Стократ
Шрифт:
– Ерунда какая-то, – сочувственно сказала Тина. – То говорит – Шмель остается, то – наоборот… Ты нос-то не вешай, отец мой к тебе привык, на улицу не выгонит. Хочешь – так и вовсе у нас оставайся.
– Спасибо, – Шмель поглядел на свои пыльные башмаки. – Я пойду.
– Куда пойдешь? – Тина решительно поднялась с бревна. – Если на перевал, так это утром надо выходить, до рассвета, а то как застанет ночь в горах… Иди сейчас в таверну, расскажи все моему отцу, пусть тебя накормит! А то из штанов вываливаешься… – она обернулась к своему соседу. – Исхудал за это время – ужас как! Ест, как тень, и работает,
Шмель опустил голову ниже и, не глядя и не слушая, зашагал прочь по улице.
Легко сдался, подумал Стократ. Как-то слишком легко. Я в его годы полез бы, конечно, драться.
Он усмехнулся краешками губ. О да, в его годы… Сиротский приют, большие темные комнаты, столь же темные смутные мысли и кулаки, не знающие боли. Сколько уже лет прошло, и с тех пор он никого не бил, а костяшки по-прежнему тверды, как щитки…
Задумавшись, он положил ладонь на рукоять меча – и тут же убрал руку. Люди часто видят в этом жесте угрозу, и совершенно напрасно: Стократ никому не угрожал. Давно. С отрочества.
Просто сразу, без угроз, наносил удар.
– А вот лесовики, – он потянул за руку привставшую было Тину и усадил ее обратно на бревно. – Ты мне расскажи о них подробнее.
– Зачем? – она в самом деле удивилась.
– Ну как же. Я, сколько брожу, здесь в первый раз о таких услышал. А вы с ними торгуете. Мне же интересно.
– Интересно? – кажется, она впервые задумалась, не издевается ли над ней чужеземец.
Раньше я тоже не понимал, подумал Стократ. Даже когда был ребенком. Мир предлагал мне то, что можно съесть, то, что опасно и то, с чем нужно драться. И съедобное, и опасное, и драчливое не были при этом интересны – я просто ел, просто бил или прятался, если не мог ударить. И множество людей так живут.
Он вспомнил, как впервые пришел на вершину холма с мечом на поясе, пришел после долгого ночного перехода, валясь с ног, голодный, замерзший; увидел реку внизу и лес на горизонте, и светлеющее небо над озером, – и вдруг поразился, как никогда в жизни.
– Да, интересно, – сказал он Тине. – Откуда они взялись такие? Они люди?
– Да вроде, – видно было, что Тина никогда не задумывалась о такой простой вещи. – Люди… Просто давно, тысячу лет назад… или сто лет, не знаю, в наших краях был мор. И все, кто тут жил, перемерли, а одни ушли в леса и спрятались. Они тоже болели, но не померли, а так… изменились. Глаза у них есть, но не видят, и рот есть, но не говорят.
– А как они ходят в лесу, на деревья не натыкаются?
– Они и бегают, и луки у них есть… Я говорю: не ходи к заставе.
– А как они друг с другом ладят, если они слепые и немые?
– Не знаю, – помолчав, призналась девушка. – Варят друг другу каши, наверное.
Она запнулась, а потом вдруг порозовела и оживилась:
– Это сколько же возни, представляешь! Если на каждое слово надо кашу варить! Муж жене велит, чтобы сумку ему собрала, идет на кухню, возится, варит: положи мне, мол, хлеба, ложку, миску, соль, одеяло… А про бритву и забудет! И приходится новую кашу! А просто сказать – стой, я бритву забыл, и не додумается!
Она засмеялась.
Взмыла с голенища бабочка. Она сидела тут давно и пригрелась, а тут взлетела, но не от смеха Тины, а потому что на сапог упала тень. Стократ поднял глаза; рядом возвышался, держа голову чуть набок, Глаза-и-Уши, высокий мужчина с седеющей козлиной бородкой.
– Это ты – чужеземец с мечом? – спросил строго.
– Совершенно очевидно, – после коротенькой паузы отозвался Стократ.
– Что?
– Разумеется, я чужеземец. А вот мой меч.
– Князь хочет говорить с тобой.
Тина не то ахнула, не то громко вздохнула.
Шмель не пошел в таверну. Там сейчас соберутся друзья и родственники Плюшки во главе с торговцем Сходней; нет, Шмель не завидовал. Он просто не мог забыть переглядку мастера с учеником: встретившись взглядом с учителем, Плюшка мигнул и вдруг просиял, будто о чем-то догадавшись…
«Дырявая лодка не уплывет». В том питье, что пробовал Шмель, никакой лодки не было. Там вообще ничего не было. Пусто.
Он вышел на дорогу, ведущую в лес, к заставе. Солнце уже склонялось, но до сумерек было далеко. Шмель набрал воды из источника – на поясе у него всегда висела фляга, так учитель велел. Бывший учитель.
Кривозвездка и Факел обычно росли у воды. Их трудно было искать, но Шмель знал секреты. Усевшись на камне, он разжевал сперва три цветка кривозвездки, потом метелочку Факела. Получилась неплохая, легко распознаваемая частица «не»: если добавить этой кашицы в питье, смысл его поменяется на противоположный. Верю – не верю, хочу – не хочу…
Шмель выплюнул травяную кашицу вместе со вкусом – на проезжую дорогу.
Будь он сильным и умным, как герой сказок – составил бы для мастера питье со смыслом: «Ты меня предал и обманул людей. Но я все знаю, расплата придет…» Но для такого послания нужны редкие ингредиенты. И Шмель – не герой сказок, а так, мальчишка…
Он встал, вытер слезы рукавом и зашагал обратно к поселку.
– Это правда, что ты убиваешь людей за деньги?
– К счастью, нет.
Князь нахмурился.
Это был молодой еще человек из очень молодого рода. Еще прадед его сплавлял лес, как все в округе, а дед научился воинскому ремеслу и нанялся в чужое войско, и собрал вокруг себя доверенных людей, и ухитрился мечом добыть себе славу и землю. Его отец смог удержаться у власти и упрочить ее, и вот – первый в династии, получивший титул по наследству, принимал Стократа в своем бревенчатом доме и не знал, как правильно поставить себя с незнакомцем.
– Ну как же… мне донесли, что твой меч… что тебе платят за убийства.
– Так вернее, – признал Стократ. – Случается, я убиваю убийц и насильников. И если мне вдруг – почему-то – платят родственники их жертв, я принимаю плату.
– А, – князь приободрился. – Тогда… А заказы ты принимаешь?
Стократ поднял брови. Длинная гневная речь не была бы столь красноречива.
Князь ощетинил короткую бороду. Некому и некогда было учить его скрывать чувства, как подобает высокородному, поэтому все, о чем он думал, сразу же отражалось на лице. Князь молча сокрушался, что идиоты-стражники впустили гостя со здоровенным мечом у пояса, такую стражу по-хорошему надо бить палками на базарной площади, но другой ведь нет…