Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гейнцельман Анатолий Соломонович

ТОПОЛИ 

Высокие тополи, рыцари важные В заката золоченных латах, На страже в червонных палатах Степенно качаются с песнею шпажною. Им истины плевелы чужды бумажные, Истории сложной шахматы, Моральной Голгофы стигматы, – Их шелест и шепот – идеи закряжные. Сомкнитесь, обстаньте! Я первенец Божий, Стихии больной менестрель, Я миг, на безбрежность творенья похожий. Хрупка, паутинна свирель, И дует и плюет сатир толсторожий В души голубой акварель.

ВОРОНЫ

Исполинской крылатой гребенкой, Как тяжелые, острые бороны, Бороздят сине­черные вороны Над убогой родимой сторонкой. Бледно­сини,

как глазки ребенка, Колеи, что в лазури проторены, Но вороньи кар­кар чуть повторены, Как заноет опять под печенкой. Эти черные в небе горланы, Это жизни обыденной жуть, Это красные в мелях баканы. Чуть услышишь, под мышкою ртуть Закипит, и раскроются раны, И на солнце тогда не уснуть.

ЧЕЛОВЕК

К беспредельности неба и к звездному чуду, К многошумности моря, к ажурности трав, Даже крайние розы в пути оборвав, Я восторженным век свой недолгий пребуду. К человека ж телесному, страшному блуду, К аромату жестоких идейных отрав, К всеизведавших грешных очей изумруду Я останусь до смерти жесток и неправ. Человек – омерзительная амальгама Из угасшей в гниющей трясине кометы И низверженных ангелов злобного гама, Человек – марафонский посланец без меты. И души не сложилась бы дивная гамма, Если б в мир не явились зачем­то поэты. 

ОКО

Вчера в громадном терпеливом глазе Измученной, худой, цыганской клячи, Жевавшей мокрую солому в тазе У низкого плетня убогой дачи, Я отражался, как в хрустальной вазе, Миниатюрный, созданный иначе, С горами, лесом, тучами в экстазе, Как иерогли/ф таинственной задачи. Сегодня на плетне висела шкура Кровавая, на глаза ж поволоке, Меж мускулов раздутых, сине­бурых, Рои жужжали оводов стооких, И, такова уж у меня натура, С недоуменьем думал я о роке.

В ТРЕУГОЛЬНОЙ РАМЕ 

Направо шест засохший ясенёвый, Налево тень бросающий стожок, Внизу бурьян с щетиною ежовой, Вдали сухой за сливами лужок. А в треугольной раме бирюзовый Атласный фон и белый сапожок Недвижной тучки, и деталью новой Зачем­то узкий месяца рожок. Какой он бледный в жаркие полудни! Как дважды в чае выжатый лимон. Куда его мечтательности чудной Девался звезды затмевавший сон? Такой и ты в нередкостные будни, Скучающий на солнце Эндимион! 

CAMPOSANTO 

1

Когда я прихожу в непрошеные гости Куда­нибудь впервой с котомкой и узлом, Я второпях ищу в предместиях погосты, И если красоты таинственным жезлом Природа не дарит там отошедших кости, Я прячусь, как могу, от Смерти за углом Или бегу опять через поля и мосты, Твердя до одури изведанный псалом. Я смерти не страшусь, но новые постели Меня еще гнетут и нищенский отель, Или клоачная больницы где­то келья: Там может зазвучать в последний раз свирель, Когда еще не весь от страстного похмелья Я отойду, познав загадочную цель.

2

Верую свято, что будут аканты, Меч кипариса и царственных пиний Митры мое окружать Camposanto В небе, окрашенном в яспис и миний; Верую свято, что купол гиганта, Архистратига скульптуры, как синий Будет мне ангел листы фолианта Тихо до Божьего творчества линий Раскрывать, поднимаясь на красных котурнах, Что в классической Рима моей колыбели Я покроюся звездной эмалью лазурной, Что вихриться вокруг будут Фебовы шмели И забьется вблизи под хрусталевой урной Ароматное сердце эфирного Шелли. 

