Стивен Эриксон Падение Света
Шрифт:
Вренек смотрел на фигурки у канавы. Наступление заняло мало солдат, ведь лорд настаивал на магической дуэли. Пока старик торжествующе кричал, бросая кости, небо опустилось и обрушился ледяной дождь. Дрожащий, жалкий Вренек сжался под ливнем. Снова и снова он кидал взор на оставленное копье, видел, как лед нарастает на железном острие, как вода мочит древко. А старик продолжал рассказывать.
– Вот, - произнес он хрипло, - когда рвутся сердца. Подняты старые знамена. Честь, верность. Даже... ах, разве это не горькое горе? Поднято знамя последней добродетели, произнесено редкое слово, и в сладостной тени, Вренек, солдаты гибнут десятками.
– Он упал на спину в
– Так услышим их речи? Они стоят почти одни. Лицом друг к другу, и все скрытое разворачивается. Ах, что за красота! Что за достоинство! – Грязные руки впились в лицо.
Вренек вгляделся в солдат, увидел, что старик переместил умирающего поборника к павшему его товарищу; а поборник Вренека еще стоял, погрузившись в грязь по колени. "Повалить и его? Не пора ли избавиться от них?"
Гром стих, вспышки молний погасли; закат и сумрак безмолвно сражались в небесах. Колонна духов тянулась мимо, каждый бессмысленно поворачивал голову к обочине.
– Однажды, - бормотал лорд, найдя глазами Вренека, - ты станешь мужчиной - нет, не надо торопливых уверений. Можешь носить оружие. Можешь неловко размахивать копьем, изображая бессердечие, щурить тусклые монетки глаз, но эти маски тебе еще слишком рано надевать. Лицо еще не отлито в форму, которую стоит смело показывать.
Вренек поднял голову, хмуро глядя на старика.
– Отливка из твердой глины, пустота ждет, когда в нее вольется нечто, поддающееся ковке. Так мы отливаем детей во взрослость. Увы, слишком многие оказались неумехами, работая над формой. Мы небрежны, мы слишком заняты собственными страданиями, и все нами сделанное искажено, правдиво отражая наши уродства.
– Он слабо махнул рукой.
– Как вот они, солдаты.
– Миру нужны солдаты, - сказал Вренек.
– Произошли дурные вещи. Народ унижен. Солдат дает ответ. Солдат наводит порядок.
– В твоем описании это честная позиция.
– Да, милорд. Честь. Вот что должно быть в сердце солдата, и стражника, и охранника. Храни честь в себе, и будешь защищать честь - не только свою, но и чужую.
– Тогда спрошу тебя, Вренек из Абары Делак: носит ли честь мундир? Опиши его, мальчик.
– Лорд указал на солдатиков.
– Синий или зеленый? У чести особая кожа? Черная или белая? Синяя или серая? А если она носит всё сразу? Или ничто из этого? Что, если никакой мундир не дает носящему права на честь? Всего лишь тряпка, кожа и железо. Защита для любого, и при чем тут честь?
– Он вдруг сел, глаза засияли.
– Но вообрази новый тип доспехов, юный друг. Тот, которому есть дело. Доспехи такой силы, что меняют носящего их. Форма, дерзающая бросить вызов путям взрослых мужчин и женщин, форма, заставляющая тела и души, что в них, искать новую истину!
Вренек потер лицо, ощущая жар.
– Грип Галас сказал, что домовые клинки лорда Аномандера - отряд, требующий от членов высочайших добродетелей. Значит, мундир имеет честь.
Лорд скорчил гримасу и снова сел.
– Пока честь не потеряна. Железо прочно, но слова мягки. Можно выжать слова, все наши декларативные добродетели, в любую безумную, сводящую с ума форму. Пусть честь капает кровью. Пусть добродетель уносит жизни. Пусть совесть станет оружием огня и злобы. Нет, юный Вренек, я говорил о неподкупной истине... посмотри на мой Легион, Легион Хастов! Я кое-что открыл, изучая свои клинки и латы. Причину их криков, их воя. Не жажда крови. Не веселье от убийств. Вовсе нет.
