Столетняя война
Шрифт:
— Он будет жить, — упрямо повторил Томас.
— Спи, — сказал мессир Гийом. — Я присмотрю за ним.
Томас уснул среди трупов, на боевой позиции, где стонали раненые, а ночной ветер шевелил белые гусиные перья истыкавших долину стрел. Состояние Уилла Скита к утру не изменилось. Он так и сидел с пустыми глазами, глядя в никуда.
— Я разыщу графа, — сказал отец Хобб, — и пусть он отправит Уилла в Англию.
Войско вяло шевелилось. Сорок английских латников и столько же лучников похоронили в Креси в церковном дворе, но сотни французских трупов,
Отец Хобб искал графа Нортгемптонского. Сразу после рассвета на подмогу уже разбитому войску прибыли две тысячи французских пеших ополченцев. В утренней дымке они приняли приветствующих их всадников за своих, но тут рыцари опустили забрала, взяли копья наперевес и пришпорили коней. Ими командовал граф Нортгемптонский.
Большинство английских рыцарей в предыдущие дни отказались от возможности сражаться верхом, но теперь, этим воскресным утром, их огромные жеребцы пробили кровавые бреши в рядах ополченцев, а потом развернулись, и всадники стали рубить уцелевших, сея панику. Французы побежали, а безжалостные англичане скакали вслед, рубили и кололи, пока не устали от бойни.
На холме между Креси и Вадикуром собрали множество вражеских знамен. Флаги были изорваны, а некоторые промокли от крови. Эдуарду принесли орифламму. Он свернул ее и велел священникам вознести благодарность. Его сын остался жив, битва была выиграна, и весь христианский мир теперь узнает, что Бог покровительствует англичанам. Король собрался провести весь день на поле боя, чтобы отметить победу, а потом хотел идти дальше. Его войско по-прежнему изнемогало от усталости, но теперь у солдат была обувь, и их ждала еда. Скотина мычала под ножами стрелков, солдаты несли еду с холма, где французское войско оставило свои запасы. Некоторые собирали в поле стрелы и связывали в охапки, а женщины грабили мертвых.
Граф Нортгемптонский вернулся на холм близ Креси довольный и разгоряченный.
— Разделали их, как баранов на бойне! — радовался он, а потом проехался вдоль холма, чтобы оживить переживания последних двух дней.
Граф остановился рядом с Томасом и улыбнулся стрелкам и их женщинам.
— Ты переменился, молодой Томас! — радостно воскликнул граф.
И осекся. Он увидел Уилла Скита, бессмысленного, как младенец, с перевязанной синим платком головой.
— Уилл? — окликнул он его. — Сэр Уильям?
Скит не шелохнулся.
— Ему прорубили череп, милорд, — сказал Томас.
Напыщенность графа улетучилась, как воздух из проткнутого пузыря. Качая головой, он понуро сгорбился в седле, повторяя:
— Нет, нет. Только не Уилл!
Граф все еще держал в руке окровавленный меч, но теперь вытер клинок о конскую гриву и засунул его в ножны.
— Я собирался отправить его назад, в Бретань, — сказал он. — Он будет жить?
Никто не ответил.
— Уилл? — позвал граф.
Он неуклюже слез с седла и опустился на корточки рядом с йоркширцем.
— Уилл!
— Ему нужно в Англию, милорд, — проговорил отец Хобб.
— Конечно, — согласился граф.
— Нет, — сказал Томас.
Граф нахмурился.
— Нет?
— В Кане есть врач, милорд, — объяснил по-французски Томас, — и я бы отвез его туда. Этот врач творит чудеса, милорд.
Граф печально улыбнулся.
— Кан снова в руках французов, и я сомневаюсь, что они окажут тебе радушный прием.
— Окажут, — сказал мессир Гийом, и только тут граф заметил француза и его незнакомый наряд.
— Это пленный, милорд, — объяснил Томас, — он мой друг. Мы служим вам, так что выкуп принадлежит вам, но только он может отвезти Уилла в Кан.
— Выкуп большой? — осведомился граф.
— Огромный.
— Тогда ваш выкуп, сэр, — жизнь Уилла Скита, — сказал граф мессиру Гийому, потом встал и, передав поводья коня одному из стрелков, повернулся к Томасу.
«Мальчишка переменился, — подумал он, — стал похож на мужчину. Остриг волосы — вот в чем дело. Точнее, обкорнал. Теперь он выглядит как солдат, как человек, за которым стрелки пойдут в бой».
— Ты мне понадобишься весной, Томас, — сказал граф. — Нужно будет возглавить лучников, и, если Уилл не сможет, придется тебе. Пока пригляди за ним, но весной — снова ко мне на службу, слышишь?
— Да, милорд.
— Надеюсь, твой лекарь действительно умеет творить чудеса, — сказал граф Нортгемптонский и с этими словами удалился.
Мессир Гийом понял только то, что было сказано по-французски. Он вопросительно посмотрел на Томаса.
— Мы едем в Кан? — спросил он.
— Отвезем Уилла к Мордехаю.
— А потом?
— Я отправлюсь к графу, — коротко ответил Томас.
Мессир Гийом вздрогнул.
— А Вексий, что с ним?
— А что с ним? — грубо переспросил Томас. — Он потерял свое проклятое копье. — И, взглянув на отца Хобба, перешел на английский: — Моя епитимья исполнена, святой отец?
Отец Хобб кивнул. Он забрал у Томаса сломанное копье и доверил его духовнику короля, который обещал поместить реликвию в Вестминстер.
— Твоя епитимья исполнена.
Мессир Гийом не говорил по-английски, но, видимо, все понял по тону священника и обиженно взглянул на Томаса.
— Вексий по-прежнему жив, — сказал он. — Он убил твоего отца и всю мою семью. Даже Бог хочет его смерти! — В единственном глазу мессира Гийома блеснула слеза. — Ты бросишь меня, как это сломанное копье?
— Чего вы хотите от меня? — спросил Томас.
— Найти Вексия. Убить его, — злобно проговорил рыцарь.
Томас ничего не ответил.
— У него же Святой Грааль! — настаивал француз.
— Этого мы не знаем, — сердито возразил Томас и подумал: «Боже небесный и сын Божий, помилуйте меня! Я могу стать командиром лучников. Могу поехать в Кан и дать Мордехаю сотворить чудо, а потом повести стрелков Скита в бой. Мы можем побеждать ради Господа, ради Скита, ради короля Англии».