Столичный доктор. Том II
Шрифт:
Ну и разговор завела из серии «спасибо мне, что есть я у тебя». Я дождался конца словоизлияния — а если его не поддерживать, то фонтан быстро иссякает.
— У меня есть предложение, Антонина Григорьевна, — осторожно приступил я к своей части беседы.
— Слушаю вас, Евгений Александрович.
— Вы же понимаете, что ваш случай имеет огромное значение для науки. И не только отечественной, но и мировой, — с этой дамой лести много не бывает.
— Да что я, — легкомысленно отмахнулась Бестужева. — Если бы не вы…
— Предлагаю вам сфотографироваться. У вас будут фотокарточки до и после выздоровления. А мы сможем их использовать, конечно же, на условиях
Я уже прицеливался на научную статью в Ланцете. А чего стесняться? Это открытие уровня лечения чумы и оспы.
— В фотоателье? С этим? — вдова коснулась вуали. — Ни за что!
— Никуда не надо идти и показывать нынешнее состояние вашего лица, — начал успокаивать ее я. — Моя помощница, Виктория Августовна, да вы видели ее у меня на приеме, — и я дождался утвердительного кивка, — приедет к вам с портативной камерой… Тайна гарантирована… При демонстрации мы не только скроем ваше имя, но и закрасим глаза, чтобы никто даже подумать не мог!
— Только ради вас! — с пафосом воскликнула Бестужева.
Вика увлеклась фотографией внезапно, после наблюдений за работой специалиста в этом, в буквальном смысле, нелегком деле. Фотограф таскал за собой тяжелую камеру, штатив, упаковку с пластинами, еще какое-то добро, включая магниевую вспышку. Впору нанимать специального мальчика, как у игроков в гольф. Но оказалось, что есть и более портативные решения. Для этого времени, конечно же.
Зараза подействовала моментально. Вика ездила по магазинам фототоваров, посещала всяких самоделкиных, которые на волне фотолюбительства начали изготовлять аппараты собственной конструкции. На меня, соответственно, хлынул вал информации о пластинах, объективах, штативах, фокусировке на точке съемки и прочий мусор, который меня волновал крайне мало, а потому воспринимался исключительно как звуковой шум. Но временами я кивал, говорил «угу», и в паузы между рассказами вставлял «ничего себе!». Не промахнулся ни разу. Такой опыт пропить невозможно.
Дальше — больше. Виктория Августовна записалась на занятия фотографов. А когда я спросил, не будет ли это в ущерб ее курсам при обществе естествоиспытателей, она только отмахнулась:
— Климент Аркадьевич разрешил. Он сам очень увлекается фотографией, и поддержал мое жела…
— Тимирязев, что ли? — такие имя с отчеством могут быть только у одного человека.
— А вы знакомы? Да, он у нас ботанику ведет.
Вот это да! Мастодонтов от науки в моем окружении все прибывает и прибывает. А я думал, что курсы эти — шарашкина контора какая-то. А тут сразу — такая глыбища!
— Нет, слышал только, не представлен, — ответил я. — А еще кто у вас ведет?
— Ну много… По зоологии — Александр Андреевич Тихомиров. Физиологию Мороховец, Лев Захарович, читает. По химии — Сперанский. Преображенский еще…
— Филипп Филиппович? — улыбнулся я.
— Нет, Петр Васильевич. Это по математике.
Кончилось все приобретением фотографического аппарата фирмы «Кодак» с пленкой на сорок восемь кадров. Тридцать семь рублей за «мыльницу»! Натуральный грабеж! А пленка по три рубля? А проявка и печать? Первые дни мы переживали настоящее стихийное бедствие. Только и слышал «Внимание, снимаю!», пока кадры не закончились. Ужас, к тому же пипец какой дорогостоящий.
Вернувшись от Бестужевой, начал разбирать почту. Первичный фильтр в лице Моровского вроде отсекал большинство спама, в виде рекламных листовок с обещанием вечной молодости, красивой груди, мужского здоровья, а также избавления от всех возможных болезней — и всё с помощью волшебных пилюль. Но ко мне на стол всё равно попадало немало. Вот, официальное, предписывается прибыть завтра к трем пополудни на совещание в историческом музее по поводу холеры. Там, правда, сейчас Московская городская дума, но место не изменилось. Так, приглашения прочитать лекцию в Казанском университете… в Харьковском… Одесском… Спасибо, коллеги, но нет. Пока никак. Уж лучше вы к нам. Чиркнул резолюцию «пригласить к нам».
Надо срочно заводить секретаря, без него никак уже. Я встал, выглянул из кабинета, и крикнул в неизвестность: «Чирикова ко мне пригласите!». Сейчас кто-нибудь сбегает, позовет.
А здесь у нас что? От Романовского! Что же пишет Дмитрий Леонидович?
«Дорогой Евгений Александрович! Помня наш разговор, я по возвращении в Санкт-Петербург немедленно начал опыты по определению содержимого посева из твердого шанкра. После некоторого количества попыток мы получили при посеве на кровяном агаре в анаэробной среде культуру, которая не окрашивалась методом Грама, но зато мой метод окрашивания дал результат! Спирохета имеет от восьми до двенадцати витков. Конечно же, я буду неоднократно проверять результат, но и сейчас почти уверен, что это и есть возбудитель сифилиса!»
Ура! Шампанского сюда, шампанского!
Глава 7
Все нормальные люди на Пасху чем занимаются? Правильно, разговляются, ходят христосоваться к соседям и родным. А что делает приват-доцент Баталов? Водку пьет? Яйцами стукается? Нет, он сидит на бессмысленных заседаниях медицинского комитета городской думы. Куда согнали всех самых значимых врачей первопрестольной, чинов из МВД, отвечающих за медицину, и прочую околоврачебную публику. Говорильни очень много и все больше бессмысленной. Ну да, наводнение нарушило водоснабжение Москвы, размыло скотомогильники, выгребные ямы, коих еще полно по частным дворам. Зафиксирован первый случай холеры у хитровской семьи — отец, мать, мальчик двух лет. Их срочно доставили в барачную больницу. Ребенок уже успел умереть.
Напуганное МВД, в лице уже знакомого мне взяточника Назаренко, настаивало на срочном повальном обыске во всех хитровских ночлежках. Для чего собственно и нужна «мобилизация» московских врачей. Сеченов и прочие наши «мастодонты» резонно отвечали, что одна семья — это еще не эпидемия, а надо заняться в первую очередь очисткой воды, починить водопроводные фильтры, а если надо — поставить новые. Ну и с нечистотами что-то делать. Короче всячески отпихивались от чести шляться по Хитровке и выискивать холерных. Максимум на что было готово медицинское начальство — расконсервация холерных корпусов больниц. Да и то после того, как будут зафиксированы новые случаи.
Я же сидел, никого не трогал, рисовал на бумажках Вику. То в брючном костюме, то купальнике-бикини. Делал это разумеется, на галерке думского зала для совещаний. Оно мне надо будоражить общественность смелыми рисунками? Получалась Вика плохо. В той, прошлой жизни я увлекался рисованием, даже ходил на курсы живописи, купил специальный планшет со световой ручкой. Вместо того чтобы бухать, как некоторые коллеги — я после тяжелых операций садился и рисовал, что придет в голову. В основном всякую мистику. Кладбища, ведьм… Отличная психотерапия. Но руки Баталова были слабо приспособлены к рисованию. Так что Виктория Августовна выходила у меня какой-то угловатой, без столь любимых женских округлостей, к которым я уже так привык и считал почти своей собственностью.