«Столетья не сотрут...»: Русские классики и их читатели
Шрифт:
3. ПОЭТ И НАРОД
Толпе напоминать, что бедствует народ…
Народ — главная тема русской литературы в некрасовское время. Здесь сходятся важнейшие узлы журнальной борьбы — и идейной, и эстетической. Литература в России от века мерялась отношением к народу, и немало копий было скрещено и сломано в спорах о том, что такое истинная народность. Для критиков Некрасова вопрос об искренности некрасовской любви к народу был тесно связан с другим — истинно ли поэт изображает народ.
И. Г. Воронин сразу подчеркивает свое особое право на суд над поэтом: "Почему же мне, как единице из народа, не сказать своего слова о Некрасове?" Вслед за суждением идет осуждение: "Мы имеем смелость сомневаться в народности Некрасова", ибо "народным поэтом может быть только тот, кто всесторонне сумеет понять, прочувствовать и художественно выразить не только одни страдания народа, но и его радости, надежды и верования" [289] .
289
Воронин И. Г. Очерки и рецензии. С. 32, 35, 36.
М. де Пуле в итоговой по сути статье — она напечатана в "Русском вестнике" через пять месяцев после смерти поэта — любовь Некрасова к народу назовет "странной, болезненной, патологической" [290] . Один из немногих, он обратит внимание на проблему счастья в "Кому на Руси…", но ни постановка проблемы, ни ее решение в поэме его не устраивают. Вот сенокос в Больших Вахлаках ("Последыш"). "Работа кипела. Народ высматривал бодро. Вот тут-то, казалось бы, можно найти довольных и счастливых; но поэт задался мыслью, что их и быть не может между русскими крестьянами, даже после освобождения, даже в 1872 году, когда писалась повесть "Последыш"". "Можно подумать, — пишет далее критик, — что при создании своей поэмы Некрасов имел в виду не столько юмористическое решение вопроса о крестьянском счастье, сколько реальное изображение порки и сечения в разных видах" [291] .
290
Рус. вестн. 1878. № 5. С. 345.
291
Там же. С. 336, 340.
В статье М. де Пуле есть любопытный этнографический, так сказать, момент. Когда он пишет, что "Некрасов не знал России, не знал и русского народа" (в тогдашней критике это утверждение не было оригинальным), он имеет в виду прежде всего тот факт, что поэт изображал костромских и ярославских крестьян. "Те, кто живут южнее Москвы, не узнают в произведениях Некрасова своей Руси" [292] . Это замечание перекликается с одним малоизвестным суждением Страхова. В письме к Н. Я. Данилевскому (приблизительно осенью 1874 г.) Страхов признается: "…нынешняя литература, наконец, начинает возбуждать во мне злобу, да и все наше современное искусство. <…> В ней, очевидно, господствует дух великорусского мужика. Чистые мужики, да еще костромские: Некрасов, Островский, Писемский, Потехин (все из Костромы), а к ним примыкают еще и Достоевский, и Салтыков, и Мусоргский, и Репин. <…> Великороссы не имеют дара к искусству и философии: это практический, прозаический народ" [293] .
292
Там же. С. 344.
293
Рус. вестн. 1901. № 1. С. 133.
Это суждение Страхова интересно не само по себе (Страхов не последний из тех, кто смотрит на литературу с этнической точки зрения), а как одно из многих — и противоречивых — высказываний критика о поэте. В 1869 году он пишет: "Самые стихи г. Некрасова, в которых так много говорится о народных страданиях, давно уже, несмотря на их несомненные и замечательные достоинства, признаны не выражающими полного сочувствия народу, не проникнутыми его действительным пониманием. <…> В поэме "Кому на Руси жить хорошо" поэт выражает свое сердечное желание, чтобы народ просветился и полюбил читать книги. Но какие же книги г. Некрасов желал бы видеть в руках у народа? Белинского и Гоголя! Такое несбыточное желание всего лучше показывает, как мало г. Некрасов сходится с народом в своих сочувствиях и воззрениях" [294] .
294
Страхов Н. Н. Критические статьи. Киев, 1902. Т. 2. С. 120.
