Столетняя война

Корнуэлл Бернард

Сын более аккуратен с деньгами. Он богат, конечно, очень богат, но не щедр, - сказал аббат.

Голос аббата задрожал, когда он взглянул на кучу низкопробных, деформированных и гнутых монет.

– Что ты будешь делать?
– спросил он нервно.

– Делать?
– казалось, Бастард задумался об этом, потом пожал плечами.
– У меня есть деньги, - наконец произнес он, - какие уж есть, - он помедлил.
– Это работа для законников, - в конце концов решил он.

– Для законников, да, - аббат, обеспокоенный тем, что его могут обвинить в замене монет, не мог скрыть своего облегчения.

– Но не в суде графа, - добавил Бастард.

– Может быть, в суде епископа?
– предложил аббат.

Бастард кивнул, потом бросил на аббата сердитый взгляд.

– Это зависит от твоего свидетельства.

– Конечно, господин.

– И как следует заплати за это, - добавил Бастард.

– Ты можешь рассчитывать на мою поддержку, - сказал аббат.

Бастард подбрасывал одну из монет в искореженной руке – ее пальцы как-будто были раздавлены большим весом.

– Придется оставить это законникам, - объявил он и приказал своим людям заплатить аббату любыми хорошими монетами, которые только смогут найти среди лома.

– Не имею ничего против тебя, добавил Бастард аббату, вздохнувшему с облегчением, и повернулся к брату Майклу, который достал пергамент из кошеля и попытался отдать его. – Подожди, брат, - прервал его Бастард.

Приближалась женщина с ребенком. Брат Майкл до сих пор их не заметил, поскольку те путешествовали вместе с другими женщинами, следовавшими за эллекенами и пережидавшими атаку на замок за пределами Вийона.

Но сейчас молодой монах заметил ее, заметил и задрожал. Весь день его преследовал образ Бертийи, но эта женщина была так же красива, хотя и совсем другой красотой.

Бертийя была мягкой и нежной брюнеткой, а эта женщина - крупной и запоминающейся блондинкой. Высокая, почти как Бастард, и ее бледно-золотые волосы, казалось, светились в восходящем зимнем солнце.

У нее были умные глаза, широкий рот, длинный нос и стройное тело, облаченное в кольчугу, начищенную проволокой, песком и уксусом так, что она казалась сделанной из серебра.

Господи, подумал монах, да там, где она прошла, должны распускаться цветы. У ребенка, мальчика лет семи-восьми, было ее лицо, но волосы черные, как у Бастарда.

– Моя жена Женевьева, - представил женщину Бастард, - и мой сын Хью. Это брат...
– он остановился, не зная, как зовут монаха.

– Брат Майкл, - представился монах, не в силах отвести глаз от Женевьевы.

– Он привез мне послание, - сообщил Бастард своей жене и жестом указал, что монах должен отдать Женевьеве этот истрепанный клочок пергамента с рассохшейся, потрескавшейся и искрошившейся печатью графа.

– Сэру Томасу из Хуктона, - прочла Женевьева имя, написанное поперек сложенного пергамента.

– Я Бастард, - сказал Томас. Он был крещен Томасом и большую часть своей жизни называл себя Томасом из Хуктона, хотя, если бы захотел, мог называть себя и по-другому, поскольку граф Нортгемптон возвел его в рыцарское достоинство семь лет назад. Кроме того, хотя и рожденный бастардом, Томас имел права на графство на востоке Гаскони.

Но он предпочел быть известным как Бастрад. Это внушало врагам дьявольский страх, а напуганный враг уже наполовину побежден.

Он взял у жены послание, подцепил ногтем печать, а потом решил, что чтение письма может и подождать, засунул его за перевязь меча и хлопнул в ладони, привлекая внимание своих людей.

– Через несколько минут мы отправляемся на запад! Приготовьтесь!
– он повернулся и поклонился аббату.
– Прими мою благодарность, - вежливо сказал он, - законники, несомненно, придут поговорить с тобой.

– Господь им поможет, - с готовностью ответил аббат.

– А это, - Томас добавил еще денег, - для моих раненых. Позаботься о них, а тех, кто умрет, похорони и отслужи мессу.

– Разумеется, господин.

– Я вернусь проверить, что их должным образом лечили.

– Буду с радостью ждать вашего возвращения, сир, - солгал аббат.

Эллекены вскочили на коней, и пока Томас прощался с солдатами, отправлявшимися в лазарет, дрянные монеты ссыпали в кожаные мешки, погрузили на вьючных лошадей и под все еще восходящим солнцем поскакали на запад.

Брат Майкл ехал на чьей-то лошади рядом с Сэмом, который, несмотря на юное лицо, очевидно, являлся одним из предводителей лучников.

– Часто ли Бастард прибегает к услугам законников?
– спросил монах.

– Он их ненавидит, - ответил Сэм.
– Если бы мог, он бы утопил всех проклятых законников до последнего в самой глубине ада, и пусть дьявол завалит их дерьмом.

– И все же пользуется их услугами?

– Пользуется?
– Сэм рассмеялся.
– Он сказал так аббату, правда?
– Сэм мотнул головой на восток.
– Там, брат, за нами следуют с полдюжины людей.

Они не очень-то умны, потому что мы заметили их, а теперь они собираются поговорить с аббатом.

Они вернутся к своему хозяину и скажут, что видели, как мы поехали на запад , а его жирдяйская светлость будет ждать визита законника. Только не дождется. Вместо него он получит вот это.

Он похлопал по гусиному оперению стрел в колчане. На некоторых перьях засохла кровь от боя в Вийоне.

– Ты имеешь в виду, что мы собираемся сражаться с ним?
– уточнил брат Майкл и не заметил, что сказал «мы», как и не задумался, почему он все еще с эллекенами вместо того, чтобы идти в Монпелье.

– Конечно, черт возьми, мы собирается сразиться с ним, - презрительно сказал Сэм.
– Чертов граф обманул нас, не так ли? Поэтому мы повернем на юго-восток как только те сонные ублюдки закончат трепаться с аббатом.