Столица

Синклер Эптон Билл

Глава девятнадцатая

Когда Монтэгю вернулся домой, в его уме окончательно сложилось убеждение, что теперь ничего уже поделать нельзя, остается только в другой раз быть осмотрительнее. А за эту ошибку ему придется заплатить дорогой ценой.

Какова эта «дорогая цена», ему еще предстояло узнать. На следующий день после его возвращения к нему явился посетитель — мистер Джон С. Бэртон, как гласила его визитная карточка. Он оказался агентом, собирающим материал для бульварной газетки, в которой публиковались светские сплетни. Сейчас редакция подготовляла к печати парадный справочник видных нью-йоркских семей — роскошное издание, стоимостью в полторы тысячи

долларов за экземпляр, рассчитанное на самых избранных подписчиков. Быть может, мистер Монтэгю хотел бы, чтобы в этот справочник были включены также сведения и относительно его семьи?

Мистер Монтэгю вежливо разъяснил, что в Нью-Йорке он человек более или менее чужой и потому, в строгом смысле слова, не принадлежит к означенной категории. Однако агент не удовлетворился таким ответом. Как бы там ни было, для мистера Монтэгю есть все основания подписаться; мало ли что может случиться. Как человек посторонний, он, возможно, не вполне уясняет себе всю важность подобного предложения, но, посоветовавшись с друзьями, наверное изменит свое мнение — и т. д. и т. д. Выслушав эти прозрачные намеки, Монтэгю понял их истинную сущность, и кровь бросилась ему в голову. Он резко поднялся и попросил своего посетителя выйти.

Посидев в одиночестве, Монтэгю мало-помалу успокоился; гнев утих, осталось лишь недовольство собой и какая-то смутная тревога. И не зря: когда дня три-четыре спустя он купил очередной выпуск газеты, в ней действительно оказалась новая статейка!

Он остановился на углу улицы и прочел ее. Великосветская распря в полном разгаре, сообщал автор, присовокупляя при этом, что миссис Грэффенрид грозит перейти на сторону приезжих. Далее шло описание, как некий очаровательный молодой щеголь мечется из дома в дом, принося своим друзьям извинения за бестактности, совершенные его братом. Тут же говорилось, что одна блистающая в обществе дама — супруга знаменитого банкира — решила также взяться за оружие. Затем следовали три фразы, заставившие Монтэгю вспыхнуть от негодования: «Подозрительный пыл упомянутой дамы вызывает множество толков. Было замечено, что после появления этого романтической внешности южанина ее горячий интерес к бабистам и медиумам заметно упал; теперь общество с нетерпением ожидает развязки столь увлекательной ситуации».

На Монтэгю эти слова произвели впечатление пощечины. Он шел по улице, почти не замечая окружающего. Ничего более отвратительного и позорного Нью-Йорк до сих пор еще перед ним не демонстрировал. Сжимая на ходу кулаки, он шептал про себя: «Мерзавцы!»

Монтэгю вполне понимал свое бессилие. У себя на родине он попросту отколотил бы издателя такой газетки; но здесь, в самом волчьем логове, он ничего не мог сделать. Монтэгю вернулся в свою контору и сел за стол.

«Дорогая миссис Уинни,— писал он.— Я только что прочел прилагаемую к этому письму заметку и не могу выразить, как глубоко огорчен тем, что ваше дружеское расположение к моему семейству сделало вас жертвой столь низкого оскорбления. К сожалению, единственное, что я могу сделать,— это помочь вам избежать дальнейших неприятностей. Прошу верить, что все мы вполне вас поймем, если вы найдете нужным не встречаться с нами некоторое время, а также, что это ни в коей мере не изменит нашего к вам отношения».

Отправив письмо с посыльным, Монтэгю вернулся домой. А уже через десять минут, зазвонил телефон — и это была миссис Уинни.

— Я получила вашу записку,— сказала она.—Вы приглашены куда-нибудь вечером?

— Нет,— ответил он.

— Тогда приходите ко мне обедать.

— Но, миссис Уинни...— запротестовал Монтэгю.

— Пожалуйста, приходите,—настаивала она.—Прошу вас.

