Столичный доктор. Том II
Шрифт:
— Вы успешны, привлекательны, образованы, — тем временем князь меня расхваливал, будто быка-производителя. — Дети могут получиться хорошими.
— Ваше Императорское высочество, вы сейчас серьезно?
— Серьезней некуда. Поверьте, мне очень нелегко вести этот разговор. Но другого варианта я не вижу.
— Вы же сами можете иметь детей с женой. Даже при всех ваших особенностях.
— Увы, это не так. Страдаю половым бессилием. Еще со времен… впрочем, это не важно.
— Нет уж, — я встал, тоже налил себе янтарного напитка. Отказываться не надо —
Князь замолчал, покачивая бокалом. Потом все-таки продолжил:
— Меня в детстве растлил воспитатель. Некто Арсеньев. В семье об этом не знали, я долгое время скрывал. Потом о моих вкусах стало известно царю. Он вызывал меня на беседу и спросил прямо. К этому времени у меня уже были любовники-мужчины из адъютантов. После разговора, я был сразу выслан в Москву. Так сказать, с глаз долой, из сердца вон. Мне запрещено появляться в столице. К сожалению, недавно племянник подтвердил решение отца.
— Поверить не могу, — я глотнул коньяка и не почувствовал вкуса. — Чтобы в царской семье учитель был растлителем малолетних?! Как такое может быть?
Сергей Александрович молчал, уставившись в пол.
— И что с ним? Его судили?
— Нет. Когда стало известно… Он к тому времени уже умер.
Мы опять помолчали. Предложить ему лечение импотенции? Но если князь пассивный гомосексуалист, то проблема может быть в психике. Никакие афродизиаки не помогут. За окном ударил гром, в стекло начали хлестать струи дождя. Началась гроза.
А ведь если разобраться, Сергей Александрович — крайне несчастный человек. Под маской высокомерного аристократа скрывается глубоко травмированный калека. В душевном смысле калека.
— Что… что же вы предлагаете?
— Поухаживайте за Елизаветой, войдите в ее ближний круг. Потом можно съездить на какой-нибудь курорт. На воды. Инкогнито. Я все устрою, у меня есть верные люди, которые будут держать рот на замке. Да, на Кавказ. Идеальный вариант. В Европе писаки, могут пронюхать…
— Но зачем мне это?! Если родится ребенок — все будет считать его вашим!
— Ради Елизаветы! — твердо ответил князь. — Я, кстати, заметил, что она вам тоже глянулась.
Я заколебался. Бык-производитель в княжеском достоинстве. Расскажи кому — засмеют. История в духе царствования Екатерины Второй.
— Кроме титула, пустите «Русского медика» в городской бюджет, — решился я. — Подстанциям скорой помощи должен оплачиваться каждый экстренный пациент.
Сергей Александрович на меня удивленно уставился:
— Печетесь в такой момент о больных?
— У нас тут тоже как бы врачебная история по своей сути, — вздохнул я. — Или так или никак.
— Хорошо, я согласен.
Обратно в клинику я ехал, мягко говоря, охреневший. В голове сумбур и тьма египетская. Гроза уже закончилась, пролетка весело катила по лужам первопрестольной. А тут — без меня меня женили. И ведь отказ — это конец всему. Точно придется немедленно ехать в Цюрих. А еще лучше — в Буэнос-Айрес. Там имя поменять, и заняться разведением коров. Чтобы никто даже заподозрить не мог, что я русский, да еще и медик. Даже если предположить, что спецслужбы не так всесильны, как мне кажется, спокойно я себя почувствую где-нибудь в Канаде, в поселке шахтеров, куда почту раз в месяц привозят, да и то, после пятого года, когда Каляев бомбу бросит.
Приехал к себе в полном раздрае. А там работа. Я ведь, когда в это впрягался, не оговаривал последствия разговора с Великими князьями в качестве причины отказа от операций. Да и сам подчиненным постоянно рассказывал, что эмоции надо оставлять за дверью. А тут — как назло. Моровский чуть не на пороге встречает. Видно, от нетерпения уже скоро по стенам забег начнет.
— Евгений Александрович! Как хорошо! Дождались! Там прободная язва! Только вас и ждали!
Конечно, сейчас всё брошу и пойду рисовать тебе зайчика. Мне осталось только перфорацию оперировать.
— Вацлав Адамович, вы, наверное, запамятовали, где я сегодня был. Выпивал и закусывал. И в таком состоянии, по-вашему, я сейчас должен к столу встать? Кто из врачей свободен?
— Малышев и… Горбунов… кажется.
— Церковь рекомендует креститься, если вам что-то кажется. Смену принимали? И не помните, кто в вашем распоряжении?
— Они. Извините, не повторится.
— Да уж, постарайтесь. Готовьте операционную, я переоденусь и подойду.
Так, от этих хоть на время избавился. Вот чувствую — начну оперировать, накосячу. Не о том мысли сейчас. Успокоиться надо сначала. Но подчиненным показывать нельзя. Впрочем, они же мнят себя великими хирургами? Флаг им в руки, барабан на шею. Уж поруководить у меня морально-волевых качеств хватит.
Едва закрыл за собой дверь, как новая напасть — Вика выбежала из гостиной, обняла, как это пишут в романах, порывисто, и начала выкладывать явно заготовленную загодя речь:
— Женечка, любимый, сил моих больше нет оставаться у маман! Я приняла решение переехать к тебе!
А у меня поинтересоваться слегка забыла. Да что же это сегодня творится?! Я посмотрел через плечо девушки: ага, чемоданы, шляпные коробки — всё уже здесь. Я с трудом подавил желание выразить свой восторг с помощью тех слов, которых вроде и нет, но все их знают. Сейчас и знаменитый петровский загиб в строку пришелся бы. Что за день то сегодня такой? Ретроградный Меркурий?
— Послушай, — попытался я смягчить удар судьбы, обнимая Вику за плечи и целуя в щеку, а потом и в губы, — давай обсудим это чуть позже. Там серьезная операция сейчас начинается, без меня не справятся.
— С тобой что-то произошло? У Великого князя? У тебя лицо такое… Тебя там оскорбил кто-то? Опять дуэль? Да я этого не переживу!
Ох, уж, эта женская интуиция! Такие бы таланты, да в мирное русло!
— Ничего не произошло. Может, омаров переел немного? — я тут же попытался обратить всё в шутку. — Извини, я ведь на минутку только забежал, переодеться. Там больной на столе уже.