Стоход
Шрифт:
Возвратившийся из Пинска Сюсько несколько дней ходил как пришибленный, ожидая, что шеф сорвет зло на нем. Но шеф молчал в эти дни, словно в рот воды набрал. А когда наконец вызвал к себе Савку, то заговорил совсем не так, как предполагал Сюсько. Не то что карать, а Гамерьер, наоборот, усиленно рекомендовал Савке придумать «более достойную» версию гибели карательного отряда. Единственный свидетель подвига деда Конона, подросток-пастух, был расстрелян в тот же день, как прибежал в село с трагической вестью. Теперь можно было в донесении написать что угодно. И Гамерьер
Савка читал ее и диву давался изобретательности шефа. Карательный отряд, оказывается, ворвался в партизанский лагерь, уничтожил всех партизан, за исключением командира и комиссара, которые прятались в другом месте, но на обратном пути полицейские и немцы попали на минное поле, и все погибли. Вместе с ними погиб смертью героя и проводник, местный житель, верно служивший великой Германии, Конон Багно.
Прочитав докладную и охотно подписав ее, Сюсько ретиво начал строить планы ловли Миссюры.
— В имении появились какие-то люди. Может, они связаны с партизанами?
— Я вам однажды уже приказывал: имение оставить в покое! — категорически сказал Гамерьер и пристукнул по столу. — Этим занимаюсь я сам.
Савка умолк, ощущая примерно то же самое, что ощущает пес, поймавший зубами камень, брошенный ему вместо хлеба, — и обидно, и зубам больно.
Сурков, парень, присланный Крысоловом, сразу попросился в разведку. Командир согласился. А Моцак, прочитав написанную новичком автобиографию, сказал:
— Давай, Алексей Иваныч, продолжай свое дело и у нас. А то мы до сих пор жили, как на вокзале: все в узелках.
Антон посмотрел на комиссара вопросительно.
— Нужен нам писарь, товарищ командир, — пояснил Александр Федорович. — Надо вести учет наших дел. Все-таки шестьдесят человек, это солидное воинское подразделение.
— Тогда, что ж, и начальник штаба нужен? — спросил Миссюра.
— Придет время, заведем и штаб. А пока что за все будет отвечать один человек. Согласен Суркова оставить писарем?
— Да, пишет он, как на машинке печатает, — ответил Антон, — буковка в буковку, читать легко.
Так Сурков и стал писарем. А его другу Синцову, с которым вместе воевал, вместе бежал из плена, не повезло. В первый же день он пошел с группой подрывников на железную дорогу. Вывихнул ногу. И так как это было очень далеко от своей базы, его отнесли на самодельных носилках в отряд «Буревестник», до которого было всего десяток километров, так он там и остался.
Кто мог догадаться, что Синцов — симулянт: ему нужен был предлог остаться в другом отряде, поближе к районному партизанскому штабу…
Олеся вторые сутки бродила с лукошком по лесу. И уже начинала беспокоиться, не случилось ли чего с Анной Вацлавовной или самим Гришей. Как вдруг услышала знакомое пение.
У поли дубо-о-чок, Зэлэный лысточок…Анна Вацлавовна! Поет спокойно, протяжно, значит, все
— Запоминай! — вместо приветствия сказала Анна Вацлавовна, пожимая руку и уводя в чащобу. — Эшелон с танками и горючим. Выйдет из Бреста на Барановичи в пять утра. Впереди вагон — танкисты.
— Опять не нашим достанется! — вздохнула Олеся. — Белорусским партизанам везет третий раз!
— Чудачка ты! Ребенок! — улыбнулась Анна Вацлавовна, любовно посмотрев на девушку, — не все ли равно, какие партизаны отправят их ко всем чертям. Важно, чтоб успели.
— Успеют!
— Следующая встреча возле того хутора, где мы с тобой проходили вчера. В березнячке.
— Не сердитесь на меня, Анна Вацлавовна! — и, чмокнув в щеку эту добрую, чем-то похожую на мать женщину, Олеся убежала в глубь леса, где ее ожидал «северок».
А через несколько часов Олеся уже плыла по речушке в другое место, о котором условились с Анной Вацлавовной. Так они меняли место радиопередач каждый день, чтоб фашисты, если и запеленгуют, не нашли.
В штабной землянке сидели Миссюра, Волгин, писарь Сурков и «язык», захваченный подрывниками, — молодой, пугливый немец.
Крысолов переводил пленному вопросы командира. Солдат, каждый раз порываясь встать, отвечал четко, не задумываясь. Писарь записывал аккуратными, ровными, как машинописные, буквами.
«В Бресте скопилось много эшелонов с боеприпасами и техникой: партизаны терроризируют железнодорожные пути, не дают возможности разгрузить станцию. Опасаясь катастрофы, которая может возникнуть, если налетит советская авиация, немцы решили разгрузить Брест и создали в двадцати километрах от Янова подстанцию. Туда постепенно перегоняют все несрочные военные грузы».
Медленно, короткими фразами Крысолов переводил вопросы и ответы. И Антону видно было, что хотя и с трудом, но Волгин справляется со своим делом, раз немец всегда моментально отвечает на вопросы.
Писарь записывал. Он вообще записывал все, что слышал во время допросов, что узнавал от подрывников или разведчиков, возвращавшихся с задания. В его огромной, сшитой самим из серых листов тяжелой книге были такие, например, записи:
«12 мая 1942 года.
На девятом километре от ст. Янов пущен под откос воинский эшелон с техникой и живой силой. Убито около ста, ранено около четырехсот немецких солдат и офицеров. Мина самодельная. Тол добыт из авиабомбы, не взорвавшейся в партизанском лесу. Бомба сделана в Мюнхене. Вероятно, нашими людьми, иначе она взорвалась бы. Минировал Илюшин. Патрулировали Козлов, Солодов, Хмара (житель села Высокое, под Пинском. Невеста, Зося Юхнович, живет в Вульке)».
«14 мая 1942 года.
На перегоне от Янова до Пинска разобрано 12 километров пути. Движение поездов было остановлено на сутки. Партизанам помогали жители деревни Потапичи…»