– Так что же?
Лицо лорда внезапно исказилось, покрываясь морщинами горя. Он упал и тихо зарыдал.
Вренек смотрел на оловянных солдатиков. Он слышал о легионе Хастов. О мечах, которые, как говорят, прокляты. Теперь, значит, и латы. Он посмотрел на лежащее копье, на оледенелый железный наконечник.
Хотелось уйти от старика с его слезами и путаными речами. Солдаты нужны, когда дела идут плохо. Когда народу нужна защита. "Синие или зеленые? Что, единственная разница? Что, если солдаты прекращают защищать народ? Начинают защищать что-то иное? Что, если это ужасные вещи, жестокие и эгоистичные? Куда пропадет честь?"
– Достоинство, - пробормотал старик и зарыдал пуще прежнего.
– Милорд?
Слабая рука чуть качнулась.
– Продвигай когорты, дитя, пусть мои разлетятся соломой на ветру.
– Но, милорд, ничего не изменилось!
Старик глубоко прерывисто вздохнул и покачал головой.
– Все изменилось, юный друг. Игра сочится кровью. На моей стороне священники никнут под грузом сомнений. Богиня безлика, ее темнота поглотила всё. На твоей стороне сияет ослепляющий свет. Мы ведем войну против своего ничтожества, и потому она привела нас на край гибели. Направь отряды в долину. Драконов мы пока что игнорируем.
"Драконы?" – Милорд, расскажите еще про Первого Сына. Почему он спорит с соратниками?
Старик утер лицо, запачкавшись грязью.
– Его сделали бесполезным, пусть меч выхвачен. Он стал свидетелем гибели жреца, разорванного равнодушием Куральд Галайна. Он видит, что сила игнорирует правых; что ее может схватить любой - клинок в ночи, мастерство убийцы. Душа его дрожит, юный Вренек, и вот прибыл Консорт, гнев клубится, но достоинство держится. Понимаешь, какой ценой?
Вренек покачал головой: - Не понимаю достоинства, милорд. Что оно такое, на что похоже.
Красные глаза сузились, старик кивнул.
– Да, вижу, - буркнул он.
Вренек стал придвигать солдат к неровному дну канавы. Потоки дождевой воды прорезали там борозды, ледяная вода замерзла, кристаллы поднялись крохотными замками. Он сокрушил немало ледяных фортов, пока расставил солдат в подобие строя.
– Мы увидим алую грязь, - сказал лорд.
– Тела полетят ливнем, багряным и горячим. Трусы и герои падут заодно...
– Он начал двигать солдат вниз, навстречу врагу.
– Тем временем аристократы проклинают друг дружку и отходят, обнажая мой фланг. Видишь ли, они считают себя особо умными. В отличие от Хастов, держатся за привилегию выбирать. Если сердца их хрупки, прилив не повернуть, всех смоет в океан грядущего. Их нет, Вренек. Я обнажен. Не важно, Консорт возьмет своих дом-клинков и встретит тебя, Вренек. Столкновение ужасно, ибо нет солдат лучше обученных, яростнее стоящих за своего господина.
Старик склонился к Вренеку, глаза запылали.
– У него нет выбора, понимаешь. Ты ведь видишь, не так ли? Скажи, что понимаешь. Нет выбора! Как и у Первого Сына! Они подобны, они зерцала чести.
– Он отпрянул, схватил двух солдатиков и поставил лицами друг к другу.
– Вот так. Запомни то, что увидел здесь, Вренек. Никакая скульптура не передаст их поз. Ни один живописец не нарисует этот день. Ни краска, говорю я, ни мрамор, ни бронза. Ни холст, ни песнь. Поэтам не дано описать этот день. Никто, друг мой, лишь ты и я. Глаза их встречаются и они принимают друг друга, и мчатся в бой, чтобы спасти один другого.
– Голос прервался, старик всхлипнул и неистово утер слезы.