Знаменитое, хрестоматийное место это вызовет сходное замечание и у Авсеенко (Рус. вестник. 1873. № 6). Не будем спешить с упреками критикам—с элементарной, наивно–реалистической точки зрения они правы: народ еще очень долго не понесет с базара Гоголя, тем более — Белинского. Блюхера и Милорда в качестве массового чтения сменят другие книги — за сто лет эта смена произойдет не однажды. Неужели Некрасов, внимательно приглядывавшийся к лубочной литературе (следы этого внимания заметны не только в "Кому на Руси жить хорошо", но и в переписке поэта с издателем книжек для народа И. А. Голышевым),
295
См.: Клепиков С. Некрасов и его произведения в русской народной картинке // Лит. наследство. Т. 53/54. С. 573—585.
Восприятие Некрасова читателями из народа — важнейшая тема. В 1913—1914 годах этим займется В. Е. Евгеньев–Максимов, распространяя свои анкеты среди читателей разных сословий, в том числе и среди крестьян (в мартовском номере "Журнала для всех" за 1914 год он подведет итоги опроса). Читатель из народа постепенно узнавал своего поэта; господствующее настроение грамотного крестьянства выражено в книге литератора из народа Н. А. Панова (книга писалась в 1901 —1902 гг., но не была напечатана); перефразируя знаменитые строчки из "Кому на Руси…", Панов пишет:
Когда мужик не Блюхера И не милорда глупого — Решетникова Федора, Успенских двух, Левитова, Слепцова, Златовратского, Каронина, Нефедова, Засодимского, Салова, А главное — Некрасова, Всего без исключения, С базара понесет [296] .Мы затронули тему еще почти неизученную — в ней есть множество важных аспектов: Некрасов как издатель массовой литературы; отношение поэта к "низовой культуре" и попытка влиять на нее… Кроме того, имена Гоголя и Белинского связаны в сознании современников Некрасова с особым отношением к делу писателя — с "культом писателя", как назвал этот феномен В. Евгеньев–Максимов [297] . Наконец, выражение "заступники народные" имело вполне ясный читателям смысл, более широкий, чем словарный, — эпоха наделила это словосочетание особенным значением, соединив в нем и жертвенность, и тернистый путь, и раннюю смерть, и страдания за ближних своих. В том же ряду оказывается и некрасовский Гриша Добросклонов, с которым читатели познакомятся уже после смерти поэта. Но вернемся к Страхову.
296
См.: Евгеньев–Максимов В. Е. Невышедшая книга о Некрасове // Некрасовский сб. 1956. Вып. 2. С. 496—497.
297
Евгеньев–Максимов В. Е. Культ русского писателя в поэзии Некрасова // Некрасов: К 50–летию со дня смерти. Л., 1928. С. 35—45.
В большой статье "Некрасов и Полонский" (Заря. 1870. № 9) Страхов вновь касается отношения Некрасова к народу: "Народ для него — страждущая масса, которую не только следует облегчить от несомых ею тягостей, но еще более следует просветить. <…> Целый ряд стихотворений этого поэта посвящен изображению грубости и дикости русского народа. <…> Толкуя беспрестанно о народе, он ни разу не воспел нам того, чем собственно живет народ, — ни единого чувства, ни единой думы, в которых бы отразилось внутреннее развитие народа, сказалась бы его великая духовная сила" [298] .
298
Страхов Н. Н. Заметки о Пушкине… С. 135—137.
Для Страхова (как и для его старшего современника А. А. Григорьева) нет правды вне правды народной, почвеннической, — отсюда и неприятие Некрасова, который для Страхова "поэт чисто петербургский", "поэт Александрийского театра, Невского проспекта, петербургских чиновников и петербургских журналистов" [299] . Но, как сказано, отношение критика к поэту сложнее каждого отдельного высказывания, шире любого им же высказанного приговора.
Отвечая Достоевскому на его слова "помещичья литература", сказанные о Тургеневе и Толстом, а по сути — о всей современной литературе, Страхов возражает: "А что же Вы забыли Кольцова, Некрасова (великого … [300] , но поэта?). А Ваш "Мертвый дом"? Это ли не народная литература?" (письмо от 8 июня 1871 г.) [301] .
299
Там же. С. 135.
300
Так в рукописи.
301
Шестидесятые годы. М., 1940. С. 270.