«Столетья не сотрут...»: Русские классики и их читатели
Шрифт:
Если же самое страшное случится, то незачем ведь вспоминать, писать, продолжать…
Россия ответила. Отсылая читателя за подробностями к нашей книге "Тайные корреспонденты "Полярной звезды"", восстановим канву событий.
Герцен обещал издать первую книгу "Полярной звезды" к годовщине казни декабристов, 13(25) июля 1855 года, однако не успел, и альманах выходит в конце августа. Последовательно набирая в своей типографии статью за статьей, оттиск за оттиском, Искандер уже готов был отдать том в переплет, когда 16 августа 1855 года в Лондоне появился старинный московский приятель, человек круга Грановского, врач Павел Лукич Пикулин. Он привез очень важное письмо московских друзей, а также — давно ожидаемый
А ведь это было эхо той, высказанной год назад, печатной просьбы прислать стихи—эхо первой книжки "Былого и Дум", "Тюрьмы и ссылки".
Прибытие стихов, дружеский отзыв москвичей — тот голос родины, которого не хватало среди гула европейского одобрения; к тому же героический Пикулин (не забудем, что Крымская война еще продолжалась, что именно в эти месяцы шли последние бои за Севастополь), — он через несколько дней отправляется сложными, окольными путями, маскируясь, домой, в Москву. Точно известно, что путешественник прихватил для "лучших читателей" только что, буквально на глазах изготовленный том "Полярной звезды", где в главах "Былого и Дум" о них, об этих читателях, говорится; где мертвые уже названы, а живые зашифрованы, но сколь узнаваемы!
Если же московские друзья еще не располагали к этому сроку более ранним томом ("Тюрьма и ссылка"), то, конечно же, Пикулин прихватил и его.
Герцен страшно волновался, как сойдет поездка "Венского" (именно так в дружеских письмах он зашифровал имя смелого доктора, явившегося в Лондон из Москвы через Вену); Искандер переживал — как бы того не перехватили "алгвазилы": даже российских жандармов и полицейских ради конспирации приходилось именовать как их испанских коллег. Несколько раз он признается Рейхель, что "так сердце и замирает, иногда ночью вздумаю и озябну" (XXV, 300): ведь Венскому в случае неудачи — прямой путь на каторгу.
И вот из Москвы пишут Марии Рейхель, а она извещает Герцена: все благополучно, все дошло и все рады; Герцен отвечает: "Ваше письмо… произвело… радость несказанную. Итак, сошло с рук. Вот вам и алгвазилы" (XXV, 301).
Так "проскочила" с необыкновенной для тех времен скоростью, без сомнения, самая первая книжка первой "Полярной звезды". Ее успеет прочесть Грановский буквально накануне своей смерти (умрет 4 октября 1855 года на руках друга–врача Павла Пикулина); прочтут все другие герои "Былого и Дум", которые окажутся в тот момент в Москве: Кетчер, Корш, Кавелин, Астраковы… До Огарева в Поволжье дотянуться нелегко, но, кажется, довольно скоро и к нему отправилась верная оказия; а тут собрался в сибирскую командировку молодой друг герценовских московских приятелей Евгений Иванович Якушкин. Не беремся сказать, прихватил ли он в путь тот самый том или уж добыл другой, снял копию, — но взял, повез книжку с декабристским названием, с декабристскими силуэтами; повез в Сибирь, чтобы прочитал еще не возвращенный оттуда отец–декабрист Иван Дмитриевич Якушкин, чтобы прочитали Пущин, Матвей Муравьев–Апостол, Волконские; и уж Якушкин–старший "с великим чувством" благодарит Искандера, кое-что уточняет насчет Чаадаева и сам вместе с друзьями собирается верным путем доставить для Вольной типографии важные материалы.
Вскоре еще и еще экземпляры первой "Полярной звезды", с "Былым и Думами" и другими сочинениями, проникают в столицы и провинцию. И некий молодой человек находит способ переправить в Лондон письмо, начинающееся словами: "Милостивый государь! Ваша
223
Коктейлем (англ.).
В эту пору уж принесена и первая жертва: вольнослушатель Московского университета М. Ф. Эссен, у которого обнаружили герценовское "объявление о "Полярной звезде", отправлен рядовым под строжайший надзор; а испуганный министр юстиции граф В. Н. Панин со страху полагает, что "Полярной звезды" в одном Петербурге распространено тысяч до ста".
Иная ошибка интереснее реального факта: тираж "Полярной звезды", по–видимому, никогда не превышал тысячи пятисот экземпляров, однако эффект был таков, что власти множили на десять и на сто…
Тут попутно заметим, что, зная тираж "Полярной звезды", прибавляя к нему вскоре последовавшие вторые ее издания, приплюсовывая тиражи будущих отдельных прижизненных изданий герценовских мемуаров, — все равно получаем числа, по нашим сегодняшним понятиям, мизерные, "академические". В общем можно считать, что при жизни Герцена его главная книга выходила в свет примерно пятью тысячами экземпляров (может быть, чуть–чуть больше!). Сегодняшние миллионные тиражи — это "потомки" тех главных, нескольких тысяч. При малой российской грамотности в середине XIX века (примерно 6% населения) того количества было достаточно, но дело, конечно, не в числе, а — в "умении"…
Выходит (таков сравнительный опыт XIX-XX веков), можно издаваться миллионами экземпляров, принадлежа к так называемой массовой культуре, и остаться "бабочками–однодневками", тут же забытыми; но достаточно появиться хорошей книге в количестве всего лишь 690 "штук" (Радищев), 1200 (большинство сочинений Пушкина), 1500—5000 экземпляров (Герцен), чтобы навсегда остаться в литературе и истории…
Успех первой "Полярной звезды" и, конечно же, главного в ней материала, 117 страниц "Былого и Дум", требовал продолжения.
Снова и снова повторим, что читателю конца XX века, может быть, и дела нет до этих горячих обстоятельств 1855—1856 годов, он их и знать не знает — а все равно они в книге есть: пусть незримо, но вливаются в повествование, придавая особенную силу герценовским надеждам, печалям и радостям.
Так мгновенное, бытовое, историческое переходит в художественное, вечное…
5. "ВПЕРЕД! ВПЕРЕД!"
"(31 марта 1856 года). Теперь только идите, не стойте на одном месте, что будет, как будет, трудно сказать, никто не знает, но толчок дан, лед тронулся. Двиньтесь вперед… вы сами удивитесь, как потом будет легко идти" (ПЗ II, 3).
Название нашей главки и первые строки — из передовой статьи, написанной Герценом ко второму тому "Полярной звезды".
В апреле 1856 года, через восемь месяцев после первой, выходит в свет вторая книга: 288 страниц, из них около 190 из-под пера Герцена. В книге восемь работ, 23 стихотворения, 11 редакционных примечаний.
Главный материал, занимающий 164 страницы, — это опять же "Былое и Думы" и "Западные арабески" (которые позже также войдут в состав герценовских воспоминаний).