Сто удач и одно невезение (Свидание вслепую)
Шрифт:
Конечно, Алексей нервничал: а кто не занервничает, если любимая женщина посреди ночи приглашает:
– Муж вернулся, просит тебя сейчас приехать, поговорить.
И чем это «поговорить» может обернуться, от мордобоя и претензий: «Чтобы я тебя рядом с женой не видел!» – и далее по тексту до ментовского протокола: «После совместного распивания сильно алкогольных напитков…»
Ну, а вы что бы предполагали?
Захар проникся начальной формой уважения к мужику – не струхнул, приехал, потом накинул пару баллов за «не пустые руки» и сдержанность поведения. И сделал для себя некоторые первичные выводы.
Захару необходимо было удостовериться, что мужик стоящий и за Ирку бороться будет, не отступится, и любит всерьез.
Иринка засуетилась, кинулась стол обновлять, пельмени варить, а мужики расположились за столом друг напротив друга.
– Ну, что, Алексей Павлович, – предложил дружески Захар, – давай, за знакомство.
Ровным, в меру почтительным тоном предложил.
– Давай, Захар Игнатьевич, – согласился гость.
Не проканало, значит, поименное представление и рукопожатие. Рановато. Оно и понятно, мужики столкнулись серьезные, собственники по натуре, каждый свою самость и право на собственность отстаивает, а то как же!
Захар разлил по стопочкам, махнули, глядя в глаза друг другу, крякнули, закусили. Ирина шуршала по хозяйству, старалась, в несколько минут преобразила стол – сверкал прямо!
Оба мужика заценили ее старания, но каждый по-своему, Захар – не без гордости: вон, у меня какая хозяйка, Алексей – не без радости: для меня старается!
Охо-хошеньки, эти извечные мужские игры, соревнования!
И оба прощелкали, как им казалось, мысли другого.
«Ладно, – урезонивая себя, подумал Захар. – Не туда я!» И приступил к главной и основной повестки собрания:
– Давай, Алексей Павлович, без лишнего марлезону обойдемся. Ирина сказала, ты ее замуж зовешь?
Алексея Павловича прямой вопрос не смутил, понимал, что не в шахматы играть пригласили. Он посмотрел острым внимательным глазом на Захара и весомо согласился:
– Зову.
– А почему, Алексей Павлович? – приступил к дознанию Захар.
– Люблю я ее, сильно люблю. Если б не любил, не звал бы! – с достоинством ответил Алексей.
Ирина замерла у плиты, позабыв обо всем, переводила взгляд с одного мужика на другого, не зная, как реагировать, прижала двумя руками к груди кухонное полотенце.
– А вот жену, с которой ты так шустро развелся, ты любил? – поинтересовался «следователь» Дубров.
– По любви женился, да только не сложилось у нас.
– А если, Алексей Павлович, ты Ирину с панталыку собьешь, голову ей заморочишь любовью своей и ухаживаниями красивыми, уведешь из семьи, а потом у вас тоже «не сложится», или ты молодую, сисястую да ногастую повстречаешь, ты и ее так же оперативно бросишь? – не миндальничал Захар.
– Давай-ка выпьем, Захар Игнатьевич, и я постараюсь объяснить, как смогу.
– Ну, давай, – согласился хозяин. – Ир, ты чего замерла? Садись, выпей с нами.
Ирка не ответила, только головой покачала, отказываясь. И правильно, мужской разговор.
Выпили, не закусили – не до закуси.
– Куришь? – предложил Захар сигарету.
– Нет, но закурю, – ответил согласием Алексей Павлович.
Да, не просто это! Ой, как не просто – такие вот переломы проходить и людьми оставаться!
Закурили, помолчали, и Алексей неожиданно сказал:
– Знаешь, я водочки еще одну тяпну!
– Давай, – понял Захар.
Налил по правилам – и ему и себе, чокнулись, Захар пригубил немного – надо же мужика поддержать, ему отвечать не перед кем-то, а перед мужем любимой женщины! Он выпил махом, сильно затянулся сигаретой, помолчал, даже отвернулся, в окно посмотрел, слова подыскивая, и, как ни трудно ему было, повернул голову, посмотрел Захару в глаза.
