Сто удач и одно невезение (Свидание вслепую)
Шрифт:
А Ирина, подумав еще, сказала:
– Знаешь, если бы мы вот так, как сейчас, посидели бы и во всем разобрались, если бы я поняла, что у тебя – настоящая, сильная любовь, а не просто ты меня на молодуху какую меняешь, я б отпустила и благословила. Только при одном условии: мы навсегда остаемся родными людьми, и дружим, и поддерживаем друг друга.
– Ирка, это ты потому так говоришь, что тебе этого сильно хочется в твоей нынешней ситуации.
– Нет, – не согласилась она, – я на самом деле
– Так, значит, ты его все-таки любишь?
– Не зна-а-аю! – простонала Ирина. – Но вот с тобой сейчас заняться любовью не могу! И не знаю – почему! То ли тебя предаю, то ли его! Чувство премерзкое!
Они все говорили-говорили, и не только о ее переживаниях, а обо всем, о чем не удосужились поговорить за тринадцать лет. И Захар все отчетливей понимал, что теряет ее. Что ее сомнения, рассуждения, желание поступить правильно, никого не обидев, на самом деле – просто убегание от истины. А она такова: да, он, Захар, самый родной и близкий человек, но любит она другого и боится себе в этом признаться.
Не ему, Захару, а себе.
Если бы Ирка могла себя видеть со стороны, когда говорила об этом мужчине! У нее глаза загорались и подергивались поволокой нежности, щеки розовели – и стыдно, и нельзя, и тепло на сердце…
Он понимал ее. Сам не проходил ни разу через такие переживания и выбор тяжелый – но понимал.
И если она для него родной человек, то надо ей помочь… и отпустить. Она не лукавила, когда призналась, что отпустила бы его и благословила бы, поменяйся они сейчас местами, но при одном условии…
Она бы поняла! Вот зуб на выброс! И помогла!
Никуда не денется родство их душ, и готовность лететь на выручку друг другу, и, само собой, никуда не денется из прошлой и настоящей жизни Никитка, и общие родственники – все останется. Их любовь переродилась из сексуального влечения мужчины и женщины, мужа и жены, в другое – в любовь очень близких, родных людей. Ну, он-то еще хотел ее, и сильно, а вот она – уже нет, это Захар прочувствовал. Если они очень постараются, то сохранят этот дар родства и близости душевной, не оплевав друг друга взаимными упреками и претензиями при расставании, выяснением – кому и почему больней и хуже и кто кого предал.
И требуется приложить максимум душевных сил, чтобы это произошло именно так! Тогда и у Никитки останутся оба родителя любимых, и они друг у друга останутся, совсем в иной ипостаси, но, может, гораздо более значимой, ценной, по крайней мере, для них двоих.
Захар понял, что не хочет потерять Ирку как друга, как уважаемую им женщину, как мать своего ребенка, как члена его семьи, и есть только одна возможность для этого – отпустить ее и помочь.
О, Господи, это вообще реально?..
Все меняется
Но, боже мой, как же это трудно мужику – вот так, взять и отпустить родную жену, переступив через гордость, ревность, раскаленным прутом прожигающую мозг!
Конечно, он ревновал. Было бы странно, если бы нет…
Но он, привыкший брать на себя ответственность, уже принял решение. Это была та черта его характера, с которой редко приходилось сталкиваться его жене. Она не видела его в работе, распоряжающегося судьбами десятков тысяч людей, не видела, как он, преодолевая себя, вылезал из страшной болезни, она понятия не имела, какие волевые, железные решения приходилось принимать чуть ли не каждый день.
По сути, она вообще его мало знала…
Так получилось. Никто не виноват.
– Так, Ирина, давай, звони ему, пусть приезжает. Втроем поговорим! – распорядился он таким тоном, что жена и не подумала возражать.
Стояла глубокая ночь, но они жили в центре города, да и мужик этот, который за Ириной ухаживал, тоже. Пробок по ночам нет, но приглашенный прибыл через полчаса, хотя езды было минут десять от силы.
Захар сам открыл дверь, остановив жестом метнувшуюся было на звонок Ирину, и первым протянул гостю руку:
– Захар.
Мужик, переступив порог, ответил на рукопожатие:
– Алексей.
– Проходи, – пригласил Захар.
Как все нормальные люди, Алексей Павлович приехал не с пустыми руками, понимая, что не для простого разговора его пригласили посреди ночи. Посудил-порядил, взял из запасов своего домашнего бара водочки настоящей, достойной, для Иринки – вина, которое, он знал, ей нравится, для нее и держал. А по дороге заехал в магазин, прикупил к столу пельмешек ручной лепки, соку томатного, семужки и так, всякого, по мелочи, на закуску.
– Ир, – дипломатично попросил Захар, – пельмешки под разговор и закуску – сейчас самое то, да и картошка у нас остыла давно. Сделаешь?
Он сказал это мягко, не раздражая Алексея нарочитой демонстрацией: мол, муж распоряжается в своем доме своей женой, как хочет. Недаром Захар Дубров сделал такую внушительную карьеру, заслужил непререкаемый авторитет и глубокое уважение. Начальником он был грамотным, в людях и ситуациях разбирался до мелочей. И четко знал: когда ругать, а когда пряником подманивать!