Сто лет назад
Шрифт:
Его Преподобие держал платок в руках и, конечно, прежде чем сесть в седло, положил бы его в карман, причем, несомненно, был бы укушен змеей; и вот в тот момент, когда Его Преподобие застегивал ворот своей рясы, я кинулся к нему, сорвал с него рясу и, бросив на землю, стал топтать ее ногами, зная, что это единственное средство убить змею, не дав ей возможности причинить вреда. Присутствующие были в недоумении; никто не видал змеи; некоторые думали, что я помешался; другие же, возмущенные подобным обращением с рясой столь высокочтимого духовного лица, не удержались и воскликнули: «Heretico malaetto!» 7 . Ощупав под ногами змею, очень короткую, но толстую, с головой, напоминающей жабу, я несколько раз сильно ударил ее каблуком по голове, после чего почувствовал, как она еще шевелилась у меня под ногой, затем перестала шевелиться. Тогда я поднял с земли рясу и, взяв ее за подол, вытряхнул из нее убитую мною змею, которая черным клубком упала к моих ногам.
7
«Проклятый
— Благодарю тебя, Господи, Которого все мы чтим и Которому все мы поклоняемся! Благодарю Тебя, что ты позволил мне быть орудием спасения Его Преподобия от ужасной смерти! — воскликнул я, став на колени, и Его Преподобие, видя ту опасность, которой ему удалось избежать, сделал то же самое и возблагодарил Бога. Его примеру последовали и все остальные и все вместе вознесли свои молитвы к Богу.
— Да, братья, — сказал Его Преподобие, подымаясь с колен, — дал бы Бог нам увидеть, как все христиане, каких бы ни было вероисповеданий, соединились воедино, чтобы дружными усилиями попереть главу невидимого змея, ищущего смерти душ наших.
Затем он обратился лично ко мне:
— Сын мой, благодарю тебя за то, что ты сделал для меня, да вознаградит тебя Бог!
Тогда я объяснил ему мой странный, по-видимому, образ действий; я сказал, что, зная смертельное действие укуса этой змеи и опасаясь, что Его Преподобие, желая положить платок, опустит руку в карман прежде, чем я успею его предупредить, не нашел другого средства предупредить несчастье, как сорвав с него рясу, в чем я почтительно извиняюсь теперь перед ним.
— Нет надобности в извинениях, сын мой, когда спасаешь жизнь человека, — улыбаясь возразил он. — Ну, а теперь на коней, пора и в путь!
Едва ли надо говорить, что на возвращение мое в Рио при данных условиях потребовалось менее половины того времени, какое было нужно нам, чтобы пройти от Рио до алмазных копей. По прибытии в Рио мы поселились в роскошном дворце, отведенном Его Преподобию на время его пребывания в этом городе, и мое помещение было чисто княжеское по роскоши и богатству убранства. В продолжение нескольких дней, в течение которых Его Преподобие часто виделся с вице-королем, я не видал своего покровителя, но в один прекрасный день меня позвали к нему.
— Сын мой, — сказал он, — я не тратил даром времени и сразу же приступил к расследованию вашего дела. Все, что вы мне сказали, правда. К стыду местного правительства и начальства, из допросов видно, что этот негодяй Оливарец по прибытии в здешний порт отправился к секретарю суда, где разбираются такие преступления, и заявил, что у него на судне содержатся двое англичан-зачинщиков, пытавшихся взбунтовать его экипаж и захватить судно, причем они ранили опасно нескольких из его людей и чуть не убили его самого. На основании всего этого он желает предать их в руки правосудия, но это задержало бы его судно, которое должно быть к определенному сроку в известном порту. Так как в качестве свидетелей должны быть вызваны люди его экипажа, и дела этого рода часто тянутся очень долго, а каждый просроченный день может принести ему серьезные убытки, то он просил наказать этих людей без вызова команды. Он предложил даже уплатить довольно крупную сумму, лишь бы только избежать задержки. Секретарь, по-видимому, прекрасно понял, в чем дело, и получив 500 крузадо (cruzado), признал показания Оливареца, подтвержденные присягой, достаточно убедительными доказательствами виновности обвиняемых, на основании которых вы и ваш товарищ были приговорены судом к пожизненной каторге. Не так-то легко добыть все эти сведения, — продолжал иезуит, — но допрос производился тщательно, и в конце концов все раскрылось, Подкупленный Оливарецом секретарь уже поплатился за свой возмутительный поступок и сослан на ваше место в копи, на пожизненную каторгу; что касается самого Оливареца, то я сейчас сообщу вам по порядку всю его эпопею. По прибытии сюда он, по-видимому, выгодно сбыл свой живой товар и, получив деньги, выделил из них по небольшой доле каждому из своих людей, которые тотчас же отправились на берег и по обыкновению всех английских моряков, особенно матросов, все перепились. Тогда Оливарец сговорился с местной полицией, чтобы их всех перехватали и рассадили по тюрьмам за буйство и бесчинство, а на другой день отправился к ним, стал уверять каждого из них, что он серьезно скомпрометировал себя в пьяном виде и что требуется очень крупная сумма денег, чтобы вызволить их из беды. Затем он уверил, что внес за них эту сумму, и приобретя новый груз для своего судна, забрал всех своих матросов на судно и снова пошел к берегам Африки.
