Стокгольм
Шрифт:
— Конечно. Расслабься, малышка. Можешь отдохнуть, выпить…
— Спасибо.
Мальчишка трет глазки кулачком и даже не хнычет, когда я укладываю его на столик для пеленания и раздеваю. Подгузник сухой, Ана недавно меняла… Мне нравится эта пижама, Ана купила её совсем недавно, на ней забавный принт: «Лучшее, что есть в этом мире». И это так, Тедди действительно лучшее, что случалось со мной. Как я радовался, но почему-то очень стеснялся выразить эту радость, когда врачи подтвердили, что он здоров, что его зрение и слух в порядке.
У многих детей, рожденных так рано, часто бывают проблемы со зрением или слухом,
— Ты моё чудо. Моя радость. И моя гордость, Теодор.
В одной руке мальчишка сжимает своего зайчика, а в другой — мою ладонь, лежащую на его животе. Тедди смотрит на меня, но за минуту зевает целых три раза, поэтому не возражает, когда я начинаю покачивать его.
— Спи, малыш. Папа всегда рядом. И, кажется, я даже составлю тебе компанию.
***
Очередное судебное заседание переносится на час позже, и мы стоим с Лейлой друг напротив друга у зала суда. Наши юристы беседуют между собой чуть в стороне, и я чувствую, что отец не спускает с меня взгляда.
Блять, да не так я хотел готовиться к первому рождеству сына, к его дню рождения!
Мы с Аной должны искать игрушки на дерево, которого у меня ни разу не было с переезда в эту квартиру, чулки на камин, выбирать рождественский костюм тыковке, я не должен был пропадать с утра до вечера сначала в суде, а потом на работе! Я Теодора не держал на руках уже неделю.
— Я согласен на мировую, — в коридоре было слишком тихо, меня слышали все. На устах мисс Уильямс расцветает улыбка от сладкой победы, она считает, она добилась своего. И она права, так или иначе…
— Кристиан, ты уверен?..
— Да, после этого заседания вы должны предоставить мисс Уильямс и её адвокатам мировое соглашение на подпись в течение недели. Это должно закончится к рождеству.
Я действительно хотел решить всё «по-мирному». Но с меня достаточно. Победа не будет твоей, Лейла. И ты не посмеешь испортить мне подарок, что я подготовил для Анастейши.
Мои адвокаты выводят меня на улицу, подальше от лишних ушей, но ни один из троих не решается задать главный вопрос: какого черта я, собственно, творю.
— На одной из встреч вы говорили о «запасном» плане. Он должен быть выполнен к Рождеству. Мне нужен сын, и даже «девяносто на десять» в мою пользу меня не устроит. У вас две недели. Двойная оплата.
Хочу напиться. Я жутко вымотан.
— Проигрываешь, но делаешь вид, будто гордо держишь голову, Кристиан? — Лейла выходит из здания суда и осторожно спускается по скользким ступеням, застегивая на себе теплое пальто и поправляя шарф. Чёрт возьми, эти сапоги на шпильке…
— Я просто гордо держу голову, Лейла.
— Я не понимаю, почему ты так долго выделывался…
— «Долго выделывался»? Твою мать, понимаешь, о чем ты вообще говоришь?! Это мой сын! Это тебе было плевать и сейчас плевать, как он, что с ним…
— Мне не плевать!
Заметив
— Но почему-то только я выкармливал его, считал за счастье, когда мне позволяли взять его на руки на пять минут, потому что он долго не мог поддерживать температуру собственного тела. Это я радовался как ребенок, когда он сам задышал. Только я провел два месяца в реанимации новорожденных. Крохотный, нездорово красный, но кожа прозрачная-прозрачная, видны все венки, синячки от уколов… Я ненавижу тебя, Лейла. Не-на-ви-жу.
— Кристиан, но он же выжил, — ничего не выражающий голос, будто я рассказываю о чем-то глупом и неинтересном. Будто это не важно. Сука.
Десять. Девять. Восемь…
— Он выжил. Он жив и здоров, благодаря мне, Лейла, я знаю… При мне девочка в реанимации умерла. Точно такая же, как Тедди, те же двадцать девять недель, неделя в кювезе… И я даже не смог себя представить на месте её мамы. Мне никогда не было настолько больно, как было в тот момент за чужого ребенка. Так страшно за своего ребенка. И после всего, что мы с ним пережили, ты хочешь просто взять и забрать его? Заявить свои права? Ты вообще помнишь, каким он родился? Как ты просто смогла закрыть глаза на крошечного человека? Тридцать пять сантиметров и полтора килограмма веса. Сейчас почти десять килограмм и около семидесяти сантиметров. Мой сын. Сын для Анастейши, спасшей его от приступа удушья. Но не для тебя.
Глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю, стараясь успокоиться. Не зол. Просто в горле встал комок, а на глазах слёзы, лишь только думаю о том, каким был Тедди, и что могло произойти… Что он мог уйти, как ушла та малышка, названная своими родителями Хоуп.
Я счастливчик. Я чёртов счастливчик.
Лейла удаляется от меня быстрым шагом, плотнее укутываясь в своё пальто, поправляя шарф, и всего на мгновение мне кажется, что она всхлипывает… Но мне всего лишь кажется.
Пора домой. Я соскучился по Ане и Тедди.
Я соскучился по своей семье.
Комментарий к
простите-простите-простите, что не сразу ответила на ваши отзывы! :(( я замоталась, ведь пообещала вам скорую проду, плюс отдых, как-никак.)
ну, что, страшно? :3 а вот бойтесь)
========== Часть 20 ==========
— Тыковка-тыковка-тыковка! — Ана хохочет в один голос с мальчишкой, отталкивая от себя качели с Тедди и «хватая» его, когда они летят к ней.
Декабрь тёплый и солнечный, в отличие от холодного, почему-то, ноября. Около десяти градусов тепла и совсем не было снега, но сильные ветра. Но сегодняшний день настолько теплый и тихий, что Анастейше удалось вытащить нас в парк. Я медленно пью свой кофе, уже инстинктивно покачивая пустую коляску, и наблюдаю за счастьем, что принадлежит мне. Я так скучал по ним… Будь проклята эта Лейла.
Я действительно был готов сжалится над ней. Оставить право проведать сына, выплатить ей денег, выполнить решение суда или часть её договора… Если бы она тоже была человеком. Если бы так не давила, если бы так откровенно не заявляла, что плевать она хотела на «этого» ребенка. Если бы не хотела лишить меня сына.