Сто голландских тюльпанов
Шрифт:
– Это что, снег пошел? Зима уже? — доверчиво спросил он у Гунявого.
– Снег, снег, — засмеялся тот. — Вот сейчас засунем тебя башкой в сугроб, Палтус.
В глубине двора появилась уже знакомая Кутякину пионерка. На этот раз на ней была норковая шубка.
– Дяди, можно, я покушаю? — спросила она, указывая на недоеденную икру в стеклянной баночке. Выбив о скамейку пепел из коротенькой трубки-носогрейки, девочка достала из кармана шубки детский пластмассовый молоток и еловую шишку.
– Зачем эти вещи? — сухо
– Шишку я подарю этому милому дяде, — сказала пионерка, бросая шишку в Кутякина. — А молотком буду стучать по папе-милиционеру, когда он придет сюда и позарится на чужую икру.
Парни посмотрели на пионерку с уважением и, схватив Кутякина под руки, потащили его на площадь к стоянке такси.
– Мы без очереди! — злобно заорали парни на безмолвных обитателей стоянки. — Пропустите ветерана космических мостов! Нам в Склифосовский! Он укушенный!
– Кто укушенный? — отшатнулась старуха, стоявшая в голове очереди. — Кем укушенный-то?
– Вот он, — указали парни на Кутякина. — Укушенный ежом.
В этот момент подрулило такси, и парни втолкнули Кутякина в теплое, уютное нутро автомобиля.
– Если среди вас есть шатены, — заметил таксист, приглядываясь к пассажирам, — я прошу их немедленно покинуть машину. Я - полковник в отставке и шатенов не потерплю.
Кутякин на всякий случай стал тереть лысину ладонью. Но новые друзья заступились.
– Смотрите, — сказали они. — Как полковник в отставке, вы не можете не оценить неземную красоту этого человека.
Шофер посмотрел на Кутякина в зеркальце заднего вида:
– Теперь я это заметил. И повезу его хоть на край света.
– Отлично, — сказал Гунявый. — Тогда везите нас к бабам.
Машина резко взяла с места, рванулась неудержимо, и Кутякину померещилось, что колеса отрываются от земли, огни города уплывают вниз и сливаются в радужные бензиновые пятна.
– А что это у вас в "бардачке" скребется? — спросил у таксиста первый парень. — Не мышь ли проказница, не лягушка ли отказница?
– Там находится мой друг, агент ЦРУ. Прячется и подслушивает разговоры пассажиров в целях узнавания государственных тайн.
Кутякин доложил:
– Я работаю в министерстве. Виды на урожай... Закупочные цены на пшеницу... Ничего не скажу! Пусть он сдохнет, вражеская рожа, борец невидимого фронта! Откройте "бардачок", полковник: я плюну ему в белые глаза!
Парни навалились на Кутякина, стали успокоительно похлопывать его по плечам.
– Плюнуть можно, — примирительно сказал Гунявый. — Отчего не плюнуть? Да только стоит ли? Он сам там долго не протянет, поди, уж задохся, шебуршится с голодухи, к бабе хочет.
– Да, — задумался Кутякин. — К бабе кто не хочет?
Качнувшись в сторону первого парня, он подозрительно спросил:
– Граждане, а вы не из гномов будете?
Такси внезапно остановилось, первый парень расплатился с полковником куском угря,
Друзья оказались у подъезда высокого дома из желтого кирпича. На газоне росли голубые елочки. Меж ними, нахохлившись, ходил человек в сером плаще и серой же велюровой шляпе.
Кутякин испытал прилив эйфории, дернулся было в сторону газона:
– Пусть и он станет нам как друг! Возьмем его в поход за радостями тела!
– Гунявый! — сказал лениво первый парень. — Дай-ка ему еще раз в ухо.
Гунявый снова хлестнул Кутякина перчаткой:
– Этот мужик не джентльмен. Этому место под елкой, а не в приличном обществе.
К подъезду бесшумно подкатил огромный черный автомобиль. Из него вылез тучный мужчина в каракулевом пирожке и тяжелом ратиновом пальто.
– Ну, хоть этого позовите! — взмолился Кутякин.
Гунявый достал из бумажника большую лупу и стал рассматривать тучного. Потом лупу убрал, а бумажник спрятал.
– Этого вообще ни в какое общество нельзя. Он не джентльмен и даже не мужик.
Друзья вошли в подъезд, поднялись на лифте на какой-то высокий этаж и позвонили в дверь, обитую ярко-красной кожей. Им открыл маленький сухой старичок в домашней куртке со шнурами. Пожевав тонкими запавшими губами и ничего не сказав, старик повернулся и двинулся в глубь квартиры, шаркая ногами в разношенных тапочках. Из комнаты в прихожую бросилась молодая девица с распущенными волосами:
– Серж! Как мило, что ты пришел! — Она расцеловалась с Гунявым, припала на минуту к его груди. — А это кто с тобой? — Она с любопытством оглядела Кутякина.
– Это друг наш хороший - известный жокей, без пяти минут замминистра, — объяснил Гунявый.
Кутякин шаркнул ногой и вручил хозяйке шишку.
Вошли в комнату... Она показалась Кутякину необъятной. В креслах чуть поодаль расположились две девицы в свободно ниспадающих одеждах. Давешний старичок, сидя у экрана персонального компьютера, увлеченно играл в какую-то мудреную игру. Перед камином в задумчивой позе сидел милиционер с перевязанной головой и смиренно ел гречневую кашу. У ног его грыз искусственную кость черный дог с необрезанным хвостом. А дальний конец комнаты терялся в сумерках, и что происходило там, Кутякин боялся даже вообразить.
...Кто-то смешивал коктейли, кто-то сидел у Кутякина на коленях и развязывал ему галстук. На потолке, сделанном из цельного куска зеркала, Кутякин видел то старуху в кринолине, стиравшую белье, то собственную распухшую физиономию, то старика со шнурами, танцующего брейк, то белое бесформенное тело...
В третьем часу ночи он брел домой пешком, потирая укушенный ежом бок.
Жена не ложилась спать, поджидая его у двери.
– Сволочь ты, Кутякин, — сказала она, глотая слезы и сморкаясь в полотенце. — Посинеешь от своего пива и сдохнешь, а обо мне так ни разу и не подумаешь. Сволочь ты.