Через три месяца он снова возвратился сюда с живым грузом и опять продал его с большой выгодой для себя. Здесь он разыскал свою мать и купил прекрасное поместье, приблизительно в семи милях от Рио. Здесь он поселил свою мать и оставил при ней достаточное количество рабов, чтобы держать в порядке усадьбу и возделывать поля. Экипаж свой он обсчитывал и обманывал, как только мог, и прежде чем снова отправиться на африканское побережье, женился на прекрасной и милой девушке, дочери своего соседа по имению. Затем он сходил еще и еще раз к берегам Африки, все с одинаковым материальным успехом; но в продолжение этого времени он всячески старался незаметным образом отделаться от своего экипажа, особенно от тех нескольких человек, которые начали понимать его игру и становились для него неудобными. С этой целью он взял к себе на судно нескольких португальцев, а этих англичан оставил на берегу как бы случайно. Перед четвертым рейсом к берегам Африки он, по-видимому, удовлетворил оставшихся у него в экипаже англичан, выдав им несколько сот долларов перед уходом из порта. Вместе с тем он пополнил экипаж новыми матросами-португальцами, не являвшимися уже пайщиками предприятия, а просто вольнонаемными матросами, по отношению к которым он не имел никакого рода обязательств. По прибытии в Африку часть англичан его экипажа умерла, своей ли смертью, от лихорадки или же от отравления каким-нибудь ядом, трудно сказать; остальных же он высадил на берег, и все их достояние, в том числе и те несколько сот долларов, которыми он удовлетворил претензии своих бывших пайщиков, присвоил себе. Вернувшись из своей четвертой поездки к берегам Африки и освободившись окончательно от своих соучастников, нажив весьма порядочный капитал, Оливарец решил совсем поселиться в Рио и жить в своем богатом поместье с матерью и женой, и шунер свой стал посылать к берегам Африки под командою молодого капитана-португальца, которому было поручено продолжать торговлю рабами. При этих новых условиях шунер совершил уже два рейса и теперь со дня на день ожидается обратно в Рио. Вот история злодеяний этого человека, — сказал в заключение Его Преподобие, — а вот и принятое им за них возмездие. Если бы его накрыли в самом начале его преступной карьеры, наказание, которое ему пришлось бы понести, было бы сущим пустяком по сравнению с тем, что обрушилось теперь на его голову. Тогда у него не было никакой собственности, никаких семейных уз, т. е. почти ничего, о чем бы он мог сожалеть, а теперь у него жена, ребенок, богатое поместье, капиталы, приятная и роскошная жизнь. Теперь, когда он, так сказать, достиг вершины благополучия житейского, когда вернулся на родину и стал уважаемым гражданином, как почти каждый зажиточный человек, — его схватили, арестовали, засадили в тюрьму, подвергли бесчисленным допросам и ввергли в безнадежное отчаяние. Теперь он тоскует в тюрьме, ожидая своего смертного приговора, и приговор этот уже произнесен, только еще не сообщен ему. У него нет даже утешения, что он оставляет своих близких и дорогих, обеспеченных от нужды, так как все его имущество, по закону, как нажитое незаконным путем, путем пользования чужой собственностью, переходит к вам, как законному владельцу и пострадавшему лицу. Потому все оно теперь конфисковано в вашу пользу, и как только все будет реализовано, деньги будут выплачены вам полностью. Из всего этого вы видели, сын мой, — закончил свою речь иезуит, — что мне удалось, наконец, добиться правосудия для вас.
