самый край канавы.
– Мой тупой поборник неразумия. Ну, как тебя звать?
– Вренек.
– Давай, славный Вренек, выбирай своего поборника.
Вренек выбрал одного солдатика и поставил напротив фигурки лорда.
– Так, милорд?
Старик нахмурился.
– Я должен выбрать еще одного.
– Двое на одного?
– И что? Один из моих умрет.
– Как мы устроим сражение магией, милорд?
– Как? Разумеется, броском костей.
– Как вы узнали, что один ваш умрет?
– Магия требует мяса, Вренек. Кровь в руке тепло уходит, что-то сломано, что-то умирает. Непростительное преступление.
Милорд уставился на солдат.
– Милорд, мы боги?
Старик фыркнул: - Куда меньше, меньше себя самих. Игрушечные солдаты и куклы, марионетки и скучные записки. Мы завистники и злобные манипуляторы. Полные тайных целей, расточаем свои жизни ради причуд. Полные безнадежного отчаяния, выковываем уроки - но кто смотрит?
– Он горько, едко засмеялся.
– Всё в отходы, милый друг, всё в шлак.
Старик зарыдал. Выждав, Вренек схватил второго вражеского мага и повалил лицом в грязь.
– Скоро, - сказал на скаку лорд Вета Урусандер, - начнется таяние. Вода наделена волей, и воля ее вовсе не случайна. Она находит кратчайшие пути в низины, туда, где сможет отдохнуть. Когда ручьи выходят из берегов, потоки сливаются в реку, вода всё выше. Выплескивается и находит убежища в лощинах и колодцах, ямах и канавах. Ребенком я сильней всего любил время разливов. Эти пруды холодной, ледяной воды - в ней появлялись водяные жуки, откуда - не знаю, но жизнь им была отведена краткая, ибо пруды постепенно высыхали.
Ренарр ехала с ним бок о бок. Они не остались в авангарде Легиона. Далеко впереди Хунн Раал и его капитаны командовали ощетинившейся головой армии, сразу позади скрипела карета верховной жрицы Синтары, в которой сидели также одноногий Сагандер и юная Шелтата Лор. Инфайен Менанд скакала около кареты. Ренарр и командующий оставались как бы наедине.
– У меня был кувшин, - продолжал Урусандер.
– Целыми днями я ловил жуков и отпускал в ручьи. Всего сильней мне хотелось спасать их мелкие жизни. Видишь ли, в отличие от жуков я знал будущее. Это налагало ответственность, пусть я был молод. Долг. Я не мог стоять в стороне, сдаваясь жестокой природе.
– Водяные жуки, наверное, размножались в оставшейся грязи, их яйца ждали следующего разлива.
Урусандер вдруг замолчал.
Ренарр обернулась, чтобы увидеть маршировавшую сзади роту. После полуденного отдыха солдаты надели доспехи, приготовили оружие. Разведка доложила: враг скапливается на южной стороне низины. Похоже, никто не заинтересован оттягивать битву. Завтрашняя заря не принесет света - не здесь, так близко от столицы. И все же Ренарр немедленный бой казался опасным. Солдаты устали после похода.
– Значит, я убивал, думая о милосердии?
– резко сказал Урусандер.
– Ты был ребенком, да. В таком возрасте мы легко играем в богов и богинь. Сделай рытвину на краю, осуши лужу. Вороши ил и грязь, тревожа обитателей дна. Мы несли лишь угрозу живности, даже не знавшей о нас. Губили жизни, проявляя бездумную волю.
– Она помолчала, пожимая плечами.
– Таяние создает мир разливов. Год за годом. Все, что ты изменял, постепенно вернулось на круги своя. Ты же вырос телом, ушел дальше, к более взрослым делам, взрослым интересам, взрослым желаниям.
– У тебя голос старухи, Ренарр, не молодой женщины. Рядом с тобой я чувствую себя малышом. Где ты взяла мудрость? В шатрах шлюх? Вряд ли.
"Может, Урусандер, под жадной тяжестью твоего сынка. Вот тебе самозваный божок, хотя далеко миновавший возраст детских заблуждений. Взгромоздился на меня, сунул внутрь, слыша тихий возглас боли и видя двойное отражение в глазах. Так любая женщина, которую он брал, видела этот неистовый взгляд - мальчишку, не сумевшего отыскать в себе мужчину. Никакой торчащий член не мог даровать ему эту привилегию.