– Я ведь поздно женился, в тридцать пять, я вас с Ириной постарше буду, мне уж сорок три годочка. А жена на десять лет младше. Я тогда первую фирму создал, вкалывал незнамо как! Ничего не видел вокруг, только работа. С ней познакомился в компании на даче, она племянница друга. И так она меня зацепила! Может, потому, что я света белого не видел из-за работы, или потому, что и не помнил, когда последний раз с женщиной был – из-за нее же, работы. Но зацепила всерьез. Веселая такая, хохотала, танцевала без остановки. Решил сразу: женюсь! На рас-сю-сюкивания, ухаживания всякие – ни сил, ни времени! И женился. И что, куда и для чего? У меня – становление дела, фирма, отбиваться от «наездов» всевозможных еле успевал и дело делал при этом. Я раньше часа ночи домой не приезжал, а в семь утра уезжал. А ей гулять хочется, ездить по курортам… дискотеки, подруги. Так на, вот деньги – веселись! Тогда мне казалось – все правильно, и вроде все так и устаканилось: у меня – дело, у нее – своя жизнь. И тут ей втемяшилась идея в голову, что надо переезжать в Москву. Какая Москва?! Дело у меня здесь, да все здесь, а ее как приворожило: «В Москву, я эту глухомань переросла, делать мне здесь нечего, а в столице ты другой бизнес сделаешь!» Ругались, скандалили! Устал я. Предложил ей родить ребенка, а там посмотрим. Она в истерику: какой ребенок, я еще молодая?! Какая «молодая», к тому времени уж под тридцатник ей было. И понеслось вразнос – скандалы, истерики каждый день. А у меня как раз такой обвал на фирме случился, что только держись! Достало меня до печенок, я и решил: хрен с тобой, вот тебе денег, езжай в Москву, покупай квартиру, обживайся, у меня там много дел теперь, так что часто приезжать буду. Отправил. А тут такое вокруг, е-мое! Отстрелы, переделы, наезды. Собрались мы с друзьями, объединились: надо вместе держаться, по одному сожрут и перестреляют к чертовой матери! Соединили три фирмы в одну, с одинаковой долей паев, отбились. И развиваться стали, и поперли понемногу. Вот тогда-то я немного очухался. Она – в Москве, я – здесь безвылазно. Я ей – «возвращайся». Да ты что! Такая истерика! Я и плюнул. К черту! Не до скандалов бесконечных. Любовницы, конечно, были, одна сменяла другую. А мне все безразлично, веришь? А тут Иринка! Я знать не знал, кто у нас там на магазинах стоит. Магазины – это ж так, мелочи, мы же совсем другими делами занимаемся. Я Ирину на повышение толкнул – но по заслугам, умница редкая! Вот ей и пришлось чаще в офисе головном появляться. Давай, Захар Игнатьевич?
Захар, кивнул, разлил. Выпили, закусили пельмешками горячими, которые Иринка на стол поставила – горкой на большом блюде.
– Я когда Ирину первый раз увидел… – продолжил свою исповедь Алексей. – Она приехала ко мне и главбуху обсудить свои предложения по работе. Ни черта не помню, что говорила – смотрел на нее и уплывал куда-то! Я понимаю, каково тебе это слышать, Захар Игнатьич, но ты правды потребовал, так что – извини. Я потом два дня ходил как чумной. «Магазины одежды», о чем вы?! Я этих подразделений и не касаюсь даже, замы отвечают. Вызвал бухгалтера, спросил, толковые ли предложения. Тот аж слюной брызгал, превозносил и хвалил, я заместителю: все идеи принять и реализовать! А через день ее к себе в кабинет пригласил официально, похвалить за работу. Говорю что-то, а сам во все глаза смотрю на нее! На следующий день в Москву улетел – разводиться с женой. Я ее не виню, сам дурак, женился неизвестно для чего и на ком, толком женщину не зная и не понимая совсем. Ты не думай, Захар Игнатьевич, я не козел от бизнеса и не сволочь денежная: жизнь бывшей супруги обеспечил и квартиру в Москве оставил. Пусть живет, как ей нравится. Прилетел назад – и сразу из аэропорта к Ирине, признался и предложение сделал.
Он замолчал. Молчали все трое. Долго.
Ну, е-мое, через пень колоду! Как в таких ситуациях поступать? Что говорить, делать, решать? Вот кто-нибудь знает наверняка!?
Как остаться людьми, наступив на горло собственной самости, обиде, и ничего не угробить, не опошлить?! А?!
– Ирин, сядь! – сухим горлом, почти сурово, приказал Захар.
Она метнулась, села рядом с ним, но смотрела в стол, опустив голову – пойди угадай, что думала. Захар молча разлил по трем маленьким стопочкам, поднял рюмку, молча чокнулись, молча выпили.
Все трое понимали: ему, Захару, только ему сейчас решать и вердикты выносить. И от его решения зависела жизнь четырех людей, включая видевшего уже десятый сон Никитку.
Захар прекрасно отдавал себе отчет в том, что, если упрется и потребует от Ирины порвать с Алексеем всяческие отношения, остаться в семье с ним и Никитой, она послушается, останется. И они постараются жить дальше, и, может быть, даже неплохо жить, но…
Но он потеряет навсегда и ее любовь, и ее уважение и дружбу, и тайное, больное поселится в их семье. А через пару-тройку лет они начнут тихо друг друга ненавидеть: он – за то, что она изменила ему душой, она – за то, что он не дал ей возможности стать счастливой с другим.