Я, конечно, стал всячески благодарить своего благодетеля, но он прервал меня, сказав:
— Я, сын мой, прислан сюда именно для того, чтобы блюсти здесь правосудие и требовать его от властей и судей по отношению к каждому человеку. Но это задача нелегкая в стране, где все помышляют только о накоплении богатств, совершенно не считаясь с тем, какими путями они их приобретают!
Затем Его Преподобие обратился ко мне с несколькими вопросами относительно моих родственников, моей семьи и связей, и я отвечал ему всю правду, ничего не скрывая, сказал ему, кто я и почему покинул в ранние годы родительский дом; после того он еще долго расспрашивал меня и, после двухчасовой дружеской беседы, отпустил меня, сказав на прощание:
— Знайте, сын мой, что вы всегда можете рассчитывать на мою помощь, покровительство и на мою благодарность, как за ваше общее дело, так и за себя лично!
Прежде, чем я успел уйти, Его Преподобие сказал мне, что отправляет депеши в Лиссабон, и если я желаю уведомить моих друзей о предстоящем возвращении в Англию, то могу написать им, и он ручается, что они будут непременно доставлены в Англию. Понятно, я с радостью воспользовался этим предложением и попросил бы позволение самому отправиться с этим пакетботом, если бы не был задержан в Рио делами; мне предстояло еще получить деньги, вырученные от продажи конфискованного имущества Оливареца, которые я считал собственностью мистера Треванниона, и это получение денег задержало меня еще на шесть недель, в продолжение которых Оливарец был казнен через повешение на городской площади Рио.
Сумма, вырученная от продажи его имущества, равнялась 28 000 крузадо; не зная, что мне делать с этими деньгами, я обратился за советом к Его Преподобию, и он выдал мне чеки на Государственное Казначейство в Лиссабоне. Один из этих чеков я в скором времени отправил мистеру Треванниону с письмом и дубликатом первого моего письма к нему и другим письмом ему и Эми, сообщая о моем намерении вернуться в Ливерпуль при первой же возможности. Все это я отправил с португальским фрегатом, отправлявшимся в Европу не прямым путем, а с заходом во многие порты; я не хотел отправиться с этим судном, так как оно могло подолгу задерживаться в попутных портах. Но вскоре я стал рваться в Англию всей душой и решил ехать с первым отходящим в Европу судном. 1000 крузадо я на всякий случай оставил себе на путевые расходы, но за время моего пребывания в Рио в ожидании судна деньги эти постепенно расходовались. Наконец иезуит уведомил меня, что посылает срочные депеши в Лиссабон, и что если я желаю, то могу отправиться с этим маленьким, но чрезвычайно быстроходным судном. Я сердечно поблагодарил его, с радостью ухватился за его предложение и безотлагательно поспешил в свою комнату — собирать и укладывать свои вещи. Я сказал, что буду готов, и вручил капитану шебеки небольшую сумму, чтобы он приобрел на эти деньги все, что он сочтет нужным для меня в пути или необходимым для моего удобства. По его уходу я пошел проститься с Его Преподобием, с которым мы простились очень дружески, сердечно, затем я уже с вечера отправился на шебеку.
При легком ветре это маленькое судно было чрезвычайно быстроходно, но оно было слишком мелко для того, чтобы плавать в Атлантическом океане. Тем не менее, как утверждал ее капитан, эта шебека уже несколько раз переплывала океан, и он надеялся, что и это еще далеко не последний ее рейс.
Обыкновенно капитан шебеки избирал такой путь: он шел прямо к северу до Антильских островов, затем оттуда к Багамским островам, а оттуда уже прямо в Лиссабон. Экипаж состоял всего из восьми человек, не считая капитана, но так как судно имело не более 30 тонн водоизмещения, то и этого экипажа было достаточно. Мы шли ходко и благополучно, пока не достигли 24-го градуса северной широты; но когда мы пошли к востоку, чтобы перерезать Атлантический океан, нас настигла сильная буря, продолжавшаяся несколько дней.