КОЛОННЫ ЭРОСА 

Золото, золото, царственный миний Своды покрыли лазоревых крипт, Нежно певучей гармонией линий Неба увит голубой манускрипт. Аквамаринные пышные зонты Тихо плывут в безбережность, клубясь, Брызжут алмазами ввысь горизонты, В облак вонзая чеканную вязь. Лес, завернувшись в гиматион черный, Дремлет, склоняя шелом на копье, Ярче,

всё ярче ликуют валторны, Феб приближается к дремлющей Ио. Страстно покрыли зеленые груди Перстнями пышно объятые персты, Око рубинное в глаз изумрудных Ищет чего­то колодцах отверстых. Время вечерних теперь сатурналий, В розах белеет треножник в акантах, Брызжут фонтаном жемчуг и кораллы, Нивы, и небо, и лес в корибантах. Как Алигьери пред смерчем Дидоны, Я, пораженный, гляжу в небеса: Дымчатые там вихрятся колонны, Базой ажурной спускаясь в леса… Что это? Кто этот зодчий великий, Землю связавший с лазоревым сводом? Кто это башню крылатою Никой Вдруг увенчал в поединке с Нимвродом? Эрос строитель базилики этой, Вихреколонной, зарей упоенной, Эрос, связавший былинку с кометой, Атом венчающий царской короной. Это влюбленных летят миллиарды, Это, ритмично кружась, комары Стелют крылатые, легкие чадры В бледноланитные где­то миры. Ах, не пора ли и всем нам влюбленным С грустной проститься земною купелью? Ах, не пора ли под сводом червонным Белою стать навсегда капителью? 

ЖЕМЧУЖНИЦА 

Я жемчужница в тихом заливе, Неприступен мой маленький дом, Не страшны мне приливы­отливы И прожорливой плоти содом. От скуластых подводных чудовищ, От зобастых ныряющих птиц Не убудет искристых сокровищ Из­за духа зубчатых бойниц. Я снаружи шершав и невзрачен, Но живу я глубоко внутри. На молитвы досуг мой потрачен, Я молюсь от зари до зари. Я отшельник, не знающий мира, Извивающегося вокруг, Но во мне из любовного мирра Драгоценный родится жемчуг. Многолетнею схимой заслужена, Средь кровавой всеобщей вражды Для меня родилася жемчужина Из глубокой и чистой воды. И на сердце лелея болезную, И нездешней любовью любя, Я всё снова десницу железную Отстраняю судьбы от себя. Изумрудной стеною запружена Неприглядность вокруг бытия, И растет с каждым часом жемчужина Ненаглядная подле меня. И всё крепче мой дом перламутряный Защищает от яви и бурь, И всё ярче кораллы в час утренний Рассыпает над морем лазурь. И становится мир всё ненужнее И всё крепче духовная сталь, Всё таинственнее, всё жемчужнее Вдохновенного слова скрижаль. 

АККОРДЫ 

Крестоносец Анатолий Много мельниц ветряных, Много палиц и дреколий Победил и змеев злых. Черноризец Анатолий, Светоч духа излия, Много новых создал схолий К Божьим книгам бытия. Пальмоносец Анатолий Неба искрылил лазурь, Мира исшагал раздолье, Водных приобщился бурь. Псалмопевец Анатолий Златострунную псалтырь Разбивает в чистом поле О горючий алатырь. 

УМИРАЮЩИЙ СЕРАФИМ 

В лазурь стремившееся тело, Как камень, падает на дно, Одно крыло обледенело, Другое солнцем сожжено. Загрязнены одежд перяных Когда­то снежные края, И из­за облаков багряных Душа, кадильница моя, Глядит, как обгорелой мачты Вздымаемый волнами пень. Но некому сказать: Не плачьте! Могильная прияла сень Моих соратников немногих Задолго до того, как Тасс Пел грезу паладинов строгих И Дант увидел Ипостась. Один в синеющем сугробе, Под паутиной мертвых вай Лежу я, вспоминая в гробе Душистый флорентийский май. И ничему уже не веря, Недвижим, холоден и чист, Жду палицы народа­зверя, Жду Каиновой дубины свист. Но ты всё снова на колени Склоняешься передо мной И узел расправляешь звений Моей кадильницы святой. И снова синим фимиамом Кадит уставшая душа, И ты перед воскресшим храмом Стоишь, молитвенно дыша, И с крыльев чуть затрепетавших Сметаешь снеговой балласт. Тебе воздаст Господь упавших, Творец архангелов воздаст!