Столичный доктор. Кодекс врача

Вязовский Алексей

– А точно помутилось? – задумался я.

Что-то в поведении Галушко мне показалось странным. Какая-то нарочитость, театральщина. У настоящих сумасшедших обычно симптомы сглажены, повидал разных на пятом курсе меда, когда проходили психиатрию.

– А есть способ проверить? – оживился пристав.

– Он же грамотный?

– Писарь! – заулыбался Емельян Алексеевич.

– Тогда есть. Дайте чистый лист бумаги.

Смотреть на шоу собрался весь участок: Блюдников, его невысокий лысый заместитель, аж семеро рядовых полицейских, оказавшихся рядом.

Пристав

громко рявкнул на Галушко, и тот примолк, настороженно глядя на меня. Я смело вошел в «обезьянник», показал изгвазданному в крови писарю лист бумаги.

– Чертей, значит, видишь?

– Ага, рогатых, с дли-инным хвостом. Вон там и вон…

– Погоди. Они тут тебе письмо прислали. Прочитай-ка.

Удивленный Галушко взял бумажку, повертел ее.

– Но тут же пусто! Ничего нет…

Я засмеялся:

– А должно было быть письмо. В делирии начал бы читать, может быть, пожаловался на почерк, но точно не увидел пустой лист.

Писарь резко побледнел, отбросил от себя бумагу:

– Черти! Вона и вона!!!

– Поздно, дружок! Под сумасшедшего сыграть не получилось. На каторгу поедешь!

Надо было видеть, как резко побледнел Галушко. То был красный, как помидор, а тут кровь резко отлила от лица, мужчина зашатался, сел на нары.

* * *

– Ох и ловки вы, Евгений Александрович! – восхитился Блюдников. – А я все голову ломал, что делать. Вызывать врачей из Канатчиковой дачи или подождать, авось само пройдет?

– Наука! – Я назидательно поднял палец. А потом мой тяжелый вздох, наверное, услышали во всех соседних кабинетах. – Я к вам, Емельян Алексеевич, по делу. Сложному.

Коротко изложил историю Винокурова, объяснил, что нас связывает. Попросил узнать детали дела.

Лицо пристава помрачнело, он побарабанил пальцами по столу.

– Политические дела… Ох, грехи мои тяжкие… Токмо из глубокого к вам уважения, Евгений Александрович! Так бы не взялся. Есть у меня знакомец в охранке, позову отобедать в трактире.

– Все расходы на мне, – быстро сказал я.

– Дело не в расходах. – Блюдников страдал. – Тут шею сломать легко. Зайдите вечерком, расскажу, что да как.

* * *

После пристава я поехал… нет, не на свою станцию «скорой», а во врачебный кабинет на Арбате. Два дня в неделю – умри, но открой. Я же ответственный, а жители на меня надеются. Эту на ногах гирю я планировал перевесить следующим образом. Заметил, что Адриан Данилкин, ординатор Боброва, очень любит деньги. Как ни встретишь, одни разговоры на тему цен, дороговизны, маленького оклада в университете. При том что платили ординаторам вполне неплохо – больше ста рублей в месяц. Доплачивали, если берешь много операций, ведешь научную работу. Короче, Адриан, который совсем недавно женился, испытывал вполне понятный дефицит с финансами. Который я обещал ему восполнить, если он станет меня подменять во врачебном кабинете.

Совсем практику ему отдавать не хотел: а ну как дела с подстанцией не пойдут? Куда возвращаться? Сегодня купцы деньги дали, есть на что жить. А завтра революция, волнения, забастовки, меценатов и след простыл. В Парижах шампанское на Монмартре попивают. С каких денег жить? Со счетов скоропомощных больных? Даже не смешно. Это обычная больница может перед госпитализацией потребовать денежный залог, а «скорая» на улице?

Да, есть и будут доходы от патентов «Русского медика», но тут тоже не все гладко. Чем больше новых лекарств – тем больше денег. Чем больше денег – тем больше внимания от власть предержащих. Великие князья – они такие, тоже любят литерным поездом прокатиться в Баден-Баден. Да еще со всем своим кагалом – с детьми, женами, слугами да любовницами. А на все это нужны просто огромные деньги. Где их взять? Да вон, какой-то «Русский медик» жирует.

Иллюзий я не испытывал. Как только стану заметным, за меня плотно возьмутся. Способов сравнительно честного отъема денег масса. Тут и новые налоги, рейдерские захваты, изменения в законодательстве… Нужно будет уходить под чье-то мощное крыло, но вот под чье? Витте еще десяток лет просидит премьером, пока его не пустит под откос Русско-японская война. Точнее, ее итоги. Столыпин? Он пока никто. К царю же меня никто не допустит – я не Распутин, вещать загробным голосом, закатив при этом глаза, не умею.

Пока размышлял о своей нелегкой участи, пришел Адриан, начал проверять лекарства в шкафу.

– Александр Алексеевич не слишком зол на меня? – поинтересовался я у ординатора.

– За что, господин Баталов? – удивился Данилкин.

– Как же… переманиваю ценные кадры.

– Мне на два дня отпроситься не трудно, – пожал плечами Адриан, – а профессор готов вас на руках носить: на днях у него получилось реанимировать больного, который собрался отдать душу Господу. Десять минут мы его «качали» по вашей методе.

– …моей и профессора Талля!

– Да, да. И представьте, ожил! Ей-богу, начал дышать, хотя мы были уверены, что все, пора заказывать место в морге.

Тут я, конечно, не мог не рассказать анекдот из будущего. Про санитаров, несущих больного на носилках, который жалобно стонет: «Братцы, а может, клизмочку?» – «Нет!» – «А может, укольчик?» – «Нет!» – «А может, все-таки порошочки назначить?» – «Доктор сказал: в морг. Значит, в морг!»

Смеялись все. Я сам, Адриан и первый за день пациент, что заявился к нам с почечными коликами. Узколицый, бритый до синевы мужчина хохотал сквозь маску боли на лице.

Я осмотрел его. УЗИ нет, дробить камни нечем. Прописал теплые ванны, много пива и ходить по лестнице. Этот рецепт уже давно известен в народе и вполне работает. А если не работает и камни не выходят, то остается сложная операция, выживаемость в ходе которой совсем не радовала.

После почечного мы наложили целых три гипсовых повязки подряд, и все по поводу перелома луча в типичном месте – самой ходовой зимней травмы. А потом на прием заявился мой самый первый пациент в этой новой реальности – поручик Радулов. Радостно поприветствовал меня, потом, косясь на Адриана, сообщил, что у него конфиденциальное дело.