— Но я не хотел бы подвергать вас...— начал было

Монтэгю.

— Я хочу, чтобы вы пришли,— в третий раз сказала миссис Уинни.

И Монтэгю вынужден был ответить:

— Хорошо, приду.

Он поехал. В холле его встретил дворецкий, который, проводив его к лифту, доложил:

— Миссис Уинни просит вас подняться, сэр.

Миссис Уинни вышла к нему, вся разрумянившись от нетерпеливого ожидания.

Она была красивее, чем обычно, в своем легком кремовом платье с алой розой на груди.

— Сегодня я одна-одинешенька,— сказала она,— и мы пообедаем на моей половине. В этой огромной комнате внизу нам будет очень неуютно.

Она повела его в свою гостиную, где целые охапки свежих роз наполняли воздух нежным благоуханием. Перед ярко пылавшим камином стоял сервированный на двоих стол и два глубоких кресла. Когда она жестом указала Монтэгю на одно из них, он заметил, что у нее слег-ка дрожит рука. Вся ее фигура выражала волнение — она бросала вызов своим врагам!

— Сначала пообедаем, говорить будем после,— произнесла она торопливо.— Так или иначе, хоть недолго, а повеселимся.

И, приняв наигранно-веселый тон, миссис Уинни со свойственной ей нервной возбужденностью стала рассказывать — сначала о готовящейся постановке новой оперы, затем о предстоящем у миссис Грэффенрид вечере, о бале миссис Ридгли-Кливден, потом о госпитале, который она собирается выстроить для детей-калек, и о предполагаемом разводе миссис Виви Паттон, о котором ходит столько слухов. Между тем лакеи с невозмутимыми, как у сфинксов, лицами, бесшумно двигались вокруг стола, и обед шел своим чередом. Кофе пили, сидя в тех же глубоких креслах у камина; наконец стол был убран и слуги ушли, затворив за собою дверь.

Монтэгю отставил чашку и погрузился в мрачное созерцание огня. Миссис Уинни внимательно глядела на него. Они долго молчали.

Вдруг Монтэгю услышал ее голос.

— По-вашему, так легко отказаться от нашей дружбы?— спросила она.

— Я не думал о том, легко это или трудно,— ответил он.— Я хотел только оградить вас от нападок.

— Вы, наверное, считаете, что друзья для меня — ничто? спросила она.— А разве у меня их так много? — В горячем порыве она крепко сжала руки.— Неужели вы действительно воображаете, будто эти ничтожества способны меня до того запугать, что я сделаю, как им нравится? Нет, я не поддамся, что бы там Лелия ни замышляла!

На лице Монтэгю выразилось недоумение.

— Лелия? — переспросил он.

— Миссис Робби Уоллинг! — воскликнула она.— А вы и не догадались, что заметка составлена по ее наущению?

Монтэгю вздрогнул.

— Вот их метод борьбы! — взволнованно продолжала миссис Уинни.— Они платят этим мерзавцам, чтобы те их не трогали, а сами сообщают им грязные сплетни о людях, которых желают оскорбить!

— Не может быть! — вскричал Монтэгю.

— Даже очень может! — ответила она.— Мне известно, что это именно так! Мне известно, что Робби Уоллинг заплатил им пятнадцать тысяч долларов за то, чтобы они выпустили какие-то скверные книжонки! Иначе откуда же газета берет все эти сплетни?

— Не знаю,— сказал Монтэгю,— но я никогда не предполагал...

— Да что там! — воскликнула миссис Уинни.— Редакционная почта полна конвертов с синими и золотыми монограммами! Я сама видела, как, сидя в гостях, люди строчат пасквили на хозяйку дома. О, вы и вообразить не можете, до чего доходит человеческая подлость!

— Отчасти могу,— возразил Монтэгю, помолчав.— Потому-то я и хотел уберечь вас от неприятностей.

— Я не желаю, чтобы меня оберегали! — с жаром возразила она.— Я не уступлю им ни на волос. Им надо, чтобы я порвала с вами, но я не сделаю этого, пусть говорят обо мне что угодно!